Ее толкнули в грудь. Сквозь туман в глазах она видела перед собой офицерика, лицо у него было красное, натужное, и он кричал ей:
-- Прочь, баба!
Она взглянула на него сверху вниз, увидала у ног его древко знамени, разломанное на две части, -- на одной из них уцелел кусок красной
материи. Наклонясь, она подняла его. Офицер вырвал палку из ее рук, бросил ее в сторону и, топая ногами, кричал:
-- Прочь, говорю!
Среди солдат вспыхнула и полилась песня:
Вставай, подымайся, рабочий народ...
Все кружилось, качалось, вздрагивало. В воздухе стоял густой тревожный шум, подобный матовому шуму телеграфных проволок. Офицер отскочил,
раздраженно визжа:
-- Прекратить пение! Фельдфебель Крайнев... Мать, шатаясь, подошла к обломку древка, брошенного им, и снова подняла его.
-- Заткнуть им глотки!..
Песня сбилась, задрожала, разорвалась, погасла. Кто-то взял мать за плечи, повернул ее, толкнул в спину...
-- Иди, иди...
-- Очистить улицу! -- кричал офицер.
Мать видела в десятке шагов от себя снова густую толпу людей. Они рычали, ворчали, свистели и, медленно отступая в глубь улицы,
разливались во дворы.
-- Иди, дьявол! -- крикнул прямо в ухо матери молодой усатый солдат, равняясь с нею, и толкнул ее на тротуар.
Она пошла, опираясь на древко, ноги у нее гнулись. Чтобы не упасть, она цеплялась другой рукой за стены и заборы. Перед нею пятились люди,
рядом с нею и сзади нее шли солдаты, покрикивая:
-- Иди, иди...
Солдаты обогнали ее, она остановилась, оглянулась. В конце улицы редкою цепью стояли они же, солдаты, заграждая выход на площадь. Площадь
была пуста. Впереди тоже качались серые фигуры, медленно двигаясь на людей...
Она хотела повернуть назад, но безотчетно снова пошла вперед и, дойдя до переулка, свернула в него, узкий и пустынный.
Снова остановилась. Тяжко вздохнула, прислушалась.
Снова остановилась. Тяжко вздохнула, прислушалась. Где-то впереди гудел народ.
Опираясь на древко, она зашагала дальше, двигая бровями, вдруг вспотевшая, шевеля губами, размахивая рукой, в сердце ее искрами вспыхивали
какие-то слова, вспыхивали, теснились, зажигая настойчивое, властное желание сказать их, прокричать...
Переулок круто поворачивал влево, и за углом мать увидала большую, тесную кучу людей; чей-то голос сильно и громко говорил:
-- Ради озорства, братцы, на штыки не лезут!
-- Ка-ак они, а? Идут на них -- стоят! Стоят, братцы мои, без страха...
-- Вот те и Паша Власов!..
-- А хохол?
-- Руки за спиной, улыбается, черт...
-- Голубчики! Люди! -- крикнула мать, втискиваясь в толпу. Перед нею уважительно расступались. Кто-то засмеялся:
-- Гляди -- с флагом! В руке-то -- флаг!
-- Молчи! -- сурово сказал другой голос. Мать широко развела руками...
-- Послушайте, ради Христа! Все вы -- родные... все вы -- сердечные... поглядите без боязни, -- что случилось? Идут в мире дети, кровь
