Love for two

Тыквеная кровь

Все мы привыкли жить с пониманием, что для того, чтобы остановить общую катастрофу, непременно нужна жертва. И чем чище, чем непорочней был тот, кто ценой собственного существования остановил грядущий шторм, тем с большим энтузиазмом мы утверждаемся в своей уверенности. И, казалось бы, кому как не мне, ставшему свидетелем не одного, а двух подобных событий, эту уверенность разделять. Но мне всё больше кажется, что мы из раза в раз совершаем одну и ту же ошибку. Что нами руководит не восхищение, не подсознательный поиск героического перед лицом всеобщей угрозы и даже не рациональность, принуждающая жертвовать малым ради большого. Нет. Весьма возможно, дело в банальной зависти. В нежелании предоставлять рядом с собой место тем, кто по всем статьям лучше нас - таких обыкновенных. Мы как будто бы выделяем для них лишь одну-единственную жизненную задачу - погибнуть ради нас. А, возможно, и того хуже - мы просто жестоки, примитивно жестоки, и все наши пролитые слёзы над погибшими героями, в действительности, крокодиловы, а на самом деле, в нас живёт привычка наслаждаться страданиями тех, кто не способен от них уклоняться. Так пусть же получают по заслугам!

Забавно, что все мои правильные рассуждения кната потёртого не стоят, потому что я-то как раз виноват больше всех прочих. И никакие мои заслуги, никакие успехи не искупят моей вины. Я был виновен в одной давней жертве - да, я был молод, но не настолько, чтобы не понимать, насколько низко я падаю - и я оправдывал своё поведение любовью, но в действительности это была зависть. Убогая, недостойная человека зависть и чёрная, разъедающая душу месть. Казалось бы, какой ещё жизненный урок нужно получить, чтобы суметь осознать собственные ошибки? Но жизнь устроена таким образом, что в ней ничего не повторяется. Мы усваиваем одно, и нам кажется, что теперь уж мы застрахованы, однако в следующий раз мы спотыкаемся совсем на другом. В первый раз я поддался низменным чувствам - не имея достаточно своих сил, я бросился к силе чужой, не оценивая степень её темноты, думая, что она сможет решить все проблемы. И только жертва, двойная жертва любящих людей сумела остановить грозящую катастрофу. Я раскаялся, видят небеса, как я раскаялся, но это не помешало мне снова вступить на этот путь, на этот раз, поддавшись соблазну уже не силы, но рациональности.

Разум. Рацио. Целесообразность. То, что так уважает образованный человек. То, что так ценит слабый. То, на что уповает пострадавший от своих или чужих переживаний, неконтролируемых, вырвавшихся на волю. Я был именно таким. Считающим образование ценностью, слабым, павшим на самое дно, поддавшись примитивным эмоциям. Я думал, что в этот раз примкнул к правильному лагерю. Я не испытывал к нему никаких симпатий, но, если тебя подвела человеческая природа, остаётся уповать только на её извечного противника - на разум. И довольно долго у меня была иллюзия, что теперь-то уж я на верном пути. Я даже, ничтоже сумняшеся, решил, что смогу искупить совершённое мною, что мои заслуги перевесят ошибки молодости. Вдобавок, теперь я более не полагался на собственные скромные силы, я лишь выполнял волю другого. Того, кто, как многим казалось, никогда не ошибался. Кто достиг совершенства на пути рациональности принимаемых решений. Чего же ещё было желать такому, как я?