Надписи на партах

28

Антон просыпается от сработавшего будильника Ильи. В комнате тихо и темно, и из-за туч, закрывающих солнце, кажется, что сейчас не утро, а поздний вечер. Светловолосый натягивает на себя одеяло, готовясь снова погрузиться в сон. У него, в отличие от Макарова, сегодня выходной. Долгожданный и вполне заслуженный. Вот-вот хлопнет дверь в квартиру, оповещая о том, что рыжеволосый мужчина ушёл на работу. Тоха улыбается, думая о том, что сегодня он наконец может заняться тем, чем хочется, наслаждаясь свободой. Однако Илья, судя по всему, уходить отнюдь не собирается. — Шастун, — твёрдо произносит он, и у Антона подгибаются ноги : то ли от страха перед неизвестностью, то ли от странного к нему обращения. Последние несколько месяцев русый ничего грубее, чем Тоша, от своего парня не слышал. — Да? — зеленоглазый чувствует, как внутренности связываются в тугой узел, однако послушно садится на постели, обхватывая колени ладонями. — Ты чего не уходишь? — он пытается улыбнуться, но это выглядит больше испуганно и жалостливо, чем искренне. — А ты только этого и ждёшь, да? — Илья топает ногой, начиная двигаться прямо на Антона, который по инерции начинает отползать, однако Макаров вовремя перехватывает его за лодыжку, не давая сделать лишних движений. Антон сглатывает, изумлённо таращась на своего парня, который сейчас выглядит злым и нервным. — Потрудись мне объяснить, где ты вчера был? — продолжает Илья, цитируя собственное сообщение, а у Шастуна сердце уходит в пятки. — Я жду. — Я... я... — мысли в голове путаются, и светловолосый лишь продолжает прожигать взглядом Макарова, не в силах вымолвить ни слова. — Послушай! — резко доходит до него, и он впивается внимательным и обескураженным взором в рыжеволосого. — А тебе какое дело? — Я тебе сейчас!.. — Илья пытается замахнуться, но вовремя останавливает себя, едва сдержавшись. Мужчина рвано выдыхает, прикрывая глаза. Антон ощущает, как к горлу подкатывает обида, и оборачивает вокруг себя одеяло, усаживаясь на кровати. — Какое мне дело? — горько усмехается Макаров, и Шастун невольно сглатывает, боясь, что серьёзно обидел своего парня. — За тебя боюсь, идиот. И Тоха вымученно приподнимает уголки губ, полностью убеждённый, что толстяк говорит правду. Он действительно боится, беспокоится, переживает. — Я гулять ходил... — наконец чуть слышно шепчет зеленоглазый, надеясь, что его слова сойдут за правду. И хотя он, если честно, не до конца понимал, почему ему категорически запрещено общаться и пересекаться с Поповым в свободное время, эта тайна всё равно не должна была открыться. В любом случае, ещё слишком рано. — Гулять? С твоей координацией? — Макаров хмурится, складывая руки на груди, и Антон знает : это не к добру. Сейчас, возможно, случится что-то непоправимое. — Ну да, захотелось очень, — мямлит Шастун, старательно пытаясь не краснеть от вранья. В последние несколько лет он вообще никому ни о чём не врал. Не считал нужным просто. А сейчас приходится выкручиваться. — В Питере ближе к ночи всегда очень красиво. И воздух свежий, особенно осенью. Неужели ты не согласен? — он совершает попытки перевести тему, но безуспешно - Илья, кажется, ни слову не верит, так как продолжает просверливать в светловолосом глубокую дыру. — Антон, — Илья наклоняется, оплетая своими пальцами хрупкие ладони своего возлюбленного, — я думаю, ты чего-то недоговариваешь. Высокий дёргается, как током ужаленный. Ему кажется, что комната ходит ходуном, а его руки начинают потеть, и он мотает головой из стороны в сторону, чтобы избавиться от неприятного ощущения. — Антон! — Макаров берёт его за плечи, начиная трясти, и Шастун наконец приходит в себя, уставляясь на рыжеволосого своими большими глазами, полными нескончаемой тоски. — Ты скрываешь что-то от меня, да? — Илья проводит указательным пальцем по щеке Антона, и как бы тому ни хотелось прильнуть сейчас к такой тёплой руке парня, попросив, чтобы тот не беспокоился, он лишь часто-часто дышит, пытаясь успокоить ускорившийся в несколько секунд бешеный пульс. — Признай, что это так. Скажи мне, — буквально умоляет Макар, хотя и знает : если у Антона появился кто-то на стороне, остановить он его уже не сможет. Никакими способами. — Ничего я от тебя не скрываю, — возмущённо выпаливает Тоха, слыша, наверное, собственное стучащее сердце. — Что ты привязался ко мне? Ты мне кто? Муж? Хватит меня контролировать! — вопит он, уже не скрывая своих эмоций, и в конце фразы его голос предательски надрывается до хрипоты. И Илья в эту секунду понимает : Антон уже не тот. Не старый. Не прежний. Это другой человек. Перед ним теперь другой человек. Он боязлив, как зверёк, скрытен и, кажется, даже опасен. И, скорее всего, больше не Илье принадлежит. И Макарову бы правда хотелось верить, что он сам накрутил себя. Что он загоняется из-за ерунды, что все эти подозрения ложны, но нет. Как парень, его парень, такой сладкий и такой нежный, такой добрый, отзывчивый и безотказный, вдруг поменялся настолько, что он не признаёт в Илье своего союзника? Скорее, даже наоборот : Антон видит в Илье лишь своего главного врага. "Ну что же, враг так враг, значит, так тому и быть", — проносится в голове у Ильи, и мужчина уходит в сторону прихожей, но через пару секунд возвращается, держа в руке две связки ключей. Тоха непонимающе глядит на него, но нутром чует, что что-то тут неладное. — Две недели домашнего ареста, — говорит Макаров, и Шастун не верит своим ушам, чувствуя, как мгновенно немеют конечности. — Что? — Антон смущённо и глупо улыбается, в упор глядя на своего парня. Ему хочется рассмеяться во весь голос, но рассмеяться не от восторга, а от нервного напряжения. И это самое нервное напряжение повисло в воздухе, накаляя обстановку настолько, что каждый из собеседников медленно начинает закипать. — Я не ослышался? — Ни капельки, — рыжеволосый, как ни странно, реагирует на всю ситуацию спокойно, чем начинает зеленоглазого подбешивать. — Ты ведь не серьёзно, правда? — Тоха слезает с постели и двигается прямо на толстяка, пытаясь ухватиться за собственные ключи от квартиры, но не выходит - Илья резко отодвигает его от себя, заставляя снова упасть на кровать. — Боже, Илья, мне двадцать семь лет! — Шастун сконфуженно хохочет, надеясь на то, что Макар сейчас обнимает его, переплетёт их пальцы и скажет, что это была лишь неудачная шутка, но такого не происходит. Илья лишь снова кивает головой, подтверждая свои слова. — Двадцать семь лет, — беззлобно фыркает он, — а ведёшь себя, как ребёнок. Антон лишь раздражённо цокает языком, отрицая этот факт. Он вовсе не ребёнок. Ну, может быть, только совсем чуть-чуть... Но не в этой ситуации точно. — Ты не посмеешь ограничить мою свободу, нееет, — тянет русоволосоый, искренне желая спасти собственное личное пространство. — Не посмеешь же... — он переводит взор на Макарова, который хитро щурится, пожимая плечами. И Тоха понимает, что посмеет. Ещё как посмеет. И если надо, то на все двери амбарные замки повесит, не поскупится. Парень медленно сглатывает, разворачиваясь на пятках, и уходит на кухню, чтобы в одиночку переварить всё, что было только что сказано в его адрес. Он слышит, как хлопает входная дверь в квартиру и щелкает дверной замок, и зажмуривается, уже не пытаясь унять слёзы, капающие из глаз на паркетный пол, оставляющие после себя мокрые следы. ...Мостик, деревянный, чуть расшатанный мостик, который Антон выстраивал на протяжении стольких лет, чтобы по нему перебраться к свободе, которая действительно необходима была ему сейчас, словно глоток свежего воздуха, безнадёжно рушится, падая в пропасть и ударяясь о камни. Этот мостик разбивается в щепки, причём разбивается благодаря человеку, который казался до этого момента таким близким. И Шастун неожиданно даже для себя начинает сомневаться в том, что Илья - его человек. Сомневаться, что Илья - это тот, кто ему нужен.
♫ Todd Burns - Only Human
Арсений тяжело дышит, не чувствуя ровным счётом ничего, кроме переполняющей его ярости и желания поскорее покинуть это место. Квартира №238. Такая забытая всеми и никому не нужная. Табличка с цифрами покосилась, окончательно облупилась и еле-еле держится на засохшем клею, готовая вот-вот свалиться вниз. Стены за столько времени успели покрасить, казалось, уже трижды, однако краска была, видимо, слишком дешёвая, а потому по всему периметру уже красовались потёртости. В звонке, судя по всему, пауки устроили своё убежище. Другой причины появившейся тридцатисантиметровой паутины Попов просто не видел. Да и вообще, он и саму квартиру видеть не хотел. Даже снаружи. А заходить туда - тем более. Брюнет несколько раз жмёт на звонок, надеясь, что на его зов не ответят, что ему придётся уйти, чтобы не возвращаться сюда больше никогда. Но на пятый раз за дверью слышатся гулкие шаркающие шаги, и Арсений чувствует на себе взгляд через глазок, отчего сразу же становится не по себе. Спустя мгновения дверь со скрипом отворяется, являя голубоглазому ужасающую картину : потрёпанные обои, стекло и бутылки по всему полу, грязные и разбросанные вещи. Наблюдая за этим всем, Арс даже не сразу замечает, что на него глядят два блёклых полуслепых глаза женщины, когда-то считающейся его родительницей. — Зачем ты здесь? — неприветливо и хрипло произносит Вера Ивановна, почему-то ни грамма не удивляясь такому посетителю, и Арсению в какой-то момент становится её невыносимо жаль. Из такой вполне себе привлекательной и властной женщины она превратилась в перекошенную от боли старушенцию всего за несколько лет. Её волосы когда-то лоснились, шикарными локонами спадая на плечи, - сейчас же они висели, словно пакли, грязные и нечёсанные. С людьми алкоголь и безнадёга делает невообразимые вещи. Но всё же жалеть её Попову сейчас хочется меньше всего. Такие, как она, думает парень, жалости не заслуживают. Они вообще ничего не заслуживают. — Надо забрать кое-что, — тихо отвечает Арс, не зная, как общаться с человеком, которого однажды он мог бы назвать мамой, если бы не одно "но" - полное безразличие и ненависть этой самой мамы к маленькому Арсению. — Впустишь? — Проходи, — пожимает плечами Заболоцкая, послушно отходя в сторону, позволяя Попову шагнуть внутрь. Темноволосый, попав в помещение, тут же морщится, и ему до ужаса хочется зажать нос, чтобы не ощущать этот затхлый запах горечи и вина, а ещё лучше - повернуться на сто восемьдесят градусов и убежать, не оборачиваясь. Стены слишком пропитаны ядом и тяжёлыми воспоминаниями. Перед глазами невольно встают события из прошлого, и Арс снова зажмуривается, на секунду останавливаясь, и снова чувствует на своей щеке отпечаток грубой мужской руки, выбивающий все оставшиеся силы. Он испуганно открывает сначала один глаз, потом второй, хлопает ресницами и осознаёт, что здесь нет никого, кто мог бы снова причинить ему боль. Он уже не ребёнок, который не может себя защитить и даёт другим делать с собой всё, что они хотят. Он уже не ребёнок, который в страхе прячется по всем углам, лишь бы снова не быть избитым до полусмерти. Он уже большой мальчик. Он вырос. Но, так или иначе, память бьёт по нему с неистовой силой, даже сильнее, чем тот самый грубый мужской кулак. Воспоминания смешиваются в кучу, наваливаясь на Арсения сверху, и мужчине хочется закричать во всю глотку, хочется молить о помощи и пощаде. Но он уже большой мальчик, ему надо держаться, ему надо, чёрт возьми, крепиться, даже если очень сложно. Надо к р е п и т ь с я. — И вот я снова здесь, — произносит он, чувствуя себя героем какой-то очень жалостливой книги, которую хочется захлопнуть, убирая подальше, на самую высокую полку. Арс ненавидит подлую судьбу, так жестоко распорядившуюся с ним, заставив вернуться. Он ведь всё детство пытался научиться быть нужным и любимым, а оказалось, что это людям вокруг него просто-напросто следовало бы научиться любить. — Как ты? — зачем-то совершенно безучастно спрашивает женщина, будто для галочки, и Арсений забывает, как правильно дышать. Если бы на протяжении долгого времени, пока ему приходилось жить тут, ему бы хоть раз кто-то сказал хоть одно ласковое слово, он бы, наверное, не так презрительно относился к людям.. — Как жизнь твоя молодая? — Пока справляюсь, — честно признался Попов. Ему не хотелось сейчас врать или приукрашивать, показывая свою жизнь с идеальной стороны. — Работа есть, деньги тоже. Всё нормально, — кивает он, прекрасно зная, что опекунша на него даже не смотрит : ей до него нет никакого дела. Арсений медленно проходит вглубь квартиры, удивляясь тому, как же тут всё изменилось. Изменилось до неузнаваемости. Светлая и чистая, отполированная до блеска квартира превратилась в груду битых бутылок, продранной одежды и скоплений пыли. Тут было, казалось, ещё хуже, чем тогда. Вот почерневшая, прожжённая утюгом гладильная доска, которой явно уже давно никто не пользовался, вот письменный стол, когда-то принадлежавший Николаю Григорьевичу, а сейчас чуть ли не обросший плесенью. Голубоглазому не хочется во всё это верить, но Заболоцкие поплатились за все свои грехи. Поплатились за избиения, поплатились за кровь, поплатились за боль и все свои предпринимательские аферы. И поплатились знатно - один отбывает срок в тюрьме, другая беспробудно пьёт без средств к существованию. — И что, ты даже не поинтересуешься, как я тут совсем одна? — недовольно встаёт рядом с приёмным сыном, опираясь о дверной косяк, Вера Ивановна, и Арсений невольно отшатывается, чувствуя явный запах перегара. — Я пока зрячий, — лишь скомканно отзывается Попов, отходя к шкафу с документами и принимаясь там рыться. — Я и так всё вижу. — Видит он!.. — закатывает глаза женщина, скрещивая руки на груди. — С каких это пор ты стал таким холодным и бесчувственным к чужому горю? — С тех пор, как такой холодной и бесчувственной стала ты, — он даже не хочет глядеть на неё, чтобы не разочаровываться ещё раз, — вместе с этим мудаком на пару. — Не сметь! — взвизгивает Заболоцкая, но её голос подводит её, и она закашливается, — ... говорить так об отце. Он для тебя всё делал. Ты жил, ни в чём себе не отказывая! — Да что вы говорите?! — язвит Арсений, наконец вытаскивая с третьей полки снизу нужную Саше папку с документами. — Не он ли меня в заботе купал? Не ты ли ему потакала во всём? А? — вены на его руках начинают проявляться, пульсируя, и единственное, чего мужчине по-настоящему хочется - это метнуть в недородительницу чем-нибудь тяжёлым и оставить её умирать в одиночестве, как она однажды оставила его самого. — Да я не нуждался в ваших деньгах, уж поверь, — он закатывает рукава клетчатой сине-белой рубашки, всё-таки позволив себе опять взглянуть на Заболоцкую и ужаснуться. — Мне любовь нужна была. Лю-бовь, — произносит по слогам он последнее слово, и его фраза растворяется в тишине и мраке квартиры. — А здесь мне было так жутко, что я хотел сбежать. И сбегал. А вы возвращали меня, и я снова был избит настолько сильно, что днями не вставал с постели. Арсений захлёбывается предложениями, вспоминая, как сильно он боялся возвращаться домой на пять минут позднее разрешённого. Как боялся вставить лишнее слово, потому что моментально мог получить за это оплеуху или пощёчину. Как боялся заходить на кухню, даже если очень хотелось есть, когда пьяный Колька оглушительно матерился там из-за всего подряд. Боялся не просто находиться тут - боялся тут жить. С т р а х. Он живёт где-то в темноте. И когда задувают свечи и всё погружается в кромешную тьму, он выставляет напоказ свои клыки, с которых капает кровь. Он всегда с тобой. И как бы ты от него ни пытался избавиться, он всё равно снова нагло вторгнется в твой уютный мир, который ты смог для себя соорудить, чтобы абстрагироваться от окружающей несправедливости. Арсений осознаёт, что больно. До чёртиков, до колик, до бешено стучащего сердца больно здесь находиться. Снова чувствовать этот запах, снова ходить по этому полу, снова смотреть на этот интерьер. — Тебя не за что было любить, — выходит из раздумий Вера Ивановна, закусывая губу, и Арсу не остаётся ничего, кроме беззвучно вздохнуть, ощущая оседающую в лёгких печаль. — Ты был абсолютнейшим негодяем. — Кто бы говорил, — брюнету не хочется начинать перепалку, да и отстоять свою позицию он вряд ли сможет - глупцы всегда остаются глупцами. Сколько бы они ни читали научных и публицистических статей, сколько бы они ни пытались разобраться в психологии и философии, они всё равно останутся глупцами. — Ты продала мою гитару, да? — он чувствует, как душа рвётся на мелкие кусочки, когда он глядит на пустующее место, где когда-то мирно располагался его музыкальный инструмент, вносящий хоть что-то светлое в его тёмные будни. Хоть что-то родное и отрадное в этом доме. — Продала, — Заболоцкая положительно мотает головой, — мне не хватало на водку... — Пьянь, — сквозь зубы перебивает её Попов, и его тут же будто ударяет молнией : да он же сам такой же! Да, беспорядок в его квартире выглядит, мягко сказано, посолиднее, но сколько раз он уже выпивал в этом месяце? Пять? Шесть? Больше? Он не знает. Ему так стыдно за то, что он не знает. Так ведь и друзей несложно лишиться, и работы, и шанса на счастливое завтра. Хотя есть ли оно, это счастливое завтра? Для Попова вход в калитку будущего, наверное, давно закрыт. Он безнадёжный человек. На него нельзя положиться, он только и делает, что прожигает свою жизнь за алкоголем и отчётами, за отчётами и алкоголем, и так по кругу. И от ненависти к самому себе хочется взвыть. Надо прекращать всё это, иначе он может превратится в такого же ужасного человека, каким стала Вера Ивановна... Заболоцкая лишь жмёт плечами на данную реплику, не желая ни оспаривать её, ни возмущаться. Она, кажется, даже смирилась с этим фактом, ну и Бог с ней. Сама выбрала себе такую участь. Сама виновата. Арсений знает, что он тоже виноват в том, что вся его жизнь пошла наперекосяк. Что его руки перепачканы кровью, лёгкими деньгами, грязью, которой он обливал других, ни в чём не повинных людей. На нём висит убийство, из-за него его сын оказался в детдоме, из-за его расчудесной биографии Макаров не подпускает к нему Шастуна ближе, чем на километр, не разрешая с ним контактировать, хотя брюнет это правило и нарушает. Арс настолько замарал, запятнал свою репутацию, что самостоятельно ему из этого болота уже действительно не выбраться. Он погряз в трясине, он уже захлёбывается от нехватки кислорода и тонет, зная, что конец неизбежен, но продолжает делать вид, что всё хорошо. Так нельзя. Так не пойдёт. Он не должен становиться точной копией своих опекунов, а он становится. Как бы он ни старался это отрицать, он становится. И в этой ситуации самое главное - оставаться человеком, а Попов бесконечно лжёт всем вокруг и отпугивает даже самых близких, заставляя их нервничать и страдать. — Что ж ты за человек такой, Попов? — задаёт женщина вопрос, который крутится в голове у самого темноволосого вот уже много лет, и мужчина непроизвольно вздрагивает, смаргивая внезапно выступившую влагу в уголках глаз. — Я знаю, я не идеал. Но и ты не лучше. Не лучше. Не лучше. И Арсений ощущает, как к горлу поступает такой огромный ком, состоящий из слёз и разочарования в себе же самом, что дыхательные пути перекрываются, и парень отчаянно пытается вдохнуть хоть сколько-нибудь воздуха. Он ничего не отвечает, лишь молча провожает уходящую куда-то, очевидно, за очередной бутылкой Заболоцкую, хватает документы и быстрыми шагами покидает квартиру, уносясь вниз по лестнице и желая оставить здесь все несчастливые воспоминания, хоть это и невозможно. Голубоглазый уверен : они всегда будут с ним, выползая из-под кровати уродливыми монстрами. Он несётся к машине, залетая в неё, и быстро выезжает со двора, не в силах больше сдерживать своих эмоций и чувств. Боль душит, а по щекам стекают горячие слёзы, оставляя после себя мокрые дорожки. "Ну же, Арс, — мысленно твердит он сам себе, проезжая поворот за поворотом, улицу за улицей, — ты же взрослый мальчик. Ты мужчина, в конце концов. А развёл нюни, как сопливая девчонка. Как одна из тех твоих фанаток, которая с воплями накинулась на тебя... Ну хватит, успокойся. Перестань себя мучить". Но тело, а уж тем более сердце отказываются слушать, лишь поставляя очередную порцию боли, давящей на грудную клетку. И брюнету опять стыдно за себя. Сдаваться нельзя, так не положено. В жизни всегда следует идти до конца. А он опять сдал назад, нажав на тормоза, опять разрешил другому причинить себе боль. Арсений рушится. Никто из прохожих, мирно бредущих по тротуару, никто из водителей, едущих совсем рядом, конечно, этого не замечает. У них своих проблем много, которыми они так же, наверняка, сыты по горло. Но Арсений рушится, разлетаясь на осколки, которые впиявливаются в душу и внутренности ему же самому. Парень утирает слёзы тыльной стороной ладони, заезжая в собственный район, и пытается сам себе навязать, что всё хорошо. Всё окей. Всё наладится. Но жизнь не такая простая штука. Арс убеждался в этом раз за разом. Но всё ещё продолжает упрямо верить, что всё, как ни крути, в порядке.
♫ Rauf & Faik - Я люблю тебя
Серёжа мотает ногами взад-вперёд, листая ленту в телефоне, и внезапно останавливается на новой опубликованной фотографии Позова, где тот в обнимку с Катей сидит в каком-то кафе на набережной. "Счастлив", — думает Матвиенко, печально вздыхая и переводя взгляд на надпись под картинкой. "С любимой" - гласит Димина подпись, и Сергея трясёт от боли и злости. Всё, чего ему сейчас действительно хочется, - так это со всей дури бросить телефон куда-нибудь, чтобы он разбился вдребезги. Так, как разбивается сейчас Серёжа. Точнее, так, как Серёжа себя чувствует. А чувствует он себя, мягко говоря, не очень. Внутри то разгорается нещадный пожар, который потом тушит потоп, то вспыхивают миллионы искр, которые не придают сил, а только отнимают их. А в какие-то моменты грудь просто распирает от горя, и Серёже охота кричать, зная, что ему никто здесь не поможет. Ни единая душа. Сердце хоть и бьётся, но мужчине почему-то кажется, что бьётся оно медленно, готовое вот-вот остановиться и избавить его обладателя от мучений. Ему бы и хотелось сейчас закрыться одному в какой-нибудь тёмной беспросветной комнате и не ждать, пока его хоть кто-нибудь найдёт. Пусть хоть никто не найдёт и никогда. Пусть он умрёт от своих же чувств, пожирающих его с каждой минутой всё сильнее. Но ради чего тогда всё это?.. Всё, чего он добился, всё, к чему он пришёл, невзирая на годы трудностей и неудач? Разве ради собственной смерти он учился вставать, падая, и снова взлетать. Разве может другой человек тянуть на землю, словно магнитом, не давая сделать ни шагу? Как оказалось, может. Матвиенко не хочет себе в этом признаваться, но может. Дима крепко сжал его в своих тисках и не отпускает. Хотя и любит другую. Да и дорожит другой. В то время как Серёжа всё бы отдал, лишь бы только с ним быть. Чёртов эгоист. Эгоист, эгоист, эгоист!!! "Человек не в тебя влюблён, а ты втрескался в него, да так, что слюни пускаешь, — хвостатый с грустью поправляет свою гульку, заходя в мессенджер. — Господи, а что я, собственно теряю?" Серёга пожимает плечами, нервно улыбаясь, и жмёт на иконку с номером Позова, секунд с десять наблюдая за мигающим курсором. Серёжа, 14:44 Отличная фотка с Катей. Вы идеальная пара. Крушить, так с треском. Ответ приходит практически мгновенно, чем Матвиенко очень доволен, потому что у него есть возможность наконец позлорадствовать.
Дима, 14:44 Спасибо. Мы знаем. А ты почему пишешь? Хотел чего-то?
"Поболтать захотелось", — ухмыляется армянин, вводя текст ответа. Серёжа, 14:45 Кому ты нужен :D Просто захотел порадоваться за вас. С Катей. Тебя и неё. — Подавись своей любовью! — вслух отчаянно шепчет Сергей, и его жаркий шёпот разносится по всему концертному залу, в конечном счёте тая где-то между креслами для зрителей. Попова на горизонте не наблюдается, да и Фроловой тоже, как, впрочем, и всей остальной команды, хотя давно пора собираться на репетицию, но Матвиенко понимает, что ему это на руку. Полнейшее одиночество - всё, чего он хочет сейчас. А ещё общения с Димой, пусть даже такого язвительного и навязчивого, но это хоть что-то. Хоть какая-то ниточка, ведущая к нему. Сообщение подсвечивается двумя синими галочками, что означает, что собеседник его прочёл,однако ответа не приходит. Серёжа молчит и, чтобы не сделать себе ещё больнее, залезает в галерею, начиная просматривать фото. Вот он в Арабских Эмиратах, радостный, отдыхает. Вот он с Оксаной, а вот с Арсением. Вот он на даче у родителей, а вот он рядом с Виталиком и его новой шикарной машиной. Серёжа улыбается, впервые за несколько дней действительно улыбается, прокручивая в памяти самые яркие моменты последних месяцев. Вот он в Таиланде, сёрфит. А вот он в бургерной... А вот с Позовым. Снова с Позовым, опять с Позовым, в очередной раз с Позовым. Позов, Позов, опять Позов. И везде такой счастливый и весёлый, кажется, даже смеётся в голос. Сергей безуспешно пытается заглушить тупую боль, играющую на нервах, словно на струнах арфы. Он снова вздыхает, кладя телефон на небольшой стол экраном вниз и мысленно зарекаясь к нему больше не прикасаться. Однако звук нового сообщения выводит его из транса. Кареглазый сглатывает и снова приподнимает гаджет. Ему хочется ударить себя по рукам, по лицу, скрутить конечности в тугие узлы и в конце концов убить себя, но он лишь бездумно пялится в пустоту, всё же решаясь хотя бы одним глазком посмотреть на новую смс. Может, это даже и не Дима совсем... Но опасения оказываются ненапрасными. Серёжа пробегает глазами по одному единственному предложению, которое добивает его, кажется, окончательно.
Дима, 14:56 Ты прекрасно знаешь, что я имею право на личную жизнь ровным счётом так же, как и ты, а потому будь добр, свали по-хорошему, и не вторгайся в мою судьбу больше никогда, окей?
Матвиенко чувствует, как пересыхает горло, когда на экране резко всплывает надпись :
"Этот абонент занёс вас в чёрный список".
И больше ничего... Ни единого слова, ни единой строчки. Одна сухая фраза, которая бьёт так сильно, что кровь в жилах застывает от неопределённости и страха. Просто взял и вычеркнул чёрным жирным маркером. — Как ты мог опять сам всё разрушить? В один момент?.. — спрашивает сам себя Серёжа и ощущает, как в уголках глаз начинают скапливаться слёзы, но мужчина всё-таки каким-то образом умудряется их сдержать. Голос его в беззвучии этого просторного помещения звучит непозволительно громко и жалобно, и он поклясться готов : все стены слышат его, а ветер, гуляющий по полу из-за того, что кто-то на других этажах постоянно открывает двери, впуская сквозняк, вот-вот запоёт свою протяжную и волнующую душу песню. Песню о безнадёжности. Песню об обиде. Песню о том, что никому в этом мире ты нахер не сдался. Серёжа не готов ещё опускать руки, хотя и уверен, что это конец. Он проиграл этот раунд полностью. Он не сдался, не вышел из игры. Он именно проиграл. Потратил впустую все свои десять жизней, а ради кого? Ради человека, которому он не нужен был совсем? Ради человека, который, чёрт бы его побрал, отдаёт свои собственные жизни ради любимой девушки? Как иронично, однако, получается. Матвиенко всё бы отдал ради Димы, а Дима всё бы отдал ради Кати. Осознавая это, кареглазый чувствует себя самым обделённым на этой планете. И его боль, кажется, не может сравниться ни с чем. Она сильнее горной лавины, она сильнее самой высокой в мире волны, сильнее ревущего урагана, вырывающего деревья с корнем... сильнее всего. Серёжа летит куда-то, только не вверх, как привык, а вниз, стремительно падая в обрыв и разбиваясь о торчащие из ниоткуда скалы, обрекая себя на скоропостижную гибель. Какая же судьба всё-таки беспощадная и хитрая... Она не оставляет нам ни единого шанса, ни единой надежды на что-нибудь. Она лишь коряво улыбается, заставляя нас влюбляться в тех, кто не влюблён в нас, а затем злобно хохочет, метая молнии, и с интересом разглядывает людей, страдающих и мучительно угасающих, как огонёк свечи. — О, Серёга, ты давно здесь? — слышит хвостатый за своей спиной и поспешно оборачивается, ища взглядом источник звука и параллельно утирая руками заслезившиеся глаза, придавая своему лицу максимально безразличное и непринуждённое выражение. — Недавно, — он видит, как к нему подходит Оксана, которая тут же прижимается к мужчине, обнимая своими тонкими ручонками. — Да, я тоже очень скучал, — честно признаётся он, улыбаясь, хотя и немного лукавит, понимая, что предпочёл сейчас бы побыть наедине с собой. Но девушка правда светится от радости, и Серёжа готов на неё смотреть вечно. — Всё нормально? — Фролова подозрительно оценивает его взглядом, останавливаясь на раскрасневшихся очах. — Серёж? — Я задремал малясь, — быстро находится армянин и зевает для подтверждения своих слов, пытаясь убедить девушку, что всё хорошо. Не хорошо. — Точно? — Оксана знает, что ей о друге надо заботиться. Она не дурочка, и хоть в этом мире пожила не слишком много, женское чутьё никогда не подводит : что-то определённо не так. Но что же?.. — Ты можешь мне доверять, — кивает Сергей, закидывая ногу на ногу, и, дабы отвлечься, начинает перебирать листы сценария. — Арсений скоро приедет? — Вот должен, — Фролова вздыхает, глядя на то, как мрачнеет Матвиенко и как он старательно это скрывает, но у него не выходит. Серёжа сейчас выглядит слабым и беспомощным, словно ребёнок, потерявшийся на перекрёстке. — У него дела какие-то были. Дома. — Что за дела у него могут быть дома? — искренне изумляется кареглазый, переводя взор на Фролову, которая закусывает губу. — Окси? — Нет, ты не понял... — медленно начинает русоволосая, — дома - в смысле дома. У Заболоцких... — она как-то странно обрывает фразу, неопределённо разводя руками, намекая, что она тоже ничего толком не знает, Арс как всегда ничего не рассказал. — М-да, ситуация, — Серёжа удивлённо уставляется в одну точку, прокручивая в голове все варианты, помогающие понять, что же Попову понадобилось в квартире, в которой царит страх, мрак и беспокойство. — А вот и я! — на всех парах залетает в зал объект всеобщих обсуждений, казалось бы, в хорошем расположении духа, однако вопреки всему и Оксана, и Серёжа замечают, что улыбка Арса натянута до предела, и как бы он не лез из кожи вон, чтобы скрыть это, от настоящих друзей, которые читают тебя, как раскрытую книгу, ничего не утаится. — Я не опоздал? — он улыбается ещё сильнее, внутренне задыхаясь от боли. — Опять надел свою маску, да? Прекрати, брат, — Серёжа в упор смотрит на Арсения, который делает вид, что не понимает, что к чему. — Хотя бы в жизни не будь актёром, пожалуйста. Видно же, что всё плохо. Голубоглазый чувствует, как начинают подрагивать его веки и губы, чувствует, как бесконечная обида снова давит на грудь, но плакать при Фроловой и Матвиенко он не готов ни при каких обстоятельствах. — Что, реально заметно? — он с трудом сдерживает себя, проводя пальцами по обросшим щетиной скулам, и готов поклясться, что ребята его насквозь видят. — Почему нельзя было хотя бы создать иллюзию того, что вы нихрена не замечаете? — возмущается он, в сердцах топая ногой. — Я устал, понимаете? Устал от того, что все, буквально все, видят мою боль. И я ни перед кем из вас, — он указывает ладонью сначала в сторону Окси, а потом в сторону Серёжи, — отчитываться не обязан. Взрослый уже... — Знаешь, Арс, — перебивает его девушка, накидывая на голову капюшон безразмерной сиреневой толстовки, — ты можешь сейчас ко мне, конечно, не прислушиваться, раз тебе не важно моё мнение, но я всё-таки скажу, — она делает короткую паузу, многозначительно глядя на брюнета, который окончательно поник, будто сломавшись. — Я не знаю, ради чего ты туда ездил, да и знать не хочу. Но как бы с тобой херово там ни обращались, чего бы тебе ни наговорили эти ублюдки, — она заламывает пальцы, нервно перекручивая кольцо на указательном, — это всё в далёком прошлом. Их слова и вообще эти люди не стоят твоих слёз, не стоят твоей боли и бессоных ночей. Оставь их, и, может быть, ты сумеешь сохранить хотя бы остаток своих нервов. Просто поверь мне. Твоих страданий действительно ничего в этой жизни не стоит. Арсений благодарно кивает, не желая ничего отвечать, ведь всё и без того понятно. Окси и вправду не глупая девушка, неумеющая слушать и способная только ревновать. Наоборот : таких мудрых не по годам темноволосый в своей жизни, наверное, ещё никогда не встречал. А Серёжа утыкается взглядом в пол, переваривая всё сказанное подругой. Твоих страданий действительно ничего в этой жизни не стоит. Но что делать, если ты сам себя обрекаешь на эти страдания, а потом мучаешься, чувствуя себя полнейшим ничтожеством? На этот вопрос Матвиенко, к сожалению, ответа не знал, но для себя твёрдо решил : сегодня он хочет напиться, как никогда не напивался, на время отказываясь от своей неприязни к алкоголю. И лишь только для того чтобы отрубиться в беспамятстве где-нибудь в баре, посреди толп людей и шумной музыки, а наутро начать новую жизнь с чистого листа - жизнь без Димы.
♫ Twenty One Pilots - Pet Cheetah
Антон чувствовал себя разъярённым тигром, которого заперли в клетке, дразня мясом, но не давая его съесть. Он был зол на всё и всех вокруг : на Илью за его халатное отношение, на Арсения за то, что к этому голубоглазому брюнету тянуло с неистовой силой, на эту квартиру за то, что в ней приходится сидеть, точнее не сидеть, а ходить из угла в угол, как бешеный зверь, охотящийся за своей добычей. Он ненавидел даже себя, а за что - сам не знал. В Шастуне сейчас кипели просто непередаваемые эмоции. Ему хотелось крушить, ломать, кричать, лезть на стены и царапаться, в какой-то момент он даже почувствовал себя быком, перед которым, выводя из терпения, машут красным полотном, выкрикивая при этом какие-то оскорбительные вещи. Так сильно он ещё никогда не переживал. И ещё никогда он себя так ужасно не чувствовал. Илья принёс в его жизнь многое. Это были и яркие краски, и незабываемые воспоминания, и бессонные счастливые ночи, но всё это рассыпалось пылью, когда Макаров вдруг решил, что в их отношениях главный он. Нет, Антон не претендовал на доминирование. Ему лишь нужно было равноправие. Нужно было, чтобы его слушали, его поддерживали и просто любили, а не ограничивали свободу из-за малейшего проступка. Зеленоглазому просто в голову не шло, что рыжеволосый просто-напросто отрезал ему путь к тому, к чему он стремился - к независимости. И вот теперь русый вынужден был сидеть здесь и покорно ждать помилования. Ну или ухудшения условий. От Ильи, как оказалось, ожидать можно было всего что угодно. И он явно действовал не из лучших побуждений. До вечера Шастун просидел в абсолютной прострации, а ближе к часам семи нехотя выполз на кухню, дабы сварганить что-нибудь хотя бы более-менее съедобное. Через несколько минут послышался звук отпирающегося замка, и Тоха невольно вздрогнул, слегка испугавшись. Он, честно признаться, видеть сейчас никого не хотел. — Как день прошёл? — Макаров снимает ботинки и кладёт портфель на полку, вешая на крючок куртку, и Шастуну кажется, что парень издевается над ним. — Игнорировать будешь, да? Тоха не отвечает, упорно продолжая нарезать дольками томаты и всеми силами избегая общения с рыжеволосым. Илья с несколько мгновений наблюдает за тем, как эстетично руки его парня передвигаются в процессе готовки, и непроизвольно облизывает пересохшие губы. — Ну ладно тебе, зайчонок. Признаю, я погорячился, — полный мужчина подходит сзади, утыкаясь лицом в хрупкие плечи, и, опаляя горячим дыханием, вызывает табун мурашек. — Прости меня. И Антон облегчённо выдыхает, выдавливая из себя улыбку. Конечно, как он мог начать сомневаться в Илье, в своём Илье, который его и пальцем никогда не тронул, да и в принципе всегда лучшего желал? Вот только радость и спокойствие его длились не вечно. — Неделя. Неделя домашнего ареста, — произносит Макар, а Тоха изумлённо разводит руками в немом вопросе. — За свои поступки надо отвечать. Ты очень провинился. И Антон знает : то, что он собирается сейчас сделать, - непростительно и ни в какие рамки не лезет. Но ему плевать. Он лишь пару секунд осуждающе взирает на Макарова, и в следующий момент его ладонь неожиданно вздымается и впечатывает Илье звонкую пощёчину, звук от которой распространяется по всей кухне, и все предметы эхом подхватывают его. И светловолосый, воспользовавшись искренним замешательством своего парня, хватает с полки телефон, в быстром темпе накидывает пальто, обувается и вылетает за дверь. И Илья даже не пытается его остановить, зная, что не удастся. Антон всё равно вернётся, ему просто некуда деваться. По крайней мере, рыжеволосому хочется так думать. А тем временем Шастун бежит, не оглядываясь, прочь из этого двора, который теперь вызывает у него лишь ненависть и отвращение.
♫ Сергей Лазарев - Пьяным, чем обманутым
В баре музыка орала так громко и оглушительно, что некоторые, ещё почти трезвые люди невольно зажимали уши, иногда всё-таки подрагивая в такт битам, бьющим по полу. Матвиенко выпивал четвёртую рюмку джина, и его, честно говоря, изрядно уже уносило за пределы вселенной. Во рту неприятно жгло, но остановиться мужчина уже был не в состоянии. Алкоголь проникал внутрь и вроде как должен был затушить боль, но он, кажется, только разжигал этот душевный костёр ещё сильнее, подкидывая дровишек. Для Сергея это было более чем необычно. Последний раз он выпивал что-то крепче, чем шампанское, в десятом классе, и теперь на его бедную (начинающую, кстати, уже жутко раскалываться) головушку внезапно свалилось столько новых и неизведанных ощущений покачивания и кругов перед глазами. Играющих на всю мощность треков кареглазый, разумеется, не слышал. В его голове, словно из радиоприёмника, вещал Позов, говоря какими-то странными и бессвязными предложениями, изредка ехидно посмеиваясь над чем-то. А может, Серёже только так казалось, ведь контролировать ход своих со скоростью света меняющихся мыслей он не мог. Он координацию-то не мог контролировать, что уж говорить о мозге, который работать сейчас просто отказывался. — Ещё, — хрипит он, потягиваясь за шотом с кричащим названием "зелёный змей". Бармен послушно протягивает мужчине коктейль, который тот залпом выпивает, облизывая потрескавшиеся губы. Жидкость приятно обволакивает все органы, Сергей чувствует тошноту и головокружение, но ему всё равно. Он хватает ещё один напиток, жадно глотая его, и откидывается на спинку барного стула. Глаза слипаются, а тело вот-вот превратится в нечто бесформенное, и Серёжа, очевидно, упадёт вниз, поцеловавшись с полом. Мужчина икает, пьяно улыбаясь, но даже через пелену дыма замечает на себе чей-то пристальный взгляд. Он всматривается в лицо, кажущееся знакомым, и уголки губ резко начинают ползти вверх, признав человека перед ним. — Кого я вижу! — громко вопит он, надеясь переорать музыку, и ему, вроде как, удаётся. — Дмитрий Позов собственной персоной. И что же это мы делаем тут в столь, — он опускает взор на наручные часы, и, хотя ничего не видит, потому что стрелки расплываются, продолжает, — поздний час? — А ты что здесь делаешь? — Позов, судя по всему, пьян не меньше Матвиенко, потому как его качает из стороны в сторону и он не может сконцентрироваться на объекте, коим является сейчас Серёжа. — Кто же обидел маленького Серёженьку, что он аж прибухнуть решил? — он косит глаза, снимая очки. — Ой, дай-ка подумать, — язвит хвостатый, расслабленно облокотившись на барную стойку. — Может быть, ты? — А я при чём? — делает вид, что не понимает, о чём речь, Дима, и всё же принимает решение сесть на стул, ибо его жутко штормит. — Я Катю люблю, ты понимаешь? Катю!!! — на имени любимой голос его срывается на крик, и Позов резко умолкает, кивком приказывая бармену плеснуть ему ещё алкоголя. — Как твоя тупая башка этого не поймёт? — он начинает заикаться, язык его заплетается, но говорить он не устаёт. — Я тебя не люблю. Давно, Матвиенко. Давно... У Сергея в жилах закипает кровь, но рыдать на этот раз ему уже не хочется. — А что делать, если я не разлюбил? — с мертвенным спокойствием спрашивает он, глядя Позову прямо в его бездонные чёрные глаза, которые опасливо скользили взором по всему залу, кажется, ища поддержки. Но её не было. Был только Серёжа, внимательно следящий за каждым его малейшим движением. — А мне плевать, — ядовито изрекает Позов, — делай, что хочешь. Хочешь - с крыши прыгни, хочешь - утопись. Но разлюби меня. Я не твой. Грубо. Господи,как же грубо!.. И Сергей понимает, что чувствует неистовый прилив злобы. Самый сильный за последнее время. Он порывается вперёд, немного не расчитав расстояния, и с воплями падает на мужчину в очках, ударяя его по лицу, избивая настолько сильно, что кулак даже начинает болеть. Дима старается откинуть его, но конечности не подчиняются. Матвиенко продолжает бить, но резко останавливается, пересекаясь разъярённым взглядом с испуганными глазами Позова, зависает, неопределённо закусив губу, и, шумно выдохнув, утягивает Дмитрия в страстный настойчивый поцелуй.