Братство крыс

Глава 13. Львы и лилии

Жермен Моро уже дожидается меня в спасительном полумраке «Дикого вепря». Будучи истинным поэтом и парижанином, до пива наш Жаворонок не опустился.

— И как вам рейнское? — усаживаюсь напротив него

— Недурно, вы знаете... весьма. Всегда следует вкушать местные вина, тем более в землях, где они и в самом деле хороши.

Несмотря на таинственно надвинутый капюшон и скромную одежду, даже не сомневаюсь, что меня здесь узнали. Слишком очевидно кланяются, имя не называют и на том спасибо.

— Я угощаю, — бросаю хозяину корчмы, — Несите, что получше. Только быстро. И не мозольте глаза.

Стоит ли говорить, что обслуживать нас столь стремительно и нервно, что мы опомниться не успеваем, как перед нами появляется кувшин лучшего вина, оловянные кубки, сыр, колбасы, окорок и буханка хлеба.

— Вот это подход, — потирает руки мэтр Моро по прозвищу Жаворонок. — Как вам удается так быстро подчинять себе людей, мессир?

— Очень просто, мэтр. Уродливая физиономия, тяжёлый взгляд и репутация безжалостного убийцы творят чудеса.

Рейнское идёт Жаворонку не в то горло, поскольку действие тяжелого взгляда немедленно на нем испытано вкупе с искренней улыбкой. Приходится заботливо постучать по спине.

— Полегчало? Вот и чудно.

Кухня в «Кабане», надо признать, никудышная. Колбасы и окорок они берут в мясной лавке, хлеб у булочника, сыр у молочницы — это все, что здесь можно есть. Обычно сюда приходят напиваться, а кто спешит надраться в такую рань, разговору не помеха. Мэтр Моро заявляет, что собирается попытать счастья в турнире простолюдинов, а потому завтрак проходит быстро. Новостей много.

Нет, в Марселе никто не слышал имя Алоизио Бонфанти. Ходят слухи, что перед началом мора в городе появился монах-прорицатель, святой человек. Но свидетели расходились во всем — внешность, возраст, даже принадлежность к монашескому ордену оставалась загадкой. Все однако же отмечали, что монах тщедушен и немощен, едва передвигает ноги. А как может выглядеть истинно верующий человек, изводящий себя постом и молитвой? И запах. Запах отмечали все, хоть святым людям свойственно умерщвление плоти, а от того розами они не благоухают.

— Это Бонфанти, — киваю я.

— Или нет, — возражает вагант, — Мало ли этих вонючих пророков, считающих баню потворством грешной плоти? Марсельцы приняли генуэзские суда. Чума могла прийти с них. Но даже если Бонфанти воплотился и был в Марселе, его там больше нет.