Love for two

Лучше бы...

Лучше бы Рон не пил.
Потому что когда это случалось, он переставал себя контролировать.
Потому что пил он все чаще и с каждым разом все больше — настолько, что Гермиона уже не могла игнорировать пагубное пристрастие мужа, хоть и понимала, понимала, насколько ему тяжело — как и всем им сейчас.
Поначалу это был бокал сухого вина за ужином — Рон утверждал, что вино улучшало пищеварение, благодаря чему он стал страдать запорами гораздо меньше, чем раньше, и Гермиона кивала, кивала, потому что знала, как он любил поесть и какую пищу предпочитал: жирную и тяжелую, от одного вида и запаха которой ее воротило, с огромным количеством хлеба, поглощаемого буханками, и всегда обиженно хмурился, если Гермиона забывала купить свежей выпечки.
Она пропустила момент, когда бокал превратился в два, а два бокала — в бутылку, и Рон с настойчивостью сотрудника рекламного отдела продолжал утверждать, что делает это сугубо в лечебных целях, при этом живот он к двадцати пяти годам отрастил столь внушительный, словно проглотил надувной мяч, какими дети обычно играли на пляже.
Задержки после работы он объяснял необходимостью подбодрить и утешить брата, который казался тенью самого себя после смерти Фреда, но Гермиона не могла не замечать, в каком состоянии Рон возвращался из магазина Джорджа: от него так разило огненным виски, что она уходила спать в соседнюю комнату, и наутро, когда Рон, весь опухший, с воспаленными глазами и несвежим дыханием, с трудом вынимал свое тело из постели, чтобы дотащить его до камина и перебросить прямиком в Министерство, Гермиона провожала его укоризненным взглядом и несколько раз весьма недвусмысленно намекнула, что, если он не перестанет злоупотреблять алкоголем, проблемы со здоровьем не только не исчезнут, но и добавятся новые, потому что уже сейчас он выглядел лет на десять старше своего возраста.
Впрочем, с таким же успехом она могла объяснять все это кирпичной стене, отделяющей задний дворик «Дырявого котла» от Диагон-аллеи.
А потом Рон стал приносить огневиски домой и пил его не только за ужином, но и после, и в выходные, причем нередко с утра, и нимало не смущался поджатых губ и сухих упреков жены. Гермиона подозревала, что он пил и на работе, потому что всякий раз, когда она заглядывала к друзьям в Аврорат или же спускалась в столовую пообедать с ними, хотя чаще из-за большого объема работы обедала у себя в кабинете, от Рона исходил чудовищный выхлоп, а налившиеся кровью мешки под его глазами при хорошем освещении выделялись особенно ярко.
Увещевания на него не действовали, пугающие прогнозы — тоже, а на упреки он либо не реагировал, либо, обижаясь, запирался в комнате с бутылкой и на стук в дверь отзывался невнятным бурчанием.
— Да что ты от меня хочешь, в конце-то концов?! — взорвался однажды Рон в ответ на очередную порцию укоризненных слов. — Я уделяю тебе мало внимания? Забыл про какую-то важную встречу? Или что?
— Я всего лишь пытаюсь донести до тебя, что ты чересчур много пьешь, — терпеливо пояснила Гермиона. — Странно, что эта, в общем-то, несложная мысль никак до тебя не дойдет.
Последовала пауза. Рон поднял от глаза от тарелки и встретился с внимательным взглядом жены.
— Хорошо, — произнес он после некоторого колебания. — Я буду пить меньше.
После этого разговора Гермиона действительно долгое время не видела в руках Рона бокала — но лишь потому, что ужинал он теперь в магазине у Джорджа, отговариваясь массой разнообразных причин, и домой возвращался в таком состоянии, будто за раз осушил бочку прокисшего эля: от него резко пахло перегаром, слежавшимся табаком, дешевой едой из забегаловки где-нибудь на окраине Дрян-аллеи и сопревшим бельем.
А однажды Рона вырвало желчью прямо в раковину, куда Гермиона недавно поместила размораживаться свежую рыбу.
— Какое-то время нам лучше пожить отдельно, — сказала она тогда, шаря рукой по антресолям в поисках пылившегося там чемодана.
У Рона не было возражений — а если и были, он их не высказал.
* * *
Лучше бы Гарри пил.
Гермиона ненавидела себя за такие мысли, но ничего не могла с ними поделать — просто сил уже не было наблюдать, как друг разрушал себя день за днем, причем куда более изощренно, чем Рон с его губительными привычками.
Поначалу Гарри замкнулся в себе — оттолкнул и Джинни, и других девушек, появлявшихся после нее, чьих имен Гермиона даже не помнила, столь краткое время они ходили в статусе подружки героя. Прошло уже года два с тех пор, как Гарри расстался с последней из них, и больше не пытался завести отношений — не посещал даже Дрян-аллеи, где можно было получить услуги определенного рода, с головой погрузившись в работу.
Гермиона и сама с ранних лет была трудоголиком; досрочно сдав ПАУКов, она поступила на службу в Отдел магического правопорядка и нередко засиживалась дотемна, получая истинное удовольствие от всевозможной бумажной волокиты, и с радостью решала проблемы, с которыми другие сотрудники разбираться откровенно ленились. Разумеется, Гермиона не могла не испытывать симпатии к людям, которые проявляли деятельную натуру в той же степени, что и она, — Гарри Поттер не был исключением, но одобрить его рвение она при всем желании не сумела бы, потому что работа в Аврорате явно не относилась к категории спокойных и безопасных.
Все бы ничего, если б Гарри сам не лез на рожон — но именно это он и делал, выбирая самые рискованные задания и подходя к их выполнению с той степенью самоотверженности, какой вовсе не требовали ни ситуация, ни начальство. За прошедший год он попадал в Мунго дважды, но пыла не поумерил, и всякий раз, когда Гарри бросался в самую гущу неприятных событий, Гермиона места себе не находила и, что случалось с ней крайне редко, практически не могла сосредоточиться на работе — в голову лезли мысли одна безрадостнее другой, и липкий страх оседал на коже, заставляя внезапно покрываться холодным потом и прогоняя сон по ночам, в результате чего синяки под ее глазами стали почти как у Рона. Уж не заподозрили ли коллеги, что она пристрастилась к крепким напиткам следом за мужем?
Гарри подсел на адреналин — это было столь же очевидно, как зависимость Крэбба от волшебной дурман-травы, за выращивание которой он провел пару месяцев в Азкабане: Гарри и Рон брали его самолично. Впрочем, Гермиона подозревала, что и нерадивый супруг прибегал иногда к этому средству в компании Джорджа: магазин Волшебных Вредилок, где они с энтузиазмом предавались всевозможным излишествам, соседствовал с Дрян-аллеей, где подобного добра было навалом, к тому же, когда Рон появлялся дома, время от времени от него исходил подозрительный пряный запах.
Гермиона испытывала некоторую неловкость, думая, что могла бы почаще навещать человека, который по-прежнему оставался ее мужем, по крайней мере по документам, но поведение Гарри вызывало куда большее беспокойство.
Война с Вольдемортом закончилась больше семи лет назад — но не для него; иногда Гермионе казалось, что Гарри не хватало этой войны.
Он с одиннадцати лет жил с ощущением балансирования на краю пропасти — и привык к этому настолько, что не мог представить себе мир без сражений и постоянного риска, и теперь, когда в этом больше не было необходимости, Гарри намеренно искал неприятностей.
Гермиона никогда не замечала подобного за собой — она могла с головой уйти в учебу или работу, даже когда все вокруг расцветало кровавыми сполохами; могла погрузиться в любимую книгу или любое другое увлечение: окружающий мир был слишком интересен и многогранен, чтобы зацикливаться на чем-то одном.
Тем не менее, в последнее время Гермиона нередко ловила себя на том, что все сильнее зацикливается на беспокойстве за Гарри.
— Тебе бы в госпиталь обратиться, — говорила она, вынимая из предплечья друга обломок волшебной палочки, оставшийся там в результате столкновения с разгневанным торговцем темномагическими артефактами. — Я же не целитель, могу и щепку какую-нибудь пропустить. Думаешь, стоит так рисковать?
Гарри повел плечами, рассеянно отмахнувшись.
— Да брось. Не хочу из-за такого пустяка проторчать в Мунго полдня.
— Это не пустяк, — нахмурилась Гермиона, смазывая заживляющим зельем образовавшееся отверстие и заматывая его бинтами. — До сих пор удача была на твоей стороне, но ты же не думаешь, что так будет всегда?
Гарри устремил на нее удивленный взгляд.
— Что ты хочешь сказать?
— Что ты постоянно ищешь неприятностей на свою... ладно, пусть это будет голова, — Гермиона устало вздохнула, откладывая пакет с пропитавшейся кровью ватой и присаживаясь на угол рабочего стола. — Я уже миллион раз говорила с тобой об этом. И с Роном говорила — о многих вещах. Но вы же никогда не слушаете, правда?
— Разве? — Гарри осторожно пощупал больное предплечье здоровой рукой и, удовлетворенно хмыкнув, откинулся на спинку кресла. — Кстати, насчет Рона. Ты не могла бы сказать ему, чтобы он перестал пропускать работу? Я же не могу вечно выгораживать его перед начальством. У них уже появились вопросы.
— Меня это больше не касается, — отрезала Гермиона. — Когда документы на развод будут оформлены — а это случится скоро — я умываю руки.
— Но вы же еще друзья?
Она покачала головой.
— Не знаю. Может, никогда и не были.
— Даже в Хогвартсе? — Гарри недоверчиво вскинул брови.
— Тем более в Хогвартсе. Мы же только и делали, что грызлись. Впрочем... для подростков это нормально. Может, наша дружба какое-то время и была настоящей, и начинать что-то большее было ошибкой... Я не знаю, Гарри, правда, не знаю.
Он продолжал смотреть на нее неотрывно.
Помолчав немного, Гермиона добавила:
— Лучше бы я не выходила за Рона.
* * *
Лучше бы и правда не выходила: в магическом мире, чтобы оформить развод, нужно было пройти через такие бюрократические проволочки, каких Гермиона не пожелала бы и Вольдеморту.
Когда неприятная процедура осталась наконец позади, она смогла вздохнуть легко и свободно, почти беззаботно — почти, потому что беспокойство за Гарри не желало никуда уходить, а свете последних событий только усилилось.
— Ты — что?! — недоверчиво переспрашивала Гермиона, глядя округлившимися глазами на друга, который ранним воскресным утром появился на пороге ее маленькой съемной квартирки и тут же сообщил свою новость. — Повтори, пожалуйста.
— Я уезжаю в Америку, — проговорил Гарри тем же спокойным тоном, каким поведал ей это пару минут назад. — Меня пригласили в МАКУСА ликвидатором темномагических заклятий — зарплата вдвое больше, работа интереснее...
— И опаснее, — без тени сомнения произнесла Гермиона. — Но почему тебя? Своих специалистов у них, стало быть, нет?
— Есть, конечно, но их не так много, как хотелось бы, а в Штатах сейчас разбушевался один темный волшебник...
— О, вот оно что, — она грохнула чайник на плиту с такой силой, что расплескала почти всю воду — Гарри, пристроившийся за столом на аккуратном угловом диванчике, вздрогнул и озадаченно посмотрел на подругу.
— Что случилось?
— Совершенно ничего, — она налила в чайник свежую воду и, расплескав почти столько же, швырнула посудину в раковину. — Где неприятности, там и Гарри Поттер, верно? Ты ведь без них жизни не представляешь?
— Гермиона? Я не понимаю...
Она и сама не понимала, зачем устроила другу скандал в лучших традициях Молли Уизли. Наверное, попросту устала постоянно переживать за него, и чаша терпения, наполнявшаяся все эти годы, наконец полилась через край.
Гарри дана была неплохая, в общем-то, жизнь, особенно теперь, когда трудные времена миновали, а он ничуть ею не дорожил...
Отвернувшись от него, Гермиона схватила небольшую зеленую лейку и принялась с остервенением орошать подсыхающие цветы на окне.
— Просто езжай в свою Америку и оставь меня.
Она услышала шуршание, звук отодвигаемой мебели и удаляющиеся шаги, но так и не повернулась. А когда входная дверь отозвалась характерным щелчком, Гермиона села прямо на пол, в лужу разлитой воды, и уставилась в одну точку перед собой.
* * *
Лучше бы она на него не набрасывалась вот так.
В конце концов, что плохого в том, чтобы Гарри уехал в Штаты? Он получит престижную работу, а ко всякого рода опасностям ему уж точно не привыкать, и Гермиона ему не жена и не девушка, чтобы не пережить расставания.
Она даже не влюблена в него.
Разумеется, нет.
И все же по какой-то причине она самым отменным образом села в лужу — как в переносном смысле, так и в буквальном.
Поднявшись с мокрого пола и осушив себя взмахом волшебной палочки, Гермиона высыпала из кошачьей миски разбухший от сырости корм, после чего вновь наполнила лейку и двинулась с кухни в единственную комнату, которая служила ей и гостиной, и спальней, — там тоже были цветы, и от стоявшей на улице июльской жары они высыхали быстрее, чем следовало бы.
Но о цветах Гермиона благополучно забыла, как только увидела Гарри, который невозмутимо развалился на ее диване, почитывая вчерашний номер «Оракула».
— Ты... что здесь делаешь? — выдавила она, изумленно моргнув. — Я же слышала, как хлопнула дверь!
Гарри поднял голову, небрежно пожал плечами.
— Ну да. Ты ж ее не закрыла.
— Ох... — Гермиона машинально отставила лейку в сторону и, опустившись на подлокотник кресла, на секунду прикрыла глаза. — Ладно. Но это не объясняет, почему ты все еще здесь.
— Чтивом увлекся, — хмыкнув, Гарри забросил газету за спинку дивана и, выпрямившись, внимательно посмотрел на подругу. — На самом деле я хотел поговорить.
— Тогда говори.
Он вздохнул:
— Ты ведь не хочешь, чтобы я уезжал в Америку, правда?
— Не хочу, — честно сказала Гермиона. — И хочу.
— Не понял.
Она рассеянно поправила сползшую с кресла накидку, стараясь не потревожить крепко спящего Живоглота.
— Ну, ты получишь работу высокого класса, построишь карьеру... Это хорошо, даже очень.
— А что тогда плохо? — настороженно уточнил Гарри.
— Ты уедешь, — Гермионе показалось, что голос ее прозвучал безжизненно.
— Да, но... — он замолк, на мгновение задумавшись. — Мы будем видеться — так часто, как только сможем. Я же все равно останусь твоим другом.
Эти слова должны были обнадежить ее, но возымели прямо противоположный эффект, и Гермиона отвернулась к окну. Гипнотизировать Гарри взглядом казалось неправильным — но он, вероятно, придерживался иного мнения, потому что тотчас поднялся с дивана и устроился на журнальном столике, пристально всматриваясь в ее лицо, словно надеялся обнаружить в нем что-то новое.
— Или... все не так просто? Может, ты видишь наши отношения чем-то большим?
— Не говори ерунды, — вспыхнув, резко произнесла Гермиона. — Как тебе в голову-то такое пришло?
— Я попал пальцем в небо?
— Именно.
— Тогда почему ты отворачиваешься?
— Да я не... Мерлинова борода! К чему вообще ты поднял эту тему?
Гарри улыбнулся.
— Потому что ты могла бы поехать со мной.
Гермиона вскинула брови, уставившись на него с подозрением и недоверием. Открыла рот, чтобы напомнить, что у нее здесь работа, жилье, родители, вся ее жизнь, и она не станет мчаться через половину земного шара ради непонятно чего...
Но когда Гарри вложил ее руку в свою ладонь, терпеливо дожидаясь ответа, необходимость в таковом отпала сама собой.
И Гермиона вдруг подумала, что всегда мечтала побывать на Манхэттене.