Она собралась к нему на четвертый день после его посещения. Когда телега с двумя ее сундуками выехала из слободки в поле, она, обернувшись
назад, вдруг почувствовала, что навсегда бросает место, где прошла темная и тяжелая полоса ее жизни, где началась другая, -- полная нового горя и
радости, быстро поглощавшая дни.
На земле, черной от копоти, огромным темно-красным пауком раскинулась фабрика, подняв высоко в небо свои трубы. К ней прижимались
одноэтажные домики рабочих. Серые, приплюснутые, они толпились тесной кучкой на краю болота и жалобно смотрели друг на друга маленькими тусклыми
окнами. Над ними поднималась церковь, тоже темно-красная, под цвет фабрики, колокольня ее была ниже фабричных труб.
Мать, вздохнув, поправила ворот кофты, давивший горло.
-- Шагай! -- бормотал извозчик, помахивая на лошадь вожжами. Это был кривоногий человек неопределенного возраста, с редкими, выцветшими
волосами на лице и голове, с бесцветными глазами. Качаясь с боку на бок, он шел рядом с телегой, и было ясно, что ему все равно, куда идти --
направо, налево.
-- Шагай! -- говорил он бесцветным голосом и смешно выкидывал свои кривые ноги в тяжелых сапогах с присохшей грязью. Мать оглянулась
вокруг. В поле было пусто, как в душе...
Уныло качая головой, лошадь тяжело упиралась ногами глубокий, нагретый солнцем песок, он тихо шуршал. Скрипела плохо смазанная, разбитая
телега, и все звуки, вместе с пылью, оставались сзади...
Николай Иванович жил на окраине города, в пустынной улице, в маленьком зеленом флигеле, пристроенном к двухэтажному, распухшему от
старости, темному дому. Перед флигелем был густой палисадник, и в окна трех комнат квартиры ласково заглядывали ветви сиреней, акаций, серебряные
листья молодых тополей. В комнатах было тихо, чисто, на полу безмолвно дрожали узорчатые тени, по стенам тянулись полки, тесно уставленные
книгами, и висели портреты каких-то строгих людей.
-- Вам удобно будет здесь? -- спросил Николай, вводя мать в небольшую комнату с одним окном в палисадник и другим на двор, густо поросший
травой. И в этой комнате все стены тоже были заняты шкафами и полками книг.
-- Я бы лучше в кухне! -- сказала она. -- Кухонька светлая, чистая...
Ей показалось, что он испугался чего-то. А когда он неловко и смущенно стал отговаривать ее и она согласилась, -- сразу повеселел.
Все три комнаты полны каким-то особенным воздухом, -- дышать было легко и приятно, но голос невольно понижался, не хотелось говорить
