Надписи на партах

33

За стеклом падал снег. Наконец-то в Питере впервые за столько дней устаканилась погода. Чувствовался приход зимы: люди вокруг начинали кутаться в шарфы и куртки с мехом, фотографироваться на фоне уже украшенных к новому году зданий и улиц, смеяться, бросая друг в друга мокрые снежки. Антон закусил губу, наблюдая за тем, как Арсений, уставившись куда-то сквозь окно кафе, грустит и потягивает капучино. От напитка исходил пар, растворяясь в тёплом воздухе, но лучше ни тому, ни другому мужчине почему-то не становилось.

— Знаешь, — нарушил их отчаянную тишину Арс, поставив кофе на стол. И почему-то не захотел продолжать, будто всё ещё раздумывал над тем, что сказать. И стоит ли говорить... Шастун попытался улыбнуться, но вышло слабовато. Глядя на такого Попова, ему хотелось только тяжело вздохнуть. Но он не позволял себе сделать этого, молчаливо и терпеливо ожидая продолжения мысли. Арсений сделал ещё один глоток и окончательно отодвинул кофе, возвращаясь в этот мир, полный безнадёги и боли, скребущейся где-то под рёбрами. Он перевёл глаза на Антона, и тот ужаснулся, когда понял, что их цвет с голубого поменялся на чёрно-синий. В них был шторм, море плескалось и бушевало, и казалось, что вот-вот стрела молнии всё же прорежет небо и потопит последний корабль надежды. — Знаешь... — с огромным трудом снова выдавил из себя брюнет и ненароком немного отвернулся, чтобы не читать на лице Антона единственное выражение, вопрошающее: "Тебе надо помочь? Просто скажи, что тебе надо помочь. И я помогу". За окном пробежали дети, и Арсений с усилием выдохнул. — Может быть, я только хуже ему делаю? Может быть, позволить ему меня забыть? — наконец произнёс темноволосый, и Тоха сглотнул. — Что ты имеешь в виду? — осторожно поинтересовался он, даже не обращая внимания на поднёсшую десерт официантку, которая, заметив трудный и напряжённый диалог, тут же тактично удалилась. — Я просто подумал, — Арс невесело усмехнулся, запустив пятерню в волосы, — возможно, органы опеки и правы. Лёне стоит жить в другой семье, — он поджал губы, и русый понял, что тот сам не может смириться со своим предположением. — Я его угроблю. — Если будешь так говорить, — Антон накрыл руку Арсения своей и погладил, сплетя их пальцы воедино, — то так и будет. Но Арс, — он, обратившись к Попову, заставил того всё-таки перевести на русоволосого взор, — если ты сейчас от него откажешься, ты меня больше никогда не увидишь. Брюнета будто ударило током. Но он не шевельнулся и даже не вздохнул снова, не прикрыл глаз и не сморщил лоб, как бывает, когда мужчина особенно напряжён. Просто сил не осталось. Даже сделать лишний глоток кислорода. Организм отравлен: Арсений мёртв. Мёртв изнутри, потому что не хочет верить в то, что жизнь так поступает с ним. Он не хотел себя жалеть, не хотел биться головой об стену, но эмоции, душащие каждую чёртову ночь, всё же заставляли его просыпаться в холодном поту. — Может быть, это тоже к лучшему, — Арс почему-то был уверен, что говорит правду. — Не думаю, что я ошибаюсь. Ты не знаешь, какой я с другими. — Я знаю, какой ты со мной, — яростно перебил его Антон, сверкнув зелёными глазами, словно вспышкой, — и мне этого вполне достаточно. Но ты должен понимать, что я не шучу. Ты просто не можешь вот так взять - и бросить его. Я клянусь тебе, я исчезну из твоей жизни навсегда. Это не условие, это не угроза. Это просто... факт, — он убрал руки, едва заметно ссутулившись и даже не смотря в сторону десерта. — Пойми же: ты не его предаёшь, а себя. Не его - себя. Арсений всё же вздыхает, но не с облегчением, а с тяжестью, засевшей в груди. — Антон, другие люди будут получше меня. Любой человек на этой планете абсолютно точно будет получше меня. Так уж заведено. — Ты ошибаешься, — цедит сквозь зубы зеленоглазый, и Арс догадывается, что Антону не менее больно, чем ему самому. А ещё Арс с ужасом осознаёт, что Антон впервые перед ним такой. Агрессивный, кажущийся жестоким, но, судя по всему, не просто так. — А ты во многом не разбираешься, откуда тебе знать, какой я, нахер, человек?! — Арсений вдруг срывается на крик, и под конец фразы голос его нещадно садится, хрипя. Люди в кафе недоумённо оборачиваются на пару мужчин, но светловолосый бросает на них настолько грозный взгляд, что они невольно отводят глаза. — Так расскажи, — шёпотом просит Тоха и разводит руками, но Арс отрицательно мотает головой. — Что это значит? — Нет. — Что? — Это значит "нет", — сказал, как отрезал. Как по сердцу наждачкой. — Дурак, — Антон обиженно хмурится, устремляя взор в сторону машин на Невском, всё время куда-то спешащих и опаздывающих, а Арсений непроизвольно усмехается и думает: "Как тогда, в школе". — Тебе ещё смешно, Арс?! Как тебе может быть смешно?! Знаешь что? — с этими словами он встаёт. — Если тебе шибко весело, то веселись в одиночестве, я пойду подышу, — с этими словами он выходит прочь, бесцеремонно бросив телефон на столик рядом с медовиком и даже не накинув куртку. А Арсений снова смеётся, с грустью, но смеётся, вспоминая, как заставлял Шастуна зимой десятого класса надевать шапку. А тот валил его в снег, и они оба хохотали до потери пульса. Попов ещё с минуту сидит, анализируя свои действия и реакцию Шастуна, а потом подзывает официантку и оплачивает заказ, оставляя чаевые. Медленно, неторопливо бредёт к выходу и, когда в лицо ударяет морозный воздух, находит Антона, прижавшегося спиной к какой-то витрине и убравшего покрасневшие от холода руки в карманы джинсов. — Возьми, — Арс протягивает Тохе смартфон и верхнюю одежду, замечая, что тот зажимает зубами незажжённую сигарету. — Давно не курил, вообще-то, — Антон с благодарностью принимает куртку, но надевать не спешит. — Но всегда с собой, — он достаёт из кармана пачку Мальборо, показывая Попову, — для особых... случаев. — И что же, сейчас особый случай? — Арсений отбирает у Шастуна куртку и сам набрасывает её ему на плечи - простудится ещё. Антон лишь пожимает плечами и чиркает зажигалкой, затягиваясь. — Не знаю, — наконец отвечает он и провожает взглядом туристический автобус. — Может, и особый. Я давно перестал разбираться в особых случаях. Но сейчас хочется отравиться. Отравиться изнутри. И сдохнуть. — Это я сделал тебя таким, — начинает Арсений и ловит непонимающий взор напротив, — даже сомнений никаких нет. Вспомни, каким ты был, а? — он начинает загибать пальцы. — Добродушным, светящимся и застенчивым, — Шастун дёргает уголком губ в ухмылке. — А сейчас что? Стоишь тут передо мной и куришь с единственным желанием: умереть. Моё влияние невыносимо, и иногда мне кажется, что таких, как я, стоит сажать в отдельные клетки, потому что мы, как грёбанные животные, всегда найдём способ сделать кому-то больно. — Не заставляй меня думать, что Илья прав, — прерывает его пламенную речь русоволосый, снова затягиваясь, и сглатывает, неожиданно осознавая, что сболтнул лишнего. Попов хмурится, но почему-то ничего не говорит и не спрашивает. Лишь неопределённо ведёт плечом, будто стараясь отгородиться от правды, бьющей в лицо с неистовой силой. — И что же он такого тебе обо мне рассказал? — всё-таки задаёт вопрос брюнет и пристально глядит на Шастуна, который, расправившись с одной сигаретой, хватается за другую. — Эй, не перебор? — Не перебор, — легко огрызается Тоха, подаваясь вперёд, потому что Арсений пытается у него эту несчастную сигарету выхватить. — Много чего рассказал. Я не уверен, что тебе будет приятно это слушать. — Поверь мне, на меня столько дерьма вылили за всю мою ничтожную жизнь, что мне уже, кажется, ничего не страшно. И сам знаю, что мудак. Просто невероятнейших из невероятнейших.