Надписи на партах

31

Теперь в машине молчал не только Антон. Шастуну даже как-то непривычно было сначала. Что ж это получается? Обиженного из себя строил он, а теперь ещё и Попов не отзывается. Ни на что. Лишь вялое, почти неслышное "доброе утро". А как это самое утро может быть добрым, если Арс с Тохой просто-напросто не разговаривает?
А Арсений и вправду ни слова ни говорил, кроме этого сухого приветствия. Лишь сосредоточенно, но пустым стеклянным взглядом уставлялся на дорогу, изредка поглядывая в зеркало заднего вида, сжимал руки на руле до побеления костяшек и грустно провожал взглядом пролетающие мимо них автомобили. Иногда вздыхал, иногда неопределённо закусывал губу, а иногда - Тоха поклясться был готов - даже чуть ли не всхлипывал от боли. И Антону его было жаль. Жаль даже больше оттого, что он понятия не имел, что с Арсением происходит. Из загадочного и жизнерадостного, старающегося сохранять невозмутимость в любой ситуации, он превратился в унылую тучу, с которой разговаривать было бесполезно, ведь на каждый вопрос брюнет лишь отмахивался, сводя брови к переносице. Зеленоглазый заставлял, честно заставлял себя не думать о бедах и внутренних терзаниях Арса, но как-то не особо получалось. Мысли о голубоглазом брюнете сами собой лезли в голову к несчастному юноше, и Тохе хотелось просто выть от досады. И в какой-то момент это стало совершенно невыносимо. Они уже подъезжали к повороту в сторону института, когда Антон, наконец собравшись с силами, резко вздохнув, начал: — Не хочешь поделиться, что с тобой происходит? — Нет, — сказал, как отрезал. Одно единственное "нет". И больше ничего. В душе у Шастуна растянулось какое-то чувство пустоты, но отступать и сдавать назад он вовсе не собирался. Что ж... надо попробовать хоть что-то. — Арс, если у тебя какие-то проблемы... ты всегда можешь рассказать мне, может быть, я смогу как-то помочь?.. — он склонился прямо к лицу Попова, заглядывая в глубокие синие омуты, однако Арсений поспешно отвернулся, не желая контактировать с ним. — Ну если у тебя есть знакомые в области опеки, — презрительно фыркнул он, отпивая кофе, который сегодня был каким-то подозрительно горьким. Прямо как жизнь его. — Мы кстати уже приехали. Выметайся. Антон поднял на него взор, полный нескрываемой печали, но темноволосый даже не соизволил обернуться. — Кое-кто ещё неделю назад сам разговаривать ни о чём не хотел, — с сарказмом добавил он и кивнул в сторону двери. — Выметайся, ок? Без тебя проблем по горло, — он поправил галстук, который почему-то резко стал душить, перетягивая шею. Зеленоглазый откинулся на спинку кресла, в очередной раз громко вздохнув. Разговор, мягко говоря, как-то не особо клеился. Но обижаться на Попова Шастун не мог. Видно же, что человек страдает от чего-то, так зачем же его трогать тогда? — Хорошего дня, — больше себе, чем Арсению, прошептал Антон, выходя из салона и старательно игнорируя тот факт, что Попов саркастически хмыкнул. Оказавшись на улице, он вдохнул уже холодный воздух в лёгкие, тщетно пытаясь сконцентрироваться хоть на чём-нибудь, и, прождав пару секунд, обратил свой взгляд к машине и неуверенно помахал рукой на прощание, однако Арс даже не удостоил его своим вниманием. Русый со злости на самого себя пнул лежащий на дороге булыжник, скорчившись от боли, в то время как камень даже не сдвинулся с места, и, смачно выругнувшись, поплёлся к входу в институт, на ходу приговаривая: — Что ж за день такой?! Всё против меня что ли сегодня? Воздух вокруг пах зимой и холодом, и в лёгком пальто уже было зябко. Шастун остановился на пороге учебного заведения, обратив взор к тому месту, где только что стоял автомобиль Арсения. Но его не было. Ни автомобиля, ни Арсения. Ни хоть одного светлого напоминания о том, что всё действительно наладится. Всё испарилось, будто его и не было никогда здесь. И не было в жизни Антона. "Эх ты, доверяешь всем подряд, а потом не замечаешь, как они делают тебе больно!" — подумал светловолосый, зарываясь лицом в воротник и ступая к двери, каждой клеточкой своего беспомощного тела ощущая, как ему действительно тоскливо и одиноко. Словно все краски мира вдруг померкли в его глазах. Ветер жадно срывал листья с деревьев, начинался мерзкий ледяной дождь, но и на том спасибо, главное, чтобы не мокрый снег. Пора бы уже привыкнуть, что всё хорошее когда-то заканчивается.
♫ Lewis Capaldi - Someone You Loved
Оксана сидела, скрестив руки на груди, и, не мигая, наблюдала за Лёшей, носившимся из стороны в сторону с несчастной аппаратурой, то и дело подкручивая колонки. — Что за чертовщина?! — наконец не выдержал парень, бессильно взмахнув руками. — Это какое-то проклятие... — он устало прислонился к стене. Фролова какое-то время помедлила, заламывая пальцы, но всё-таки решилась и хрипло выдавила из себя: — Помочь?.. Лёша поднял взгляд, знатно удивившись. Девушка на него никогда внимания не обращала толком, а тут на тебе - получите и распишитесь. — Не уверен, конечно, что что-то выйдет... — он вздохнул, подумав, что попытка не пытка. — Думаю, сегодня не мой день. — А я всё же помогу, — Оксана едва заметно улыбнулась, встала с кресла и начала уверенным шагом приближаться к Суркову, который так и замер с колонкой в руках. Ему отчего-то показалось, что время потекло медленно-медленно, во всей красе выставляя идущую гордой походкой Окси, позволяя ей свободно отбросить в сторону прядь волос и выглядеть при этом просто неотразимо. — У тебя... такие... глаза красивые, — забывшись, ухмыльнулся Лёша, внимательно следя за подкручивающими какие-то детальки эстетичными пальцами подруги. — Спасибо, — бросила Оксана, сделав вид, что ей всё это абсолютно безразлично, хотя внутри яркими искрами вспыхнуло пламя, пожаром распространяясь по всему телу. Глаза красивые... Он действительно... замечает это? Он замечает её? Лёша был так близко, в двух шагах, и прикоснуться к нему так безумно хотелось, заключить в свои объятия и не отпускать. Держать и не отпускать. — Не зря у меня отец в молодости электриком подрабатывал и всякую технику чинил, всего-то проводок надо подтянуть, — мило усмехнулась она, врубила колонку в розетку, в конце концов закончив свою кропотливую возню, и, довольная своей работой, отряхнула руки. — Врубай на полную. И Лёша, обрадовавшись и позабыв обо всём на свете, вдохновлённый девушкой, решил-таки проверить... на свою голову. Как только он нажал на значок воспроизведения мелодии, музыкальное сопровождение разнеслось громом по всему залу, оглушив разом и Суркова, и Фролову, и трёх бедных уборщиц, которые вообще застыли в шоке. Но это продолжалось лишь секунд пять. Потому что спустя именно это время во всём здании вырубился свет, погрузив всех присутствующих в кромешную тьму. — Ой! — Оксана ошалело отпрянула в сторону, наткнувшись в темноте на какой-то предмет и повалив его на пол, догадавшись путём нехитрых размышлений, что это была микрофонная стойка. Она хотела было попытаться нащупать кресло, чтобы понять, в какой стороне дверь выхода из зала, однако споткнулась об выступ сцены, так некстати (а может быть, вовсе наоборот) оказавшийся здесь. И девушка, очевидно, свалилась бы в оркестровую яму, переломав себе всё, что только можно, если бы не сильные руки, которые вовремя подхватили её. И подхватили с такой мощью и одновременно с такой нежностью, что, даже если бы в комнате было бы больше тысячи человек, Оксана бы была уверена на тысячу процентов: это Сурков.