Наташа поступила учительницей в уезд на ткацкую фабрику, и Ниловна начала доставлять к ней запрещенные книжки, прокламации, газеты.
Это стало ее делом. По нескольку раз в месяц, переодетая монахиней, торговкой кружевами и ручным полотном, зажиточной мещанкой или
богомолкой-странницей, она разъезжала и расхаживала по губернии с мешком за спиной или чемоданом в руках. В вагонах и на пароходах, в гостиницах
и на постоялых дворах -- она везде держалась просто и спокойно, первая вступала в беседы с незнакомыми людьми, безбоязненно привлекая к себе
внимание своей ласковой, общительной речью и уверенными манерами бывалого, много видевшего человека.
Ей нравилось говорить с людьми, нравилось слушать их рассказы о жизни, жалобы и недоумения. Сердце ее обливалось радостью каждый раз,
когда она замечала в человеке острое недовольство, -- то недовольство, которое, протестуя против ударов судьбы, напряженно ищет ответов на
вопросы, уже сложившиеся в уме. Перед нею все шире и пестрее развертывалась картина жизни человеческой -- суетливой, тревожной жизни в борьбе за
сытость.
Всюду было ясно видно грубо-голое, нагло-откровенное стремление обмануть человека, обобрать его, выжать из него побольше пользы для
себя, испить его крови. И она видела, что всего было много на земле, а народ нуждался и жил вокруг неисчислимых богатств -- полуголодный. В
городах стоят храмы, наполненные золотом и серебром, не нужным богу, а на папертях храмов дрожат нищие, тщетно ожидая, когда им сунут в руку
маленькую медную монету. Она и раньше видала это -- богатые церкви и шитые золотом ризы попов, лачуги нищего народа и его позорные лохмотья, но
раньше это казалось ей естественным, а теперь -- непримиримым и оскорбляющим бедных людей, которым -- она знала -- церковь ближе и нужнее, чем
богатым.
По картинкам, изображавшим Христа, по рассказам о нем она знала, что он, друг бедных, одевался просто, а в церквах, куда беднота приходила
к нему за утешением, она видела его закованным в наглое золото и шелк, брезгливо шелестевший при виде нищеты.
И невольно вспоминались ей слова Рыбина: "И богом обманули нас!"
Незаметно для нее она стала меньше молиться, но все больше думала о Христе и о людях, которые, не упоминая имени его, как будто даже не
