К толпе шел становой пристав, высокий, плотный человек с круглым лицом. Фуражка у него была надета набок, один ус закручен кверху, а
другой опускался вниз, и от этого лицо его казалось кривым, обезображенным тупой, мертвой улыбкой. В левой руке он нес шашку, а правой размахивал
в воздухе. Были слышны его шаги, тяжелые и твердые. Толпа расступалась перед ним. Что-то угрюмое и подавленное появилось на лицах, шум смолкал,
понижался, точно уходил в землю. Мать чувствовала, что на лбу у нее дрожит кожа и глазам стало горячо. Ей снова захотелось пойти в толпу, она
наклонилась вперед и замерла в напряженной позе.
-- Что такое? -- спросил пристав, остановясь против Рыбина и меряя его глазами. -- Почему не связаны руки? Сотские! Связать!
Голос у него был высокий и звонкий, но бесцветный.
- Были связаны, -- народ развязал! -- ответил один из сотских.
-- Что? Народ? Какой народ?
Становой посмотрел на людей, стоявших перед ним полукругом. И тем же однотонным, белым голосом, не повышая, не понижая его, продолжал:
-- Это кто -- народ?
Он ткнул наотмашь эфесом шашки в грудь голубоглазого
мужика.
-- Это ты, Чумаков, парод? Ну, кто еще? Ты, Мишин? И дернул кого-то правой рукой за бороду.
-- Разойдись, сволочь!.. А то я вас, -- я вам покажу! В голосе, на лице его не было ни раздражения, ни угрозы, он говорил спокойно, бил
людей привычными, ровными движениями крепких длинных рук. Люди отступали перед ним, опуская головы, повертывая в сторону лица.
-- Ну? Вы что же? -- обратился он к сотским. -- Вяжи!
Выругался циничными словами, снова посмотрел на Рыбина и громко сказал ему:
-- Руки назад, -- ты!
-- Не хочу я, чтобы вязали руки мне! -- заговорил Рыбин. -- Бежать не собираюсь, не дерусь, -- зачем связывать меня?
-- Что? -- спросил пристав, шагнув к нему.
-- Довольно вам мучить народ, звери! -- возвышая голос, продолжал Рыбин. -- Скоро придет и для вас красный день...
Становой стоял перед ним и смотрел в его лицо, шевеля усами. Потом он отступил на шаг и свистящим голосом изумленно запел:
-- А-а-ах, сукин сын! Ка-акие слова?
И вдруг быстро и крепко ударил Рыбина по лицу.
-- Кулаком правду не убьешь! -- крикнул Рыбин, наступая да него. -- И бить меня не имеешь права, собака ты паршивая!
-- Не смею? Я? -- протяжно взвыл становой.
И снова взмахнул рукой, целя в голову Рыбина. Рыбин присел, удар не коснулся его, и становой, пошатнувшись, едва устоял на ногах. В толпе
