Надписи на партах

30

Минуты тянулись за минутами, часы - за часами, а дни - за днями, и все чувствовали себя какими-то потерянными и брошенными. Ситуация у каждого была, как ни крути, очень противоречивая. Виной тому была осень, или нечто иное - никому не было известно. Но тоскливо-мокрое время года всё же давало о себе знать : золотые листья безнадёжно тонули в лужах, увядая, дождь шёл ещё более холодный, чем обычно, небо становилось с каждым днём всё мрачнее и мрачнее, а на город начинала медленно и незаметно опускаться тьма, как бывает, когда зима уже на носу. Всё звонче хлюпали по воде резиновые сапоги, всё чаще раскрывались разноцветные и чёрные зонтики, всё быстрее от противной погоды спешили скрыться в тёплых домах жители Петербурга.
И обстановка за окном целиком соответствовала душевному состоянию людей. Арсений грустил. Грустил от того, что не мог справиться с призраками прошлого, мучающими его по ночам. Не мог ходить по холодному полу собственной квартиры, на каждом шагу натыкаясь на осколки разбитых бутылок. Не мог думать о том, что Павел Воля победил, всё же сумев отобрать у него компанию. Не мог видеть, как молчит обычно разговорчивый Шастун, иногда даже не говоря ни слова за всю поездку. Ни "здравствуй", ни "до свидания". Одно лишь давящее и напряженное молчание, а потом щелчок открывающейся двери - и светловолосого в салоне уже нет. Будто исчез, испарился... Антон, который раньше носил гордый титул самого жизнерадостного человека в мире, теперь затыкал уши наушниками и упирался лбом в стекло машины, болезненно морщась и стараясь унять сердце, которое того гляди выпрыгнет из груди. Это казалось уже невыносимым, и Попов разбивался теперь вместе с Антоном. Да и сам Тоха, честно признаться, не знал, что происходит. Каждый божий день, засыпая рядом с Ильёй, он убеждался, что Макаров не его человек, что Макаров использует его, не давая ни шагу самостоятельно сделать. И каждый вечер, закрывая глаза, видел перед собой голубые очи-океаны, в которых всегда плескались доброта и забота, которые были такими близкими, но при этом недостижимыми. Илья, разумеется, не слышал, как уже под утро его парень, тихо поскуливая, плакал, сам не зная, отчего. Серёжа и вовсе ощущал себя забытой игрушкой. Грязного, разорванного, потрёпанного, со свалявшейся шерстью, его будто выбросили на помойку, купив вместо него нового чистенького медвежонка Тедди. Чувства словно душили его, вкалывали токсичные вещества внутривенно, и всё, что оставалось делать, - это мучительно умирать и захлёбываться собственными слезами. Делать себе всё больнее и больнее, ломать и крушить себя до потери пульса. Единственным, кто мог бы его сейчас спасти из этого положения, был Дима, которому, к сожалению, было глубоко плевать, как казалось Матвиенко. Позов же, на самом деле, терзал себя не меньше Сергея. Он вскакивал посреди ночи в холодном поту, наблюдая за тем, как мирно рядом посапывает Катя, улыбаясь чему-то во сне. И если раньше Дмитрия успокаивало это, то сейчас настораживало. "А что, если Кате снюсь я?" — думал он, с силой потирая виски, видимо, надеясь продавить их. Ему казалось теперь, что он девушки не достоин, что она слишком идеальна для него. Ей нужен другой. Тот, кто не будет ей врать. Не будет скрываться и позволять нервничать, ссылаясь на большой объём работы и злое начальство. Тот, кто не спит тайно со своим когда-то лучшим другом. И Дима знал, что Матвиенко он любит намного меньше, чем Добрачёву, однако определяющим словом здесь было "любит". Как бы ни пытался забыть - любит. Разве ответил бы тогда на поцелуй, если б не любил? Да и дело тут не в алкоголе совсем... Оксана томно вздыхала, иногда поглядывая то на уничтоженного Арсения, то на уничтоженного Серёжу, и где-то внутри всё предательски сжималось от нестерпимой тоски. Девушка-то и сама себя лучше них не ощущала. Всё было как-то не так. Всё было не то. Признавшись хвостатому в любви к брюнету, она почувствовала лёгкость. Но была ли это та лёгкость, благодаря которой мы можем подпрыгивать, поднимаясь выше облаков? Она не уверена была. Её открытость только усугубила положение вещей. Былая симпатия против воли вырывалась наружу, вонзая в неподготовленную к новым страданиям душу острые иглы и заставляя истекать кровью. Всё шло наперекосяк и не могло вернуться на круги своя. Фролова смотрела на Попова, который явно был где-то не здесь, хотя и умудрялся прятать всю свою боль, опять надевать маску и играть, и смеяться, и жить. У Маши, пытающейся избавиться от любви к Серёже, ничего не выходило. Темноволосой казалось, что мир вокруг неё проваливается, затягивая её в пропасть, и вырваться из цепких лап судьбы не было никакой возможности. Ира тоже чувствовала, что что-то не так. Она пыталась отвлечь Антона, бредущего по коридору университета в своих мыслях, помахать ему рукой или хоть как-то приободрить, но он не давал сделать этого. Каждый раз, замечая Кузнецову, он лишь слабо улыбался, точнее, пытался сделать это, прекрасно осознавая, что выглядит это вымученно, а не искренне, и мотал головой из стороны в сторону, мол, потом как-нибудь пересечёмся и поговорим. Возможно. Но это самое "потом" всё никак не наступало, и Ире, такой солнечной девушке, оставалось лишь изводить себя сомнениями. Всем было плохо. Всем было больно и одиноко. Никто не догадывался, что происходит внутри у того, кто ему дорог, и от этого становилось только хуже. И вряд ли в этом, если честно, был виноват один октябрь...
♫ Josef Salvat - Diamonds
Арсений как обычно зарулил в знакомый двор, постукивая пальцами по рулю и периодически выпивая уже холодный эспрессо. На душе было ещё более мерзко, чем снаружи, и хотелось на стену лезть, только бы избавиться от такого мучения. Вот он, Антон Шастун, выходит из собственного подъезда, как-то воровато оглядываясь и оборачиваясь, пытаясь, кажется, выследить взглядом, наблюдает ли за ним с балкона Илья. — Доброе утро, — поджав губы, произносит Попов, боясь спугнуть русововолосого, когда Шастун неспеша залезает в автомобиль, отряхиваясь от прохладных капель. Шастун ничего не отвечает, едва слышно горько хмыкнув, и пристёгивает ремень безопасности. — Может, поговорим? — Арсу страшно. Ему до чёртиков, до дёргающихся коленей страшно говорить с Антоном, который, кажется, сейчас к разговору не расположен. — Ответь мне, — он резко смелеет, или только делает вид, и жмёт на тормоз, ещё не успев выехать на главную дорогу, — что произошло? Я обидел тебя как-то? Зеленоглазый молчит, согревая продрогшие руки тёплым прерывистым дыханием, всеми силами игнорируя водителя. — Я на работу опоздаю, — наконец шепчет он, делая паузу после каждого слова, и переводит взор на Попова, который недоумённо взирает на него. — Заведи машину, пожалуйста, — ему хочется, как ребёнку, закрыться руками, чтобы не видеть этих проблем, но он не позволяет себе делать этого. — И поехали. Я могу вызвать такси, — он зачем-то проводит пальцем по запястью, и Арсений впервые замечает именно на этом самом месте небольшой едва выделяющийся шрам. Шаст, понимая, куда, застыв, смотрит темноволосый, мгновенно прячет свои белые, как снег, руки, запихивая их в рукава уютного пальто, которое почему-то сейчас не придавало абсолютно никакого тепла, лишь только, казалось, забирало его. — Ты наносил себе увечья? — тихо спрашивает голубоглазый, и обоим парням становится не по себе. — Зачем?.. — Я не знаю, — честно отвечает Шастун, пожимая плечами, и силится вспомнить хоть что-то, что могло бы объяснить следы лезвия на его кистях. Но память опять подводит его, вместо страницы с воспоминаниями из прошлого открывая перед светловолосым чистый лист без единой кляксы, и будто торжествующе кричит : "Смотри! Я опять победила!" — Прости меня, — Арсений аккуратно жмёт на газ, всё же разрешая машине выехать на трассу. Несколько минут они едут в тишине. Попов пытается настроить радио, которое из-за плохой погоды отказывалось хоть что-то сообщать. А может, оно и к лучшему. Не придётся слушать эту заунывную музыку, наводящую ещё большую печаль на сердце. — Зачем... — зеленоглазый мнётся, всё ещё безуспешно пытаясь согреться, и дрожит всем телом, — зачем ты написал это тогда? — наконец интересуется он, задавая гложущий душу вопрос, а Арс чувствует, что теряет равновесие, слышит звук остановки собственного сердца и, кажется, погибает. — Что - это? — строит он из себя непонимающего и снова хватается за кофе, потому как горло пересохло от испуга. — Не придуряйся, — русый криво улыбается и откидывается на спинку сиденья. — Зачем всё это нужно было? Ты посмеяться надо мной решил? Мне не смешно, если честно. Даже скорее больно как-то. Его голос дрожит так, словно зеленоглазый сейчас заплачет, и всё, чего хочется Попову, - это крепко обнять его и не отпускать больше никогда, погладить по мокрым блестящим волосам, слизать с щеки солёные слёзы и прошептать, что он любит его. Чёрт возьми, как же сильно он его любит!.. — Мне интересно было, как ты отреагируешь на это, — зачем-то врёт Арсений, пытаясь убедить в этом самого себя, но Антон резко прерывает его. — Ты знаешь, что я в отношениях. Мне не нужно этого всего. Измены, скандалы... Это не для меня, — он заламывает пальцы, и брюнет поклясться готов : ему Шастуна жалко до одури. Что же я наделал? — Мне плохо, Арсений. Я запутался, — хрипит Тоха, мысленно посылая куда-то в пустоту сигналы о помощи. — В чём? — зачем-то интересуется голубоглазый, тут же начиная корить себя за этот вопрос. — В себе, — немного помолчав, сипло отвечает Антон, видя, что машина остановилась возле учебного заведения. Он выходит из салона, подставляя лицо холодному дождю, падающему с неба, не прекращающемуся, кажется, уже третьи сутки, и вдруг резко застывает, борясь с желанием сказать что-то очень важное, оборачиваясь к Арсению и глядя на него своим пронзительным до мурашек взором, но в один момент резко передумывает и, чуть слышно вздохнув, пропадает из виду, скрываясь за стеной ливня. И Попов никогда не узнает : то, что мог бы сейчас произнести Шастун, с треском перевернуло бы его собственную жизнь.
«Мне кажется, я тоже в тебя влюблён. Причём безнадёжно и бесповоротно».
Антон со скоростью света залетает в двери ВУЗа и натягивает свою знаменитую улыбку, благодаря которой он многим сразу понравился. — О, ты уже здесь, Тош, — из-за угла показывается Ира, которая всё ещё надеется, что парень уделит ей хотя бы небольшую частичку внимания. — Там у Анатолия Александровича сегодня юбилей, он нас на торт зовёт, в сорок восьмом кабинете, — она в надежде поднимает уголки губ, стараясь увлечь светловолосого хоть чем-то. — Вообще-то, я скучала, — она свободно обхватывает худое тело бархатными руками, привстаёт на носочки и невесомо целует его в висок, забавно хихикая. А Шастун думает : "Чёрт возьми, я не могу больше мучить её!" Но тем не менее целует девушку в ответ, ероша её густые каштановые кудряшки. И в этот момент, кажется, Кузнецова тает. Этот поцелуй - именно то, чего ей не доставало столько времени, пока Тоха молчаливо пялился в стену и буквально пропускал все реплики девушки мимо ушей. — Ир, — медленно начинает он, стараясь унять дрожь в конечностях. — Нам надо серьёзно поговорить. Пойдём в мою аудиторию, у меня сейчас окно. Это очень важно, — он выделяет каждую буковку, будто намекая на то, что Ире следует предостеречься от поспешных выводов. Но Ирина реагирует крайне спокойно, чем Антона настораживает и пугает. Разбивать её ему сейчас хочется меньше всего. Они заходят в пустующее помещение, Тоха закрывает за собой дверь, предварительно впустив каштанововолосую внутрь. Ира присаживается за одну из парт, наблюдая за тем, как эстетично Тоха закатывает рукава и хлопает длинными ресницами, пытаясь то ли потянуть время, то ли собраться с мыслями. В душе у девушки закрадывается какое-то неприятное колкое чувство, подсказывающее, что не всё так гладко, как кажется, но Кузнецова настойчиво избегает каких-либо жутких предположений. — Я думаю, нам надо расстаться, — решая не ходить вокруг да около, говорит Антон, присаживаясь за свой собственный преподавательский стол. Ира, до этого мгновения широко улыбающаяся, бледнеет, и создаётся ощущение, что она сейчас упадёт в обморок. — Я не могу больше мучить ни себя, ни тебя, — парень стыдливо опускает взгляд, не выдерживая под напором Кузнецовой, которая не хочет на него смотреть сейчас, но продолжает это делать. — Что? — наконец выходит из транса она, кусая до крови сухие губы. — Тош, ну как же так?.. — Вот так, — прерывает он её на полуслове, представляя, насколько ей сейчас больно. — Ты не подумай ничего, дело не в тебе, а во мне... И девушка с грустью подмечает, что он говорит, как все остывшие к своей половинке влюблённые в мире, оставляя её сгорать заживо от неизвестности. — Я люблю другого человека, — с уверенностью горячо шепчет Антон, думая, что говорит про Илью. Господи, как же он ошибается, считая Макарова самым главным в своей жизни! Оглянись, Антош! Вокруг столько чудесных людей... Но Шастун продолжает слепо верить в принадлежность лишь одному. — Мне бы хотелось сказать, что я всё понимаю, и успокоить тебя, — Кузнецова на грани беззвучной истерики; её ноги подрагивают, хотя лицо и сохраняет терпеливое выражение, — но я ничего не понимаю, — она встаёт напротив Тохи, и, даже сидящий на стуле, он выглядит выше её самой. Он понуро пилит взглядом собственную обувь, кажется, ища там ответы на свои многочисленные вопросы. — Как давно ты любишь другого? Сколько ты врал мне? — Извини, — он виновато ведёт плечами и успевает зажмуриться прежде, чем ощущает на своей щеке отпечаток тёплой Ириной ладони. Поражённое место начинает щипать, и на коже проявляется покрасневшее пятно. Девушка отводит руку, сама не понимая, почему ей вдруг захотелось так сделать, ведь она никогда не награждала никого пощёчинами, а теперь пришлось. Ей кажется, что Антон заслужил эту пощёчину. Да он и сам знает, что заслужил. Ире бы и вовсе хотелось накинуться на парня с кулаками, но его вид сейчас вызывает больше жалость, чем злобу. Стеклянные глаза Шастуна, устремлённые куда-то вниз, бегали от одной стены аудитории к другой, и очего-то ощущалось, что ему сейчас хуже, чем Кузнецовой. — Просто скажи мне, сколько это продолжалось? — она закусывает губу, чтобы не заплакать, однако страдальческий вздох, смешанный с разочарованным всхлипом, выдаёт её с головой. — Я не знаю... — Антон наконец отрывается от пола и глядит прямо на Ирину, теребящую тонкими пальцами края платья. — Несколько месяцев? — в этот раз он прикрыть глаза не успевает, получая ещё одну смачную пощёчину. И ему хочется потереть это место, обожжённое неприятной болью, но нельзя. Расстроит девушку ещё сильнее, показав, насколько она слабая в поединке с ним. — Извини меня. Мне очень стыдно, — он заливается краской, слыша вдвойне громко, как хлопает дверь. Девушки будто след простыл.
Ира бежит по коридору, неуклюже натыкаясь на ничего не ведающих студентов, не замечая ни единой души вокруг себя, сбивчиво извиняясь перед всеми, кого сшибает с ног. И всё, чего ей хочется, - это закрыться в собственной аудитории, зашторить окна тёмной занавеской и разрыдаться, крича во всю глотку о том, как она эту жизнь ненавидит. Она настолько ярко светилась, что обожгла всех, но для себя ей тепла не хватило... Как же обидно, что порой окружающие не замечают, как лишают нас простого житейского счастья, так и продолжая существовать и радоваться, в то время как кто-то разбивается о скалы и тонет в море, стремительно опускаясь на дно. "Люди ни о ком, кроме себя не думают, поверь. Они регулярно дают друг другу поводы для слёз. Это жизнь, Ира, жизнь", — безрезультатно убеждает она сама себя, и от осознания правдивости собственных слов становится только хуже. Она чувствует себя самой несчастной девушкой на этой планете. Ещё бы, ей казалось, что ничто не сломает её. Никогда. Но жизнь часто заводит нас в тупик, злобно посмеиваясь.
♫ Нервы - Не больше, чем сердце
Бендыч себе клялась Серёжу больше не впускать. Ни в свою квартиру, ни в свою жизнь. Но когда этот идиот с разбитым сердцем снова заваливается к ней, девушка осознаёт, что сделать с ним ничего не может. Не может выгнать и попрощаться навсегда. Как бы ей этого ни хотелось. — Маш, прости меня за тот случай, — он говорит совершенно серьёзно, похоже, действительно раскаиваясь в своих действиях. — Я тебе обещаю : больше такого не повторится. Я больше не буду таким мудаком. Маше хочется его ударить, но она только улыбается, зачем-то радуясь тому, что Матвиенко снова делает шаг ей навстречу, хотя и уверена, что этот подлец способен уничтожить её полностью, если ему вдруг вздумается. Прибить гвоздями к стенке и мучить, долго-долго, пока в Бендыч не останется энергии сопротивляться психическим истязаниям. Сергей не злой, совсем не злой, но больно он делать умеет. В этом темноволосая уже убедилась на личном опыте, который теперь старается забыть, как страшный сон. — Есть будешь? — ей хочется одарить его, такого подавленного, своим теплом и заботой, но видя, как армянин отрицательно мотает головой, отказываясь от пищи, она грустно вздыхает. — Не хочется, — он устало опускается за стол, опираясь локтями о деревянную поверхность, и прикрывает глаза. — Я Диму Позова люблю. Половник вместе с зачерпнутым в него супом выскальзывает из вмиг ослабевшей руки. Горячая жидкость растекается по линолеуму, наполняя кухню дурманящим ароматом борща, но ни тот, ни другая сейчас не чувствуют ровным счётом ничего. — Я не мог сказать тебе раньше. А сейчас понял, что ты единственная, кому в этом плане я могу доверять. Мария присаживается рядом с приунывшим Сергеем, не обращая внимания на суп, окрашивающий в розовый цвет кухонную тумбу. Они несколько мучительно долгих минут пребывают в состоянии апатии, не глядя друг на друга. Первым молчание нарушает девушка, зачёсывая за ухо непослушную тёмную прядь волос. — С какой целью ты рассказал мне это? — шепчет она внезапно упавшим голосом, словно боится, что может услышать кто-то посторонний. — Чтобы не терзать тебя больше. Я знаю, как тебе было обидно, — мужчина спохватывается, поднимаясь с места, берёт тряпку и начинает оттирать мебель от борща. Бендыч тихо наблюдает за ним. Как же она могла не замечать, что Серёжа настолько красивый? И настолько несчастный... Ослеплённые любовью, мы часто не замечаем очевидных вещей, которые бросаются в глаза любому, кроме нас самих. Серёжа заканчивает и встаёт, отряхивая руки и по-свойски улыбаясь, а Маша ловит себя на мысли, что хочет видеть его каждый день. Она бы помогала ему во всём, утешала, поддерживала, награждала лаской и теплотой, а ему, оказывается, эта теплота от иного человека нужна была. От бывшего соседа по парте, чёрт возьми. От Димки Позова. От Димки Позова, который всегда был рядом, когда Маши рядом не было. Который послушно делился с хвостатым карандашами и маркерами. Который смеялся с ним на уроках до такой степени, что их обоих выгоняли из класса. Который помогал Матвиенко подниматься на ноги, когда тот падал. Позволял себе шутить над ним, улыбаясь, и никогда не таил никакой злости на шутки в ответ. Просто был с ним. Вместе. Столько лет. — А он любит тебя? — интересуется девушка, которой тяжело произносить эти слова вслух. Она об этом и подумать боится, ведь ответ очевиден. Приплёлся бы к ней тогда Сергей, если бы Позов любил его?.. — Нет, — кареглазый горько вздыхает, кладя руки на столешницу. — Я тебе больше скажу : он меня ненавидит. — Ну ты загнул, — одёргивает его брюнетка. Дима был бы полным дураком, если бы отказался от такого мужчины, как Серёжа. — Я серьёзно, — Сергей хмурится, понимая, что подруга ему не доверяет. — Ты бы знала, как он говорит со мной. Я такой никому не сдался на всём белом свете. — Мне, — одними губами отвечает Бендыч, и друг её, разумеется, не слышит, потому как он тоскливо отвернулся к окну, наблюдая за срывающимися с ветки пожелтевшими листьями клёна. — Мы на листья похожи, да? — тихо задаёт он риторический вопрос, не отрывая взгляда от завораживающего, но такого грустного зрелища, а Мария не может понять, о чём он ведёт разговор. — Так же летим неизвестно куда, так же рвёмся на куски, когда нам больно, так же остаёмся сгнивать в холодной земле. Нас, наверное, тоже когда-то завалит снегом. И тогда наступят холода. А потом - неминуемая смерть. Девушка слушает его, ощущая, как по телу бегут мурашки. Увидительно, откуда Серёжа успел набраться столько депрессивного романтизма? Но, влюбляясь, мы и не такие истины познаём. — А потом, когда наступит весна, мы пробудимся ото сна, начиная всё с чистой строки... Опять проклюнемся на ветке, думая, что вот она - наша спасительная соломинка. Будем жить и чувствовать себя счастливыми, рядом с другими листьями, такими же, как и мы. Пока снова не пожелтеем от безнадёги и не оторвёмся...
♫ SYML - Where's My Love Alternate Version
В гримёрке было как-то пусто и холодно. Все актёры и работники театра разбрелись по делам, многие уехали домой, к своим семьям, в которых их всегда так ждут, а главное - любят. Оксана оглядывает ставшую унылой без друзей и коллег обстановку. Всё сразу кажется таким погрустневшим и таким покинутым, будто здесь никогда не было никого. Будто девушка тут сидит одна в течение уже долгого времени, нескольких лет. На зеркалах заметен тонкий слой пыли; скучая, лежат на тумбах парики и предметы декора; как-то безнадёжно свисают с высоких вешалок костюмы и аксессуары. Дверь тихо отворяется, и Фролова на мгновение ощущает дыхание холодного ветера и ледяной осени, так халатно врывающейся в изнемождённую от горя и любви душу. — Ты чего тут одна? — слышит она за своей спиной и оборачивается, улыбаясь. Арсений тоже мягко улыбается в ответ, но Оксана-то знает : ему сейчас совсем не до улыбок. Слишком печальным он выглядит.
— Ностальгирую, — честно признаётся она, убирая руки в карманы тёплой жёлтой толстовки, в которой она была похожа на цыплёнка. — Тут всё так... Красиво. По-старому, — она прикрывает глаза и втягивает носом приятный запах, напоминающий ей о былых временах. — Я так скучаю по всему тому, что было раньше. Мы давали намного больше спектаклей, тут было много актёров и актрис, все были дружные. А сейчас что? — Сейчас полная неразбериха. И в театре, и в жизни, — Арс садится рядом с подругой, обхватывая её за талию, и у девушки почти заканчивается кислород от его действия. Арсений использует запрещённые приёмы. Он мучает её. Так нельзя. Они оба молчат, кусая губы в кровь. Оксане хочется броситься Арсению на шею и утонуть в его объятиях, но она знает, что это неправильно, что не должна она. А самому Попову хочется куда-нибудь исчезнуть. Желательно навсегда. Куда-то далеко, где нет проблем и боли. Где нет рутины и забот. И нет Шастуна, в которого он так некстати влюбился снова. — Арс, скажи, — наконец прорезает тишину голос Оксаны, и брюнет переводит на неё томный измученный взгляд. — Ты любишь сейчас кого-то? И Арсений чувствует, как у него дрожат ноги. Ему кажется, что Фролова его насквозь видит. Но на самом деле девушка пытается лишь убедить себя в том, что она голубоглазому не нужна. Чтобы не было так больно. Арсу не хочется отвечать. Правда с силой давит на открытые раны прошлого, вызывая поток крови, но он обязан сказать Окси, что же с ним происходит на самом деле. — Люблю, — мужчина ощущает, как щиплет глаза, а потому тут же начинает тереть их ладонями. "Не тебя", — мысленно добавляет за него Оксана, ощущая, как её утягивают в бездну её же собственные чувства. — Ты представить себе не можешь, как сильно, — продолжает Арсений, будто разговаривая сам с собой. "Он на тебя даже внимания не обращает. А ты вертишься вокруг него, как дурочка!" — крутятся в голове Фроловой фразы, и ей хочется себя стукнуть за такие мысли, потому что они, как ни крути, самые правдивые. И от этого только тяжелее. — А меня не любишь?.. — вырывается из уст девушки, и она прикрывает рот руками, зажмуриваясь и понимая, что только выдала с потрохами свою самую сокровенную тайну. Арсений как-то горько усмехается, переводя на неё взор, и отрицательно мотает головой из стороны в сторону, будто извиняясь за причинённую боль. И мир Оксаны в этот момент рушится. Столько раз она старалась сблизиться с ним, а Арс был словно неприступная крепость, не подпускающая к себе никого. Столько раз она показывала, как мужчина ей небезразличен, а ему было всё равно. Он другого любит. Или другую. Это уже было абсолютно неважно. — Арсений, но ты же испытываешь ко мне симпатию... Правда? — глаза её наполняются слезами, но она умело смахивает влагу с ресниц. — Разве что... как к подруге или, допустим... к сестре... — Попов разводит руками, видя, как Фролова ломается от безнадёжности. И Оксана не хочется себе признаваться, что 2:0. Ты снова проиграла, девчонка. Разве тебе не хватило прошлого раза много лет назад? Когда ты уже почти призналась ему в любви, а он был увлечён Шастуном? Мало было, да? — Зачем ты спрашиваешь это? — задаёт вопрос Арсений, пододвигаясь к Окси поближе, осознавая, что не простит себе, если девушка разрыдается сейчас. Но Оксана сильная. По крайней мере, она хочет казаться сильной. — Да потому что люблю тебя, идиот, — говорит она беззвучно, лишь шевеля губами, и темноволосый непонимающе ведёт плечом. — Прости, я... Я не понимаю, — он кладёт тёплую руку ей на спину, но Фролова тут же стряхивает её, отстраняясь как можно дальше. — Я обидел тебя как-то? — Нет-нет, — она поднимает на него свои серые глаза и приподнимает уголки губ, светясь ярче настольной лампы в гримёрке. Это была одна из её суперспособностей - уметь превращаться в счастливую из несчастной. Но лишь только внешне. На сердце же у неё сейчас бушевали волны, снося всё на своём пути. — Всё в порядке. Ты тоже мне как брат, — она снова улыбается, зная, что Арсений ей ни на грамм не поверил. Он же не глупенький. — Хочешь, чай вместе попьём? В кафе через дорогу, — утешающе предлагает Арс, чтобы хоть как-то её развеселить, но безуспешно : Оксана отказывается. — Не стоит, — она встаёт, подходя к одному из гримёрных столов и начиная судорожно перебирать содержимое шкафчиков, будто что-то ища. — У меня есть, чем заняться. Завтра в семь спекталь, не забыл? — она на секунду отрывается от поисков, бросая на него быстрый взгляд, и, дождавшись кивка брюнета, снова принимается за работу. — Отлично. Увидимся, — она подходит ко входу и закрывает дверь прямо перед носом брюнета, который, кажется, испытывает желание сказать что-то напоследок, но не успевает. Девушка выжидает какое-то время, убедившись, что неторопливые шаги брюнета стихли, прислоняется к двери, тяжело дыша, прикрывает рот ладонями, и сползает вниз, задыхаясь от слёз и едва сдерживая норовящие выскочить наружу рыдания. Ей хочется разодрать себя в клочья, вырвать волосы, выколоть глаза, порезать запястья, причинить себе столько физической боли,чтобы она смогла затмить моральную. Она громко всхлипывает, и ей кажется, что вся комната слышит её сейчас. Считала себя сильной, а оказалась слабой. Думала, что достойна любви, а оказалось, что нет. Тушь стекает по щекам, размазываясь, превращая сияющее личико, всегда светившееся добром и теплотой, в нечто тёмное и мрачное, и Оксана чувствует себя какой-то сожжённой изнутри. Внутри темно, снаружи темно, даже подсветка, кажется, начала мигать, готовая вот-вот потухнуть. Фролова достаёт из заднего кармана джинс маленькое складное зеркальце, не без сожаления рассматривая себя. Опухшие от слёз красные глаза, чёрные дорожки, тянущиеся к подбородку, слипшиеся мокрые ресницы. Оксана вытирает всё это безобразие салфеткой, надеясь, что хоть как-то спасла ситуацию. И плакать, как ни странно, больше не хочется. Вместо слёз в душу пришла какая-то пустота, которая постепенно сжирает, не оставляя ничего, кроме зловещей тьмы. — Эм... — за дверью слышатся шорохи, и Окси поспешно вскакивает с пола, как ошпаренная, закидывая грязную салфетку в мусорное ведро и натягивая на себя маску радостной беззаботной девушки, — есть кто тут? — Заходите! — кричит она, и её тоненький голос срывается до хрипа после долгого плача. Дверь приоткрывается, и за ней показывается тёмная макушка Лёши Суркова - звукорежиссёра, который очаровательно улыбается и в силу своей скромности не решается зайти внутрь. — Ну же, проходи, — смеётся сероглазая, и всю печаль как рукой снимает, — чего стоишь, как не родной? Парень ничего не отвечает, лишь обеспокоенно пожимает плечами, протискиваясь в гримёрную комнату. Он переводит взор на Оксану, и в его зрачках загорается недоверчивый блеск. — Плакала? — участливо интересуется он, видя, как мрачнеет темноволосая, едва заметно всхлипывая. Фролова как-то отрешённо мотает головой, мол, всё нормально, но Лёша-то не слепой в конце концов. — Ну и что у нас стряслось? — он походит к ней сзади и, с лёгкостью обхватывая девушку сильными руками, сажает себе на колени, успокаивая, словно ребёнка. Оксане неловко и в какой-то степени даже стыдно, но она чувствует, что с Лёшей становится гораздо легче, а потому позволяет приобнять себя.
— Мне этого не хватало, если честно, — она тонет в тёплых объятиях старого друга и решает проигнорировать заданный Алексеем вопрос. — Это странно говорить, но ты молодец, что пришёл, — она оборачивается назад, глядя в Лёшины пронзительные глаза-хамелеоны, которые меняли цвет в зависимости от освещения. Сейчас же они были серо-коричневые, манящие и доверчивые, как у прекрасного принца в какой-то доброй сказке. — Что-то случилось, малышка? — он произносит это с такой теплотой, что у Окси непроизвольно сжимается сердце : Лёша действительно готов помочь. — Ничего особенного. Просто надо было выплакаться, — врёт Фролова, поглаживая мягкие руки звукорежиссёра и рассматривая крупные вены, но друга не проведёшь. — Мелкие неприятности... — Ага, так я тебе и поверил, — Алексей закатывает глаза, чуть приподнимает Оксану, поворачивая к себе лицом. — Малышка-врунишка. Темноволосой отчего-то становится смешно, и она зарывается носом в ворот толстовки, едва слышно хохоча, отчего в уголках глаз сбегаются мимические морщинки. Лёша всегда к ней относился по-особому и, кажется, даже заботился, как о младшей сестре. И девушке это определённо нравилось, с парнем всегда становилось как-то уютно, он умел поддержать и подбодрить. А Лёша не просто так опекал её, не просто так утешал, когда ей было плохо или одиноко. Он её горячо, всем сердцем, до сумасшествия любил. Боялся себе признаться, но любил, чёрт возьми. Оксана была невероятной. Она была особенной - в этом Сурков был уверен на тысячу процентов. Может быть, для других совсем обычной, но для него - особенной. Ей все вокруг твердили : "Оксана, ну ты же девочка. Вот и веди себя как леди : носи туфельки и платьица, мило хихикай, натягивай лучезарную улыбку и заведи, наконец, себе подружек". А она была абсолютной пацанкой во всех проявлениях. Любила нацепить на себя кепку козырьком назад и джинсовку, презрительно фыркала, глядя на наштукатуренных дамочек, и общалась исключительно с парнями. Такова была её природа. И именно эти черты Лёше в Оксане и нравились. И сколько бы он ни пытался себя переубедить в том, что Оксана не его судьба, - не получалось. Уверен был, что его. Его человечек. Маленький, беззащитный, иногда слегка истеричный и стервозный, но его. А Оксана и не замечала, что в особо трудные моменты он всегда был где-то неподалёку, где-то совсем рядом, и, если надо было, успокаивал и уверял, что всё обязательно будет хорошо. Что нельзя просто так сдаваться и "опускать лапки". Что всё рано или поздно наладится. Фролова действительно не придавала значения тому, что именно Алексей, этот застенчивый молодой человек, кажущийся ей всегда каким-то слегка странноватым и уж слишком добрым, скрашивал её серые будни. Что именно он всегда первым протягивал руку помощи тем, кто нуждался в этом. И никого ведь не обделил за всё время и никому зла не сделал. Не мог просто. Фролова не придавала значения таким мелочам... До этого дня. Теперь же, обернувшись к нему и впившись в него взглядом, девушка наконец-то прозрела : всё не просто так было. Вот он - человек, который ей нужен. С ним всегда уютно, с ним всегда тепло и хорошо. Неужели вселенная всеми силами пытается их свести?.. Оксана смотрела на него, и думала, думала, думала об этом. Эти секунды, казалось, затянулись на целую вечность, но разрывать зрительного контакта и внезапно возникшей духовной связи ни тот, ни другая не хотели. ...А вот Лёша ни о чём не думал. Он просто смотрел на Фролову и не мог налюбоваться ей. Свет от мерцающей лампы падал прямо на её пушистые волосы, и подруга напоминала одуванчик - цветок, обожжённый солнцем. Но обожжённый не для того, чтобы сгорать до пепла, а для того, чтобы светить. И она светилась. Светилась ярче всех звёзд с ночного неба вместе взятых. Другие, конечно же, этого не увидели бы. Да и Сурков не видел. Скорее, чувствовал. Чувствовал до глубины души, до воспламенения сердца чувствовал, что никого лучше Оксаны ему найти уже не удастся. Она была наилучшим вариантом. А вместе ребята наверняка составили бы идеальную комбинацию. Чем не концовка самой счастливой детской книжки?.. Но наша жизнь не списана с книг, и происходит тут всё, к сожалению, гораздо иначе. Редко случаются хэппи энды, длительный сон не прервёт даже самый страстный поцелуй, а вероятность того, что Золушка превратится в невесту принца, вообще катастрофически мала. Поэтому чем взрослее мы становимся, тем меньше начинаем верить в сказки. И в чудеса. Однако - как бы абсурдно это ни звучало - чудеса не перестают верить в нас. Они всё ещё живут где-то внутри людей, эти чудеса, таятся, словно самые главные сокровища, не вылезают без причины наружу и всё ждут подходящей минуты. А когда эта минута наступит - никому неизвестно. Оксана приходит в себя первая. И всё, чего ей сейчас вправду хочется, - это крепко-крепко, изо всех сил прижаться к Суркову. А ещё поцеловать его. Нежно. В губы. Сероглазая, не контролируя своего желания, резко подаётся вперёд, вверяя себя мимолётному порыву, но вовремя останавливается. Нельзя. Не положено. Друзья они. Друзья и точка. Её лицо застывает в паре сантиметров от лица Лёши, и когда второй, с нетерпением ёрзая, наконец тоже решается прикоснуться к ней, Окси быстро отстраняется, тяжело дыша. — У меня много дел, — сдавленно пищит она, делая вид, что не глядит на Лёшу, который горестно вздыхает от безнадёжности. — Встретимся ещё. Может быть. Наверное. Прости, — она как-то неопределённо мотает головой и пулей вылетает из гримёрки, стараясь скрыть пылающие щёки, оставляя парня в одиночестве. Всё для Лёши сразу бледнеет. Мир становится каким-то неправильным и несуразным. И парню трудно описать свои чувства. Впервые за много лет он ощущает... боль? Настоящую боль, насквозь пробивающую грудную клетку. И он знает, что человеческое существование - это не сценарий какой-то любовной мелодрамы с счастливым концом. За кадром нет режиссёра, оператора, осветителей и прочих членов съёмочной группы. В жизни такого понятия, как "за кадром", априори не существует. Нет этого "за кадром", иначе почему всё так плохо? Но парень ещё не догадывается, что для написания сценария не нужны остальные люди. Этот сценарий мы можем начать писать самостоятельно. Но для этого надо хотя бы немного поверить в волшебство.
♫ Dabro - Думать о тебе
Маша сонно приоткрывает один глаз, когда слышит, как Матвиенко с кем-то разговаривает. Время перевалило за полночь, а армянин всё ещё не может успокоиться, судя по звукам, доносящимся из соседней комнаты. Бендыч медленно поднимается и аккуратно, на носочках, дабы остаться незамеченной, движется по направлению к залу, где устроился на диване Сергей. Она мельком заглядывает за чуть прикрытую дверь и обомлевает от ужаса. Но ужас этот не то же самое, что и животный страх, нет. В комнате нет никаких сверхъестественных существ, и, глядя на обстановку, можно даже попытаться утверждать, что всё нормально. Но это только на первый взгляд. Сердце девушки сжимается в комок и пропускает удар, когда она прислушивается к разговору.
Серёжа сидит на диване, держа в дёргающейся руке свой смартфон. Горячие слёзы падают на его джинсы, но мужчине всё равно : он даже не пытается собраться с духом. — ...Мне стоило бы сказать что-то другое, наверное, — он, видимо, записывает голосовое сообщение на автоответчик. — Но я скажу одно. Я люблю тебя. Сука, как же я люблю тебя, Позов!.. — уже надрываясь, орёт в трубку Матвиенко. — Когда ты перестанешь меня игнорировать и мучить?! Когда ты перестанешь мне сниться?! Оставь меня в покое. Мразь, — буквально выплёвывает он последнее слово и нажимает на кнопку сброса вызова. — Всё. Это конец. Это... — губы его дрожат, и хвостатый опрокидывается на диван, закрываясь руками. Струйки влаги ручьями стекают из его глаз, и Матвиенко шмыгает носом и не хочет признавать своё поражение. —Мразь, мразь, мразь! — он уже заливается истерическим рёвом, и Маша решает, что его сейчас лучше не трогать. Девушку мотает из стороны в сторону, но она всё же с Божьей помощью доходит до своей постели, с головой накрываясь одеялом. Как же сложно видеть, как страдает твой друг. Твой друг, который тебе нравится. А тем временем Серёжа уже набирает на клавиатуре текст, сам не зная, для чего и с какой целью. Сергей, 00:46 Дим, не слушай голосовое сообщение. У меня случайно записалось. Минуты через три приходит оповещение, что абонент вновь появился в сети, а более того - прочёл последнее смс. Внутренности Матвиенко связываются в тугой узел, и он нервно кусает костяшки пальцев, оставляя на них кровяные следы от зубов. Когда звук нового сообщения разрезает полночную тишину, Серёжа вздрагивает, не решаясь открыть и прочесть его.
Дмитрий, 00:52 Случайно на несколько минут?
Сергей, 00:53 Не слушай. Удали его к чертям. Спокойной ночи. Удали к чертям и не разочаровывайся во мне, прошу. Спокойной ночи. Сергей откладывает смартфон, борясь с диким желанием и вовсе выкинуть гаджет в окно высотки. Он отворачивается к стене, притягивая к себе пуховое одеяло, которое сейчас ни капли не согревало. Мужчина представляет себя в объятиях Димы. В них-то явно было бы потеплее... ...Бендыч не спала всю ту ночь. Она просыпалась почти каждые полчаса, слыша приглушённые рыдания Матвиенко, которые он упорно пытался сдерживать, сильнее стискивая зубы, однако не особо получалось. Всю ту ночь Маша болезненно морщилась, как будто эта боль ударяла не по Серёже, а по ней. Всю ту ночь Маша сама едва терпела, чтобы не расплакаться, сдирая кожу с обтрескавшихся губ. И за всю ту ночь, проведённую в леденящей душу панике, Маша поняла : Серёжу надо спасать. Как бы то ни было. Эта ночь для всех была какой-то неспокойной. Лёша и Оксана не сомкнули глаз, долго думая каждый о своём. Антон курил, сидя на скамейке в безлюдном парке, пока Илья сладко посапывал дома. Он не помнил, когда делал это последний раз. Но сейчас он курил. Много и долго. Сигарету за сигаретой. Парень не отдавал себе отчёта в том, что убивает напрочь собственное здоровье, одной ногой стоя на твёрдой земле, другой - в гробу. Ему хотелось просто пропитать лёгкие никотином, а затем насытить их холодным сырым воздухом. Причины этого Шастун не знал. Да и знать не хотел. Пачка была уже на исходе, когда светловолосый вдруг опомнился. Над городом уже поднялась луна. Она висела достаточно высоко, будто на верёвочке. И каждый видел в ней что-то личное. Антон - голову повешенного от печали человека, Маша - хитрый кошачий глаз, а Арсений, стоящий в этот момент на балконе, опираясь на подоконник, - фонарь. Попов вообще ощущал себя странно. С одной стороны, всё было более-менее благополучно. Однако судьба часто готовит нам неожиданные сюрпризы, а беда приходит оттуда, откуда мы её не ждём. Внутри зарождалось неприятное скользкое чувство, которое, тем не менее, не давало себя распознать. Но сомнений не оставалось : что-то определённо случилось. Интуиция Арсения редко подводила. И этот раз не остался исключением. Когда стрелка часов показала ровно 5:30 утра, на полке резко завибрировал телефон. Арс поднял трубку, вымолвив едва слышное "алло", и затаил дыхание. — Арсений? — спрашивает по ту сторону Олег Белохвостов, явно осторожничая. — Не разбудил? — Я не спал, — на выдохе отвечает Арсений, а сердце предательски уходит в пятки. — Что-то случилось? Что-то с Лёней? Пожалуйста, не дай Бог. Только не сын. Я же не переживу. Олег знает, за сына Попов готов глотку разорвать. Но с плохими новостями лучше не тянуть. — Арс, да... — брюнету кажется, что он слышит собственный ускорившийся пульс. — Леониду подыскали новую семью. Его забирают. Мне очень жаль, Арс...