Love for two

На круги своя

Причудливые тени, отбрасываемые пламенем нескольких лампад, плясали на стенках палатки, изгибались, сталкивались, кривлялись, словно марионетки в кукольном театре. О чем было их представление? Может, о герое, побеждающем великана ради спасения своей возлюбленной, или о мальчике, ищущем волшебный ключ, который приведет его в страну чудес, или о славных воинских сражениях, а может - о темном маге, решившем покорить мир и об адепте света, бросившем ему вызов. Какую бы историю не рассказывали тени, все это уже когда-то было, и как не печально - повторится вновь. Пройдут десятилетия, и появится одержимый властью и жаждой всемирного могуществом Темный, и вновь за ним пойдут толпы последователей - кто-то, разделяя его убеждения, кто-то из потребности быть частью чего-то важного. И вновь на борьбу с ним встанут, скрестив палочки, светлые волшебники, под аккомпанемент пафосных речей о неизменной победе добра над злом. И снова будут жертвы с обеих сторон, а могилы безымянных солдат станут памятником бесконечной войне добра и зла.
- Ты погружен в себя. Причем настолько, что я даже немного волнуюсь, не звучит ли опять в твоей голове чей-то зов, - чистый голос Гермионы, похожий на звон весеннего ручья, ворвался в его сознание, рассеивая наползающие грозовые тучи. Это было ее удивительной способностью - приносить свет в его часто туманный мир ещё с памятных школьных лет и по сей день.
- Просто задумался, - Гарри ободряюще улыбнулся ей, потянулся на походной кровати и сел.
Смена положения тела окончательно сбросила паутину невеселых дум, и он машинально огляделся вокруг. На импровизированном столе закипал чайник, рядом на тарелках лежали заботливо приготовленные Гермионой бутерброды. У входа высились их рюкзаки, на одном из которых сушились намокшая обувь и носки, а в центре их передвижного дома, важно попыхивая, стояла печурка, которую Гарри удалось найти в Норе среди «сокровищ магглов» мистер Уизли. Наученные горьким опытом прошлых скитаний в этот раз они позаботились о том, чтобы взять с собой не только дополнительный комплект теплой одежды, но и то, что могло бы обогревать их палатку без использования магии. В этом путешествии для них было крайне важно дольше оставаться незамеченными, поэтому они довольствовались подручными магловскими средствами, то и дело с тоской поглядывая на свои палочки, благодаря которым многих неудобств можно было избежать.
Правда Гарри должен был признать, что была в этой по-магловски организованной походной жизни своя романтика. Успокаивающий треск угольков в печурке, уютный свет лампад, вяжущий язык горячий и терпкий чай, постель, впитавшая в себя запахи леса, даже магловская одежда - колючие свитера, теплые штаны и массивные ботинки, куртки и вязаные шапки нравились ему потому, что делали их похожими на обычных людей. Словно они были парой влюбленных, решивших накануне Рождества отправиться в экстремальный поход, чтобы привнести остроту в свои отношения. Что уж говорить, такой расклад был бы куда приятней для него, и не только потому, что снимал с них обязанность по поимке опасного мага с не менее опасным артефактом, но и превращал в реальность мечту Гарри, слишком давнюю, чтобы продолжать делать из нее тайну.
Впервые он понял, что влюблен в Гермиону, когда она осталась с ним в том безумном, рискованном и тяжелом путешествии за крестражами. Говорят, общая цель, как и совместное преодоление трудностей, объединяют, и в связи с этим не стоит путать благодарность с любовью, а юношеские порывы со страстью. И Гарри не путал, просто вдруг осознал, что не Рон, а Гермиона - его человек. Однако семнадцатилетнему парню, на плечи которого заботливо положили всю тяжесть мира, и как овцу вели на заклание много лет, тогда было не до романтичных порывов, пусть сердце и начинало тревожно биться, стоило Гермионе подойти чуть ближе, взять его за руку или особенно тепло улыбнуться. А потом вернулся Рон, их поймали егеря и отвели к Малфоям, они отправились в Гринготтс, откуда улетели на драконе, и был разговор с Аберфортом, и битва, и его смерть, и его выбор, Джинни, оплакивающая на его груди смерть брата, и Рон с Гермионой, держащиеся за руку. Были могилы друзей, поиски Упивающихся, бесконечные суды и аресты, дифирамбы победителям и памфлеты проигравшим. Было много всего важного и не очень, закутившего Гарри в суетном жизненном смерче так, что порой не хватало времени на обычный сон, не то что на копание в самом себе. К тому же Гермиона похоже была счастлива с Роном, а он - счастлив за них. Да и у него была Джинни - яркая, бойкая и готовая дать ему больше, чем он мог вернуть взамен. В какой-то момент он почти убедил себя в том, что все те смутные, тревожащие душу чувства были не более чем вымыслом. Ведь это Гермиона - его лучший друг! Разве может он всерьез влюбиться в нее? Конечно, нет. И, наверное, он бы еще долго обманывал себя, если бы на последнее Рождество Джордж не развесил по всей Норе заколдованные омелы, под одной из которых они с Гермионой и застряли. И вроде бы ничего не обычного не случилось, всего лишь поцелуй двух друзей, скорее целомудренный, чем страстный, вот только почему-то стало трудно дышать, захотелось намного большего, чем один крохотный миг счастья, и под улюлюканье Уизли он отступал от Гермионы, читая в ее глазах то, что чувствовал сам - они пропали.
С Джинни он объяснился через неделю. Она была слишком хорошей и самоотверженной, не заслуживала быть обманутой, быть второй, и, сказав ей все это, он вдруг увидел в ее глазах благодарность. Прощальную, но все же на миг Гарри испытал облегчение. С Роном дела обстояли хуже. Их отношения резко похолодели, и пусть он не знал истинной причины их с Джинни расставания, но как брат был полностью на ее стороне, обвиняя в случившемся Гарри. Он не стал его разубеждать, в конце концов, узнай Рон правду, его злости и разочарованию не было бы предела. С Гермионой они тоже стали реже встречаться, интуитивно избегая друг друга, держали дистанцию и смущенно отводили взгляд, пересекаясь в министерских коридорах. И если причина такого поведения Гарри была в том, что он ждал - ее шага навстречу, какого-то намека, сигнала, то Гермиона, наверное, просто боялась. А может, все еще не могла разобраться в себе.
О том, что они с Роном разошлись, он узнал из ее письма, присланного с совой. Всего две строчки: «Мы расстались. Он знает причину», вызвали у Гарри невероятное облегчение с последовавшим за ним пониманием масштаба случившейся катастрофы. Он потерял двух друзей - разом, и как истинный гриффиндорец бросился исправлять ситуацию. Они с Роном тогда крепко подрались, потом напились, снова подрались и решили поставить их дружбу на паузу, пока у Уизли пропадет желание колотить его при каждой встрече. С Гермионой Гарри тоже объяснился, правда, итог их беседы отзывался глухой болью в его груди много недель. Будучи честной и справедливой идеалисткой, Гермиона решила, что не вправе строить свое счастье на несчастье двух дорогих ей людей, и ему тоже не советует. Гарри было решил, что в ней говорит юношеский максимализм, горячее сердце и не менее горячая голова, но прошел почти год, а подруга держала дистанцию, ни словом, ни действием не выказывая ему свою симпатию или надежду на совместное будущее.
А теперь, благодаря Шеклболту, они вдвоем шныряют по шотландским лесам в поисках преступника, укравшего из не опечатанного аврорами тайника Малфоев - серьезно, такие еще остались? - Печать дракона, которая может принести много проблем, «что мистер Поттер крайне нежелательно, да еще накануне Рождества - вы лучше других должны это понимать». Конечно, он понимал. Кому нужен чокнутый фанатик, который может одним махом положить десяток сильных магов, да еще накануне Рождества. Гарри тогда только молча кивнул главе Аврората, покосился на Гермиону - мол, уверена, что нам стоит идти вместе? Но та, как истинная гриффиндорка, ринулась в бой, пусть и метафорический, где главными врагами были их чувства.
- Ты опять о чем-то думаешь, - в ее тоне на этот раз прорезалась укоризна, и она присела рядом - слишком близко на взгляд Гарри, протягивая ему кружку с чаем и бутерброд. - Скажи, что о Бернайте и том, куда он мог здесь, - она взмахнула рукой, имея в виду бескрайние леса, по которым они бродили уже пятый день, - спрятаться.
- Почти, - опять коротко ответил Гарри, откусывая большой кусок и впервые осознавая как оказывается проголодался.
- Сделать еще? - словно прочитав его мысли, а может, заметив жадность, с которой он поглощал еду, поинтересовалась она.
- Угу, - промычал он в ответ, прихлебывая уже остывший чай.
Пока Гермиона делала для него еще парочку сэндвичей, Гарри исподтишка наблюдал за ней. За точным движением изящных рук, нарезавших хлеб, колбасу и сыр, за сосредоточенным выражением лица, вызывающим у него странную нежность, за выбившейся из хвоста каштановой прядкой, которую так хотелось заправить ей за ухо. Нельзя. Он едва не прошептал этот приказ вслух, отвел на секунду взгляд и снова посмотрел на подругу. Что за глупость, на самом деле! Ему двадцать один год, а он чувствует себя так, будто снова набирается смелости, чтобы пригласить Чжоу на Святочный бал.
- Держи, - Гермиона мягко улыбнулась ему и подала тарелку, но в этот раз присела на краешек своей кровати, напротив него, словно интуитивно почувствовала его решимость, а может просто увидела все в глазах. Гарри сердито впился в сэндвич и принялся буравить взглядом печурку, вымещая на ней свое разочарование.
- Скоро Рождество, - вдруг тихо, с нотками грусти произнесла Гермиона, рассматривая темный лес через маленькое окошко в самом верху палатки. И вновь Гарри нестерпимо захотелось прикоснуться к ней, прижать к себе и сказать, что Рождество вообще-то светлый праздник и должен вызывать только радостные эмоции. Кажется, он даже потянулся, поставив кружку и тарелку с едой на пол, но Гермиона резко обернулась, улыбнувшись ему бодрой, слишком бодрой улыбкой.
- Какие планы на праздник? - преувеличенно радостно поинтересовалась она.
Гарри склонил голову на бок, с минуту изучая ее лицо сквозь стекла очков. «Что это значит? Что, черт возьми, Гермиона, это значит?» - хотелось выкрикнуть ему. - «Это игра? Проверка? Это твой тест, который я раз за разом проваливаю?» Но она продолжала молчать, глядя на него с легкой полуулыбкой и ожидая ответа на свой вопрос.
- Никаких, - честно ответил он, поднялся и поставил тарелку с остатками бутерброда и кружку на столик. - Если операция по поимке Бернайта пройдет без последствий - пойду в магловский бар, если нет - останусь дома. - А ты?
- Днем отправлюсь к родителям, а вечером… - она неуверенно запнулась, опустила взгляд, и сердце Гарри вдруг подпрыгнуло к горлу, забившись в сумасшедшем ритме. - Я тут подумала, раз нам обоим не с кем праздновать, может отметим вместе? - она смотрела ему в глаза, стискивая ладошки в кулаки, и была такой взволнованной, что Гарри огромным усилием воли заставил себя остаться на месте и не броситься к ней, чтобы заключить в объятия. Слишком хрупким был мостик, который выстроила ему навстречу Гермиона.
- Давай, - в голосе слегка прорезалась хрипотца, но ободряющая улыбка, мелькнувшая на ее губах, придала ему шальной смелости. - Только у меня крохотное условие: ты меня поцелуешь. В Рождество. Первая. Ты меня поцелуешь.
Щеки Гермионы вспыхнули румянцем, но взгляд остался твердым.
- Хорошо.
Гарри широко и облегчённо улыбнулся ей, чувствуя легкое головокружение. Казалось, в эту минуту он мог не то что найти и обезвредить Бернайта - он мог заново скрестить палочки с Волдемортом, столько в нем сейчас бурлило сил и энергии, требующей своего выхода. Он кивнул головой на карту, разложенную на кровати Гермионы.
- Что насчет северного квадрата? Ты сказала, что там пещеры и к ним почти нет шанса подобраться, но что если он навел иллюзию, чтобы скрыть проход? Ведь лучшего убежища среди этих лесов не найти.
Лоб Гермионы прорезала складка, так хорошо знакомая Гарри со школьных времен, которая означала, что подруга взвешивает его доводы, определяя степень их надежности. Она прочертила пальчиком названный Гарри сектор, затем в задумчивости прижала его к губе, и его сердце пустилось вскачь. «Еще немного», - мысленно призвал он себя к порядку. - «Еще немного и он сам сможет обхватить ее тонкий пальчик губами».