Право голодных

27.

Тэхён был несчастен.

Нет, не так. Это было какое-то странное, незнакомое ему чувство, смесь вины и злости, и он не знал, как его обозвать, поэтому обозначил просто: несчастье. Впервые за пять лет он вдруг осознал, что жил неправильно. И никто ему об этом не говорил, никто в его неправильность не тыкал, только внутренний его компас ясно указывал на то, что он завёл себя в тупик, застрял там и сидит, не в силах выбраться. У Тэхёна была ломка. Не по наркотикам, не по ощущению эйфории, даже мухи немного успокоились, жужжали где-то поблизости, но не попадались на глаза, не раздражали, будто бы давая ему время разобраться с собственным состоянием. Тэхёну не хватало его прежней жизни. Не хватало секса.

Не самого акта физической близости, как такового. Дженни была чудесной партнёршей и подходила ему, как никто другой. Однако стоило ей исчезнуть из поля его зрения, и Тэхён становился раздражённым и злым, и он не знал другого способа справиться с этим состоянием, кроме быстрого и бесчувственного перепиха.

Он держался. Он понял уже давно, что для Дженни верность – отнюдь не пустое слово. Он не просил её об этом, но она ушла со своей работы и устроилась уборщицей в офисное здание неподалёку от университета. Обосновала это тем, что ей и самой было невыносимо низводить себя до объектного состояния. Тэхён примерно сто восемнадцать раз сказал ей, что для него не сложно Дженни и Джису обеспечивать, но она настаивала на том, что не может брать его деньги.

– Это ведь я по собственному желанию тебе предлагаю. Из эгоистичных причин, – гневался он, в очередной раз заводя этот спор, – мне не нравится, когда тебя нет рядом. Мы живём в одной квартире, учимся в одном универе, но видимся по часу в день. Это ненормально, что ты столько работаешь.

– Я не могу опять жить за чужой счёт, – заявляла она и закрывала тему, убегая на работу или в библиотеку: близилось время экзаменов и зачётов, и Дженни относилась к этому намного серьёзнее Тэхёна, потому что слететь со скидки для неё было равнозначно отчислению по собственному желанию.

Тэхён негодовал. Для него было непонятно, к чему эта бессмысленная гордость, к чему столько условностей и правил, если он вполне способен позаботится о ней, если он искренне хочет быть рядом постоянно. Но Дженни раз за разом ускользала от него, оказывалась вне зоны доступа, и даже когда приходила домой, сразу заваливалась спать.
Он долго размышлял над её поведением, старался понять, почему принять помощь от любимого человека было для неё настолько невыносимо, но в конце концов просто смирился с тем, что никогда не сможет познать её логику и границы. Другой жизненный опыт, другая структура характера и абсолютная уникальность личности Дженни не позволяли равнять её ни с кем другим. «Бедность сама пролагает путь к философии. То, в чем философия пытается убедить на словах, бедность вынуждает осуществлять на деле», – говорил он с ней словами своего любимого философа, когда девушка в очередной раз порывалась попросить прощения за собственную нечестность.