Николай встретил ее тревожным восклицанием:
-- Вы знаете -- Егору очень плохо, очень! Его свезли в больницу, здесь была Людмила, она просит вас прийти туда к ней...
-- В больницу?
Нервным движением поправив очки, Николай помог ей надеть кофту и, пожимая руку ее сухой, теплой рукой, сказал вздрагивающим голосом:
-- Да! Захватите вот этот сверток. Устроили Весовщикова?
-- Все хорошо...
-- Я тоже приду к Егору...
От усталости у матери кружилась голова, а тревожное настроение Николая вызвало у нее тоскливое предчувствие драмы.
"Умирает", -- тупо стучала в голове ее темная мысль.
Но когда она пришла в маленькую, чистую и светлую комнату больницы и увидала, что Егор, сидя на койке в белой груде подушек, хрипло
хохочет, -- это сразу успокоило ее. Она, улыбаясь, встала в дверях и слушала, как больной говорит доктору:
-- Лечение -- это реформа...
-- Не балагань, Егор! -- тонким голосом озабоченно воскликнул доктор.
-- А я -- революционер, ненавижу реформы... Доктор осторожно положил руку Егора на колени ему, встал со стула и, задумчиво дергая бороду,
начал щупать пальцами отеки на лице больного.
Мать хорошо знала доктора, он был одним из близких товарищей Николая, его звали Иван Данилович. Она подошла к Егору, -- он высунул язык
встречу ей. Доктор обернулся.
-- А, Ниловна! Здравствуйте! Что у вас в руках?
-- Книги, должно быть.
-- Ему нельзя читать! -- заметил маленький доктор.
-- Он хочет сделать меня идиотом! -- пожаловался Егор. Короткие, тяжелые вздохи с влажным хрипом вырывались из груди Егора, лицо его было
покрыто мелким потом, и, медленно поднимая непослушные, тяжелые руки, он отирал ладонью лоб. Странная неподвижность опухших щек изуродовала его
широкое доброе лицо, все черты исчезли под мертвенной маской, и только глаза, глубоко запавшие в отеках, смотрели ясно, улыбаясь снисходительной
улыбкой.
-- Эй, наука! Я устал, -- можно лечь?.. -- спросил он.
-- Нельзя! -- кратко сказал доктор.
-- Ну, я лягу, когда ты уйдешь...
-- Вы, Ниловна, не позволяйте ему этого! Поправьте подушки. И, пожалуйста, не говорите с ним, это ему вредно...
Мать кивнула головой. Доктор ушел быстрыми, мелкими шагами. Егор закинул голову, закрыл глаза и замер, только пальцы его рук тихо
шевелились. От белых стен маленькой комнаты веяло сухим холодом, тусклой печалью. В большое окно смотрели кудрявые вершины лип, в темной, пыльной
