Надписи на партах

35

Примечания:
Не могу сказать, что глава будет интересной. Скорее - психологической и эмоционально тяжелой. В любом случае, приятного прочтения💔

Арсений следит за сползающими по запотевшему стеклу автомобиля хлопьями снега и вздыхает, закусывая губы, будто пытается что-то сказать, но не решается. — Арс, — первым подаёт голос Антон, мягко огладив ладонью колено Попова, и второй даже вздрагивает невольно, переводя на Шастуна расфокусированный усталый взгляд, — ты так и будешь молчать?
— Не вижу смысла в отмазках, — признаётся Арс и поспешно отворачивается, не в силах смотреть в эти наполовину осуждающие зелёные глаза. — Я не хотел, чтобы ты знал обо всём этом. — Чтобы я знал о том, что любил тебя и раньше? — невесело усмехается Антон и тоже отворачивается от Арса, скрещивая руки на груди и томно глядя на сверкающую питерскую улицу, которую заметает завывающая вьюга. — Очень здорово, браво, — цедит он и изо всех старается игнорировать тот факт, что сердце внутри грохочет подобно тысяче орудий, обливаясь кровью. Арсений ничего не отвечает на этот саркастичный выпад, понимая, как облажался. Он не знает, сможет ли Антон когда-то простить его за то, что Арсений скрывал от него правду всё это время, но, по крайней мере, очень на это надеется. Повод прятать все эти подробности у брюнета был, причём вполне очевидный. — Я думал, что травмирую тебя воспоминаниями, — слабо пытается оправдаться Попов и даже пугается немного, когда Антон резко обращает на него свой пытливый взор и сводит брови к переносице, явно недовольный таким ответом. — А тебе не кажется, — с напором интересуется Шастун, и заметно, что он прикладывает максимум усилий, чтобы голос звучал твёрдо и ровно, — что их отсутствие травмирует меня гораздо сильнее? Почему ты утаиваешь то, что мы были парой, когда учились в школе, и так бесстыже пользуешься тем, что я ни черта не помню? Арс, — его голос всё-таки начинает подрагивать, и Арсений неуверенно переплетает их пальцы, хотя Антон не сопротивляется, запрокидывая голову и разочарованно и одновременно растерянно хлопая длинными ресницами, — я думал, что ты доверяешь мне. Потому что я доверяю тебе на все сто. Потому что... — он сомневается, стоит ли это говорить, но всё-таки собирается с духом, рвано выдыхая, — потому что я... люблю тебя? Арсения словно током ударяет. У него во взоре застывает искреннее смятение, смешанное с благодарностью, и он, с трудом обратив своё внимание на поток машин, летящих им навстречу, вдыхает удушливый кислород. Антон признался в этом. Признался в том, что любит его. И от этого осознания по коже миллионы электрических зарядов пробегают, приятно жаля. Потому что кто бы что ни говорил, импульсивный поцелуй - это одно, откровенное признание в чувствах - совершенно другое. — Я тоже тебя люблю, — произносит Попов, покрепче сжимая Антоновы руки в своих, и ему очень хочется, чтобы Антон в это поверил, потому что Арсений душу наизнанку выворачивает и Шастуну вверяет. — Поверь: если б я сразу рассказал тебе жестокую правду, ты бы не стал со мной даже разговаривать... — Антон сглатывает, и у него дёргается кадык. — Я не хочу снова тебя потерять. В прошлый раз это было болезненно. Даже слишком, — Арс безрадостно хмыкает и находит в себе храбрость посмотреть в сосредоточенное лицо Шастуна и задержать на нём свой взгляд. — Я думал о тебе столько лет не для того, чтобы ты исчез за одну секунду. — Почему ты так уверен в том, что я бы не стал с тобой разговаривать? — несмело спрашивает Шастун, вырывая ладонь из хватки Попова, и начинает нервно перекручивать кольца на фалангах. На город плавно опускаются сумерки, а снег создаёт романтическую и уютную атмосферу, и единственное, чего Антону хочется, - это забраться под одеяло. И ни о чём не думать. Никогда. Вот только что-то внутреннее подсказывает ему, что его место здесь. В салоне этой машины. Рядом с Арсением. — Потому что я повёл себя тогда, как полный мудак, — на выдохе выдаёт Арсений и заводит машину, поняв, что ему нужно сконцентрироваться хотя бы на дороге, потому что собственные мысли буквально разрывают черепную коробку. — Помнишь того типа из бара? — Антон вздрагивает и кивает. — Он ещё из нашего далёкого прошлого. Если бы я мог, я убил бы его, — Арс сжимает руки на руле до побеления костяшек, и Антон слегка испуганно следит за тем, как на скулах Попова ходят желваки. — Если вкратце, то этот ублюдок домогался до тебя ещё до нашей с тобой встречи, — Шастун замирает, и в его сознании со скоростью света проносятся отвратительные, убивающие флэшбэки, — мы пересеклись с ним в Москве, ты был ужасно подавлен, даже не так - ты был в ужасе, и тебя не стоило трогать, но я... — Арсений глотает губами воздух и закусывает щёку изнутри, борясь с воспоминаниями, которые калечат его не меньше, чем Антона. — И я поцеловал тебя. Как будто мне было плевать на твоё состояние. Абсолютно. У Антона почти останавливается сердце, и его шестерёнки ржаво визжат и еле-еле двигаются. Нестерпимая боль накрывает его с головой, и ему хочется рвануть из автомобиля, хлопнуть дверью и скрыться где-нибудь во дворах, плутая во мраке и путая след. Теперь ему становится понятно, о чём говорил Арсений, когда предупреждал, что правда травмирует его. Рваные раны, которые даже зажить не успели, вскрываются заново, и Антон жмурится настолько сильно, насколько способен, и мечтает по щелчку пальцев выключиться. Цепочка внезапно возникших воспоминаний "Изнасилование - Москва - Георгий - Ощущение беспомощности - Неожиданный поцелуй" давит, заставляет задыхаться, пробирается под плоть и скручивает все органы, вынуждая мучиться, но Антон старается сохранять хотя бы видимость спокойствия, при этом вцепившись ногтями в кресло что есть мочи. — Странно, но я помню, что сам поцеловал тебя, — лишь говорит Шастун упавшим, совершенно бесцветным голосом, и Арсению его так жалко, что его начинает потряхивать. — Это было после... моего вторжения в твоё личное пространство. На дискотеке. И, признаться честно, и я сам подобного не ожидал, — он поправляет чёлку и принуждает себя на Антона не смотреть: парень сейчас настолько слаб и уязвим, что любой неаккуратный взгляд и любое, даже доброжелательное действие могут спугнуть его. — Антон, — продолжает Попов и выруливает на проспект, двигаясь к дому, в то время как Шастун сосредотачивает своё внимание на украшенных к Новому году домах и магазинах. Вот только полностью отвлечься на иллюминацию и гирлянды не выходит - слишком много мыслей и чувств обострилось разом, — я до сих пор страшно виню себя. И не могу оправдаться перед тобой. Поэтому я пойму, если ты попрощаешься со мной... — он осекается, делая вид, что упорно следит за дорогой, — навсегда. Это право за тобой. Антон обдирает губы, скусывая с них слой обветренной кожи, и тут же слизывает красную капельку крови, оставляющую мерзкое металлическое послевкусие. Наблюдает за армией людей, машин и огней, оставаясь бессловесным несколько долгих, томительных секунд. Арсений, безусловно, сделал ему больно тогда. И делает больно сейчас, посвящая его во все подробности. Но Антон знал, на что шёл. Он сам попросил об этом. И сейчас, находясь рядом с Поповым, видя его и ощущая его молчаливое присутствие, Антон понимает, что уже не сможет быть ни с кем другим, кроме него. Шрамы имеют свойство затягиваться, пусть и остаются навсегда, и со временем должно стать гораздо легче. Георгий, наученный опытом, к Антону больше не сунется - это оба парня знают наверняка. К Шастуну больше и пальцем никто не притронется, потому что Арсений, судя по всему, готов за него глотки перегрызать и драться, даже несмотря на то, что Попов чертовски печётся за собственную репутацию.
А Антон... Антон просто не представляет своей жизни без него. И не представляет без него себя. Он с Арсением связан самыми прочными нитями, он чуть ли не прикован к нему цепями, и нужно быть полнейшим идиотом, чтобы сомневаться в том, что Арсений испытывает то же самое. — Дурак, что ли? — хмурится Тоха, и Арсений удивлённо вздымает бровь, потому как забыл о том, о чём говорил до этого, ибо погрузился в собственные размышления. — Придумал тоже - попрощаться навсегда, — Антон фыркает и нерешительно дёргает уголками губ, — с ума что ли сошёл? — Только благодаря тебе, — парирует Арсений, чуть усмехаясь и, кажется, даже веселея, — ведь ты такой головокружительный, — он замечает боковым зрением, что Шастун смущается, и радуется тому, что нелепый комплимент сработал, как надо. — Просто... — он серьёзнеет, уже подъезжая к родному району. — Знаешь... Я бы всё понял. Со мной сложно. И тогда было, и сейчас. Я не могу этого отрицать, — он стучит по рулю в кожаной обивке и, пропустив пару машин, заворачивает на знакомую улицу. — Ты сам понимаешь, какой невероятный у меня "имидж" для прессы, — он показывает пальцами кавычки, — особенно после того случая с убийством. Я грязный, испорченный, у меня миллион проблем с семьёй и бизнесом. Я плохой отец, плохой друг, — он опускает взгляд и выставляет ладонь вперёд, не позволяя Антону себя перебить. — Где гарантия, что я буду хорошим парнем для тебя? Ты только обожжёшься... Антон, собиравшийся опровергнуть всю эту тираду самобичевания, захлопывает рот и пялится на Попова так, словно тот его, как минимум, обидел и, как максимум, предал. Шастун даже не может сообразить, почему Арсений отзывается о себе так нелестно и чуть ли не ненавидит себя за всё содеянное. — Арс, это ошибки молодости, которые бывают у всех, — потерянно шепчет Антон, выражая своё негодование, когда машина останавливается у подъезда Арсения. — Тем более, как ты можешь осуждать себя за то, чего ты не делал? Это я сейчас про Киржикова, разумеется. Да и в том, что Лёня попал в детдом, ты не виноват ни капли. — Я виню себя не за это, — поясняет Арсений, сгребая в кучу какие-то документы из бардачка, и кивком головы показывает Антону, чтобы тот покинул салон. Зимний воздух слегка отрезвляет, и у Арсения даже на миг перестаёт гудеть голова, когда он подставляет ледяному ветру распахнутую грудную клетку. — Я виню себя за то, что не с умел с этим справиться. За то, что вёл праздную жизнь с беспорядочными половыми связями, которая и привела меня к этому всему. За то, что, вместо того чтобы спасать сына из лап опеки, стал топить горе в алкоголе. Если бы я только мог вернуться назад на несколько лет... — он быстро моргает, обращая взор в холодному, синему, совершенно беззвёздному небу, раскинувшемуся над Питером, и оно кажется ему слишком далёким и неприлично близким одновременно, — я бы всё изменил. Я прожил бы все эти моменты заново. С Лёнькой. И счастливо. Может быть, даже кота бы завели, — он улыбается каким-то своим размышлениям и шагает к собственному подъезду, через плечо оборачиваясь на Антона, который встал, как вкопанный. — Идёшь? — Давай покурим? — предлагает Антон, выуживая из кармана немного помятую пачку, и протягивает Арсению, который обычно не курит, сигарету подрагивающими то ли от мороза, то ли от переизбытка чувств пальцами. — Снова особый случай? — ухмыляется Попов, но сигарету всё-таки перенимает, чиркая зажигалкой и затягиваясь. А Антон чуть ли в лужу не расползается, потому что Арсений, чёрт возьми, помнит. Помнит о том, что Антон курит только в "особых случаях". — Ага... — он выдыхает серое облако, поднимающееся ввысь, и даже закашливается немного, на что Арсений абсолютно беззлобно глаза закатывает. — Я всё пытаюсь понять... — Шастун, зажимая сигарету между тонких пальцев, пялится в рыхлый снег под подошвами. — Ты правда считаешь, что я могу отказаться от тебя? Или что я считаю тебя мерзким? — Не совсем точная формулировка, — вяло хмыкает Арсений, выпуская дым. — Я, скорее, считаю, нет... я убеждён, что ты заслуживаешь спокойной уютной жизни. Без всех этих подводных камней, общественного осуждения, таскания по судам и преследования папарацци. Ты выглядишь, как человек, которому бы цветочную оранжерею и домик у озера, дарящий безмятежную жизнь, — Антон смеётся в голос с такого описания, потому что Арсений - чёртов поэт, который не в состоянии обойтись без этих высокопарных речей. Но он с Поповым не согласен даже на один процент. — А если я скажу, что ты не прав? И что ни один домик у озера, — он передразнивает Арсения, на что тот усмехается, в очередной раз затягиваясь, — никогда не заменит мне тебя? — у Арса внутри расползается неведомое тепло, и он с вселенской признательностью смотрит прямо Антону в глаза. — А что если я без тебя не могу? И не хочу? Что, если ты самое дорогое, что у меня есть?.. — Антон замирает, осознавая, что сказал это вслух,распотрошив собственную душу в клочья. — Даже если ты когда-то задел меня... Мы были детьми, Арс. Кто знает, что нами руководило? Уже поздно убиваться из-за этого. — Но разве ты не хочешь существовать мирно и знать, что за тобой точно не охотятся журналисты, что никто не будет караулить тебя у поворотов в попытке задать какой-нибудь вопрос, касающийся меня? Илья не соврал тебе, — Антон морщится от упоминания этого имени, как от пощёчины, и со странным ощущением принимает тот факт, что он, оказывается, никогда не любил Илью по-настоящему. Даже если верил, что любил, — когда вводил тебя в курс дела. Со мной будет очень и очень непросто, потому что вся моя жизнь - сплошной бардак, — Антон на такое заявление только плечами пожимает, будто это для него обычное дело. — А я, честно признаться, и не люблю порядок. Арсений кивает больше сам себе, чем Антону, и выкидывает ставшую бесполезной сигарету в урну. Антон следует его примеру и, расположившись напротив Арсения, кладёт обе руки тому на плечи, нежно сжимая. — Если я пообещаю тебе, что я буду бороться с тобой и сделаю всё, что в моих силах, лишь бы не дать тебе сломаться, если вдруг что-то пойдёт не так, — он произносит это на одном дыхании и внимательно следит за тем, как Арсений хлопает иссиня-чёрными в темноте двора глазами, закусывая губу, — ты мне поверишь? — Я верю тебе, даже если ты ничего не обещаешь, — искренне отвечает ему Попов и не сдерживает счастливой улыбки, когда Антон прижимается к нему и утягивает в поцелуй. Арсений чудом нащупывает ключи и буквально заталкивает Антона в подъезд.
♫ AURORA - A Dangerous Thing
I knew from the second we met, you are a dangerous flame
You are a dangerous flame
Серёжа судорожно поглядывает на время, шарится по Катиному инстаграму, в миллионный раз удостоверившись в том, что она всё-таки улетела в Испанию, и внутренне ликуя. Как же оперативно эта девушка всё решила и собралась в другую страну, покинув Россию буквально на следующий день после поступившего предложения о сотрудничестве! Матвиенко меряет непроницаемым взглядом пакет с бутылкой шампанского, устроившийся на соседнем сидении, ведёт машину одной рукой, насвистывая какую-то знакомую мелодию, которая играет на радио, и не может себе признаться в том, что аж трепещет весь.
Он понимает, как сильно он рискует, отправляясь к Позову сразу же после того, как Катя уехала, но он больше не может себя сдерживать и яро убеждает самого себя в том, что он направляется к Димке исключительно "скрасить его одиночество". Чувствует себя крысой, человеком, не заслуживающим ничего на этой планете, настоящим предателем, но пылающие в груди чувства, с каждой минутой разгорающиеся чуть ли не пожаром, мучают его и не дают повернуть назад. Он бы за Димку весь мир отдал. И будет делать всё, чтобы видеться с ним почаще и по итогу переманить его на свою сторону. Ему кажется, что Позов обманывает его, ведь не может он после всех этих совместных ночей и страстных поцелуев любить кого-то другого. Собственная любовь Матвиенко ослепляет, и он рычит сквозь зубы, осознавая, что по-хорошему он должен молча наблюдать за чужой семейной идиллией и довольствоваться тем, что Позов счастлив. Но не может принять тот факт, что Позов счастлив не с ним. Что Позов притворяется, что он рад такому исходу событий, врёт, что всё, что у него есть, - это бессмертная любовь к Добрачёвой. И как Дима только додумался до этого? Почему подумал, что может обдурить Матвиенко и обвести его вокруг пальца? Эти рассуждения подстёгивают Матвиенко, и он бесцеремонно увеличивает скорость, огибая чужие автомобили, гудящие ему вслед, и летя к Позову на всех парах. Паркуется во дворе, выскакивая из джипа, звенит алкоголем, чуть ли его не разбивая, матерится негромко и хлопает дверью, заглядывая в светящееся во тьме вечера небольшое окно на седьмом этаже. Чувствует, как нервы сплетаются в плотный морской узел, злится на свою неуверенность в себе, отряхивает снег с обуви, потоптавшись на месте, и замечает краем глаза, как подъездная дверь распахивается, и оттуда вываливается детвора. — Ребят, придержите, пожалуйста, — Матвиенко стремглав несётся к входу в заветный подъезд и благодарит мальчика с большими серыми глазами, поправляющего смешную полосатую шапку, который любезно впускает его: — Спасибо тебе. Ребёнок кивает, пожимает плечами и летит к своей компании, выкрикивая что-то нечленораздельное на современном сленге, в котором Матвиенко не особо разбирается. Серёжа вдыхает побольше воздуха, чтобы, видимо, до конца вечера хватило, вызывает лифт, внимательно следит за тем, как на подсвечивающемся красным табло сменяются циферки, и лихорадочно перебирает в пальцах ручки от бумажного пакета, чувствуя сердце, отдающееся гулкими пульсациями где-то в пятках. Матвиенко не знает, почему волнуется, как первоклассник перед линейкой, ведёт себя, как тряпка, и поступает так плохо, как не поступал никогда, но увидеть с Димой становится его первостепенной целью. И, наверное, самой необходимой. Серёжа устал, ведь без Димки он не живёт, а существует. Он соскучился. Он любит его. И это становится важнее всех законов морали и принципов. Ждать долго не приходится. Уже через пару секунд после нажатия на звонок дверь открывается, являя Серёже уставшего, явно заработавшегося Позова, который попутно напяливает очки и не сразу соображает, кто перед ним стоит, морщась то ли из-за плохого зрения, то ли спросонья. А когда до него доходит, он дёргается, отпрянув, и инерциально хватается за ручку двери, собираясь закрыть её. — Серёж, — говорит он сквозь зубы, оправляя на себе растянутую домашнюю майку, и еле сдерживается, чтобы не зевнуть в присутствии Матвиенко, - неприлично всё-таки, — я тебя не ждал. Сейчас не самое подходящее время, поэтому... — Поз, харе ломаться, — Серёжа, собрав в кулак всю свою смелость, искусно протискивается в проход и достаёт из бумажного пакета бутылку игристого, тряся ей перед лицом парня в очках, который скрещивает руки на груди и приподнимает одну бровь в непонятках. — И что это может значить? — То, что мне не с кем выпить, — заявляет Матвиенко и глядит в упор на человека, который последнюю пару лет заменяет ему кислород. — Тем более повод есть. — И какой же? — всё так же недоверчиво интересуется Позов. Не нравится ему это всё. Даже интуиция отчаянно бьётся на задворках сознания, вопя о том, что это происходит неспроста. Дима давно понял, что Серёжа для него взрывоопасен, а потому и подпускать его к себе близко он больше не намерен. Обожжётся иначе. — Душевные раны пришёл ко мне залечивать? Если это так, то не стоит. У меня ещё куча дел, теперь на мне вся квартира, включая уборку и готовку, поэтому... Стой-ка, — он замирает, сосредоточенно изучая невозмутимое лицо Матвиенко пытливым взором, — а как ты понял, что квартира пуста? — Несложно было догадаться, — хмыкает Матвиенко, заранее готовый к этому провокационному вопросу. У него всё продумано наперёд - в таких ситуациях прокалываться нельзя. — У Кати в инстаграме - барселонский аэропорт и истории с пальмами, а я, вроде, пока не совсем отупел. Дим, ну правда, — он указывает на бутылку и протягивает её Диме, который пялится на неё так, словно впервые видит шампанское, но всё же послушно, сам не понимая, что им движет, перенимает её из Серёжиных рук, — основание весомое. Наше пиар-агентство выходит на международный уровень. Скоро с одной крупной британской компанией начнём сотрудничать, — он улыбается, говоря чистую правду, которая даже немного облегчает его состояние после потоков бесконечного вранья. — Поздравляю, — сдержанно отзывается Позов, не переставая покручивать бутылку. — Дорогое шампанское. Матвиенко, скажи начистоту, — просит он, ставя игристое на одну из полок в прихожей, и Серёжа кивает, приготовившись слушать, — тебе эту радость действительно не с кем разделить? Какого чёрта ты ко мне припёрся? — Ну смотри, — Матвиенко, потоптавшись на месте, начинает загибать пальцы, — к Маше я не пойду. Сам понимаешь, почему. Я и так с ней не особо хорошо обошёлся, — Димка угрюмо хмыкает, зная, что Серёжа способен сердце разбить кому угодно: ему даже стараться для этого не надо. — Окси занята Сурковым, у них конфетно-букетный период в полном разгаре. Попову вообще не до меня - он таскается с Шастуном, так что... — С Шастуном? — в зрачках Димки вспыхивает неподдельный интерес, и Серёжа мысленно восторгается своей находчивости. Упоминание Антона не могло не зажечь искорку любопытства в Позове. Матвиенко ведь нарочно не рассказывал ничего о Шастуне, зная, что Дима с Арсением пересекаются крайне редко, а значит, Попов не стал бы посвящать Позова, с которым они не особо близки, в подробности своей личной жизни. Серёжина идея сработала на "ура". Матвиенко даже гордится собой. Совсем немного. Самую малость. — Антон что, в Питере? Я даже не знал, — он ахает, глядя на Серёжу, который уже расшнуровывает зимние ботинки, собравшись проходить. — У них опять мутки с Арсом, — самодовольно поясняет Матвиенко, и у Димы, который старается это скрыть, на лице всё равно читаются истинная заинтригованность, рвущаяся наружу, и даже сомнение. — Да ты гонишь, — лишь отвечает парень в очках, уже не реагируя на то, что Серёжа сам распоряжается бутылкой и по-хозяйски шествует на кухню, и идёт за ним по пятам. — Быть не может. — Я их сфоткал на днях. Пока они рядом стояли, — Серёжа извлекает телефон из кармана джинсов и протягивает его Позову, который уставляется в экран и не верит в происходящее. — Они смотрят друг на друга, как щенки влюблённые, — Серёжа ухмыляется, без труда найдя штопор и откупоривая бутылку, и залезает на высокий барный стул.