Любовница Мафиози

22

Чонгук

Она надела чертово черное бикини.

После того как я прямо сказал ей не делать этого.

Я был в ярости и кипел внутри. Энцо и его человек пробежались глазами по всему телу Лалисы, разглядывая ее, как голодные волки, когда она проходила здесь. Обрывки ткани ничем не прикрывали ее пышную грудь и задницу. С таким же успехом она могла бы пройти здесь голой.

Cazzo madre di Dio (перев. с итал. чертова матерь божья), я собирался отшлепать ее по заднице, когда представится возможность.

Энцо произнес какое-то замечание, которого я почти не слышал из-за ярости, звенящей в моих ушах. Как я мог сосредоточиться на этой встрече, зная, что она сделала? Мы должны были пообедать все вместе, как только мы с Энцо закончим обсуждать наше соглашение. Этого явно не могло произойти, так как я, скорее всего, зарезал бы любого, кто посмел бы взглянуть на нее дважды.

– Нам пора заканчивать, — резко сказал я. – Женщинам, без сомнения, скучно без нас.

Всплеск и смех опровергли мои слова, и каждый мускул в моем теле сжался. Лалиса заплатит за это.

– Я думал, ты хочешь обсудить своего сына, - сказал Энцо.

Первую часть встречи мы провели за деловыми разговорами, вместо того, чтобы заняться истинной целью. О чем я сейчас сожалел, так как хотел закончить. — Да, я знаю, что у тебя есть младшая сестра.

Энцо моргнул. — Ей всего пятнадцать.

– Я понимаю. Антонио подождет.

– Такие вещи могут быть обычными здесь, в Сидерно, Манчини, но мы изменились в Неаполе. Я не придерживаюсь старых традиций, как ты, возможно, слышал.

– Старое не значит плохое. Многие из наших традиций сохранились, потому что они служат определенной цели. Например, слияние двух семей ради политической выгоды.

– Именно. Антонио - мой единственный сын и наследник. Все, что у меня есть, однажды будет принадлежать ему.

Энцо погладил свой подбородок. Он был бы дураком, если бы не принял это предложение - а по слухам, он не был дураком. Горячий, но не дурак. — Что я получу взамен?

– Я стану твоим партнером в твоем компьютерном бизнесе.

Его правый глаз подергивался, но он не подавал никаких других внешних признаков недовольства.