Она вышла из суда и удивилась, что уже ночь над городом, фонари горят на улице и звезды в небе. Около суда толпились кучки людей, в
морозном воздухе хрустел снег, звучали молодые голоса, пересекая друг друга. Человек в сером башлыке заглянул в лицо Сизова и торопливо спросил:
-- Какой приговор?
-- Поселение.
-- Всем?
-- Всем.
-- Спасибо! Человек отошел.
-- Видишь? -- сказал Сизов. -- Спрашивают...
Вдруг их окружило человек десять юношей и девушек, и быстро посыпались восклицания, привлекавшие людей. Мать и Сизов остановились.
Мать и Сизов остановились.
Спрашивали о приговоре, о том, как держались подсудимые, кто говорил речи, о чем, и во всех вопросах звучала одна п та же нота жадного
любопытства, -- искреннее и горячее, оно возбуждало желание удовлетворить его.
-- Господа! Это мать Павла Власова! -- негромко крикнул кто-то, и не сразу, но быстро все замолчали.
-- Позвольте пожать вам руку!
Чья-то крепкая рука стиснула пальцы матери, чей-то голос взволнованно заговорил:
-- Ваш сын будет примером мужества для всех нас...
-- Да здравствует русский рабочий! -- раздался звонкий крик. Крики росли, умножались, вспыхивали там и тут, отовсюду бежали люди,
сталкиваясь вокруг Сизова и матери. Запрыгали по воздуху свистки полиции, но трели их не заглушали криков. Старик смеялся, а матери все это
казалось милым сном. Она улыбалась, пожимала руки, кланялась, и хорошие, светлые слезы сжимали горло, ноги ее дрожали от усталости, но сердце,
насыщенное радостью, все поглощая, отражало впечатления подобно светлому лику озера. А близко от нее чей-то ясный голос нервно говорил:
-- Товарищи! Чудовище, пожирающее русский народ, сегодня снова проглотило своей бездонной, жадной пастью...
-- Однако, мать, идем! -- сказал Сизов. И в то же время откуда-то явилась Саша, взяла мать под руку и быстро потащила за собой на другую
сторону улицы, говоря:
-- Идите, -- пожалуй, будут бить. Или арестуют. Поселение? В Сибирь?
-- Да, да!
-- А как он говорил? Я, впрочем, знаю. Он был всех сильнее и проще, всех суровее, конечно. Он чуткий, нежный, но только стыдится открыть
себя.
Ее горячий полушепот, слова любви ее, успокаивая волнение матери, поднимали ее упавшие силы.
-- Когда поедете к нему? -- тихонько и ласково спросила она Сашу, прижимая ее руку к своему телу. Уверенно глядя вперед, девушка ответила:
-- Как только найду кого-нибудь, кто бы взял мою работу. Ведь я тоже жду приговора. Вероятно, они меня тоже в Сибирь, -- я заявлю тогда,
