Любовь и трагедия.
1860-1898
ПОИСК
1
Это был двенадцатидневный переход к острову Мадейра, во время одного из
самых сильных атлантических штормов за последние годы. Лил дождь, и
дикий ветер швырял яхту из стороны в сторону. "Виктория и Альберт I",
предоставленный королевой Викторией, кренился так, словно
за его штурвалом сидели демоны.
Фрейлины Елизаветы съежились в своих кроватях, накрыв
головы одеялами, перебирая четки и сожалея о том дне
, когда они ступили на борт корабля. Ее врач не мог стоять на ногах, ее повар был
слишком болен, чтобы готовить ей еду, а ее собаки бесконечно выли в
своих конурах. Элизабет, однако, была в восторге от того, что оказалась
на природе.
Она стояла рядом с капитаном на мостике, цепляясь за
стальные поручни и изо всех сил стараясь удержаться на ногах.
Ее глаза горели от возбуждения.
"Это прекрасно!" - повторяла она.
Капитан, изо всех сил пытавшийся удержать корабль на плаву, хотел, чтобы она
перестала болтать и скрылась в своей каюте, как ее фрейлины
, пока она не упала и не ударилась головой, что сделало бы его ответственным за
королевскую травму. Но ее возбуждение только росло.
"Я должна выйти на палубу!" - объявила она.
Капитан едва не уронил руки со штурвала, когда
корабль накренился на мощную волну.
"Ваше величество, это невозможно!" - закричал он.
У них чуть не подкосились ноги.
"Я настаиваю, - сказала она, - и я императрица, привяжите меня к сиденью на
внешней палубе. Пожалуйста. Пожалуйста. Я умоляю тебя!"
У него не было выбора, и
в его голове вспыхнули картины конца его карьеры. За штурвал сел его первый лейтенант. Корабль качнуло
, и они вдвоем едва успели добраться до двери, а ревущее
море едва не разорвало им барабанные перепонки, когда им удалось открыть
дверь. Ветер едва не сорвал волосы с их голов.
- Миледи, это слишком опасно! - попытался он снова.
Ее единственной реакцией было сияющее лицо.
Капитану удалось усадить Элизабет в кресло, при этом он едва
не проехался по палубе. Когда он завязал
последний узел, который удерживал ее на месте, и накинул одеяло ей
на плечи, он отступил назад и, держась за
перила веранды, удержал равновесие. Он вздохнул. Она откинула голову на спинку
стула, ее глаза были закрыты, на лице застыло выражение удовлетворения.
Морские брызги коснулись ее, и она восторженно вздохнула.
Солнце сверкало на безоблачном небе, когда королевская яхта бросила якорь
в крошечной гавани Фуншала на острове Мадейра. Море
было спокойным, повсюду цвели тропические цветы, а
в воздухе кружили разноцветные птицы с незнакомыми песнями.
"Это все равно что перенестись из зимней ночи в летнюю!"
Воскликнула Элизабет, сбегая по трапу.
Ее фрейлины с трудом поспевали за ней, так как после двенадцати дней, проведенных в море, их
ноги разучились ходить.
Мадейрцы встретили ее улыбками и цветами.
Когда Элизабет увидела свою очаровательную виллу, она вскрикнула от радости.
Он стоял на краю черных вулканических утесов. Она выпрыгнула
из коляски взволнованная, как ребенок на Рождество. Она побежала
через сады на террасы, которые располагались на скалистых
уступах высоко над морем.
- Посмотрите, какие морские птицы гнездятся в расщелине! - заметила она
, поворачиваясь к своим дамам. - Это рай!
Они не были убеждены. Они уже скучали по Вене, И
какие сплетни они могли бы здесь услышать?
Дни Элизабет были полны открытий. Она гуляла по
скалам, вдыхая морской воздух. Она сидела на балконе, слушая
пение птиц и плеск волн о скалы. Она поглощала
свои книги, как никогда раньше: Данте, Шекспира, Байрона, Китса и
Генриха Гейне, любимого произведения ее отца, а также ее самой. Она разделяла
их мысли о неизлечимых страданиях человеческой судьбы с ее
трагической загадкой страданий и смерти и все больше соглашалась
с их взглядами на проблемы общества и социального класса.
Их осознание священных прав личности
находило в ней глубокий отклик. Когда она подумала о людях, оказавшихся в ловушке в ее
собственной империи, она закрыла книги и посмотрела на море.
Мир, из которого она приехала, был воплощением всего, что она читала.
И все же будущее оставалось неясным. У нее не было ответов
, и она не знала, куда может привести ее путь. Она отчаянно скучала
по своим детям - когда она думала о них, у нее наворачивались слезы
. Ей хотелось обнять их и прижимать еще раз.
Телеграмма с известием о смерти ее сестры Марии вызвала смешанные
чувства: "Мария храбро сражалась с вторгшимися войсками Гарибальди, но
из других стран не пришло никакой помощи. 13 февраля 1861 года флаг
Бурбонов больше не развевался. Франциск и Мария поднялись на борт французского
фрегата и бежали в Рим, где им предстояло поселиться во
дворце Фарнезе. Элизабет отложила телеграмму и вздохнула с облегчением. По
крайней мере, Мария была в безопасности. Но, к сожалению, в свои девятнадцать лет она была
королевой без родины, замужем за импотентом и
обречена провести остаток своей жизни в изгнании без крова. Как
несовершенен мир.
Элизабет смотрела, как солнце опускается за горизонт, и небо
становится туманно-оранжевым. Она слушала, как вода плещется о берег.
Она прочитала последнее письмо своей матери: "Чем выше
положение человека в обществе, тем меньше у него прав поддаваться своим
обидам и пренебрегать скучными обязанностями".
Элизабет снова подумала о Марии. Она боролась до конца
, проявляя силу и решимость. Она не убежала. Мягкий легкий ветерок коснулся лица Элизабет. Крепко сжав руки, она
смотрела на море.
В апреле 1861 года она поднялась на борт британской королевской яхты, чтобы отправиться
в обратный путь в Вену. Растерянная и испуганная,
чувствуя неуверенность в пути, она молилась о том, чтобы Мария придала ей сил.
Весна была единственным теплом, которое встретило ее в Вене. В небе засияло солнце
, зацвели тюльпаны, и
на платанах повисли гроздья цветов.
Франц был счастлив, что она вернулась, по крайней мере, так он сказал.
И все же его внимание привлекли очаровательные глаза молодых леди.
Его страсть к ней пробудилась только у дверей ее квартиры, когда он
попытался заключить ее в объятия. Но она не была готова и
сомневалась, что когда-нибудь будет готова.
При венском дворе ничего не изменилось. Королевские
особы с суровыми лицами слонялись по салонам, в их неприветливых глазах
читалось скрытое презрение. Придворные дамы не
теряли ни минуты, привлекая ее внимание к последней
придворной красавице. Граф Грюнне, который обычно не обращал на нее внимания, поспешил
указать на очаровательную молодую леди с венгерским акцентом, которая
привлекла внимание Франца.
"Это Элизабет, его кузина из Венгрии", - сказал он с
кривой улыбкой, которая раздражала не меньше, чем его резкий, пронзительный
голос. "Возможно, вы не знали, что одно время
при дворе только и говорили, что об их любви. Она надеялась стать императрицей.
Брови Элизабет удивленно поползли вверх. Нет. Она не
знала о своей тезке.
Кузина Франца Элизабет была высокой, с элегантной фигурой. Она
была одета по последней французской моде, и ее темные кудри
роскошно ниспадали на спину. Ее трудно было назвать послушной -
она смеялась с характерной для венгров раскатистостью, а ее
глаза искрились так же задорно, как и ее улыбка. Когда скрипачи
заиграли Чардаш, она взяла Франца за руку и потянула его на
танцпол, и он попробовал еще раз.
Ни одна королевская особа не вышла на танцпол. Они сочли этот танец
вульгарным. Не Сиси - она притопывала ногами, покачиваясь всем телом. Она
подумала о том, чтобы повалить Грюнне на пол, но он лукаво наклонился к ней,
"Эрцгерцогиня не потерпела бы венгерскую императрицу. Но
весь двор знал, что Франц влюблен в свою кузину".
И, вероятно, так оно и есть до сих пор, подумала Элизабет, наблюдая, как Франц пожирает
свою кузину глазами и улыбается, а когда музыка замедлилась, крепко прижал ее
к себе и зарылся лицом в ее волосы.
Элизабет небрежно фыркнула на Грюнне. Она повернулась и
пошла прочь, не дав ему насладиться ее
реакцией. Она пробиралась сквозь толпу, улыбаясь и болтая
, как могла. Когда заиграла танцевальная музыка, танцоры
закружились и засмеялись, но она не услышала их. Она ходила по комнате,
улыбаясь, но чувствовала себя так, словно стоит одна на песке
пустыни.
Той ночью, лежа в постели, она не могла уснуть. Ею снова
овладело уныние. Она поняла, что дети - ее единственное спасение. Она
должна была вернуть им контроль и подчинить свою жизнь их воле. Они
стеснялись ее и сопротивлялись ее объятиям. Она поняла. Она
бросила их. Она должна была вернуть их доверие, чтобы вернуть их
любовь, что касается Франца, то она должна была убедить его противостоять своей
матери, даже если для этого пришлось бы открыть дверь ее спальни.
На следующий день после обеда в кабинете Франца ее сердце билось с надеждой.
Она не могла бы выглядеть прекраснее. Распущенные волосы
обрамляли ее лицо, придавая ей нежный вид. Шелковое розовато-лиловое платье
подчеркивало ее тонкую шею и округлости тела - это был
новый итальянский стиль. Она молилась, чтобы его матери
там не было, но она была. Элизабет надеялась, что ее решимость сохранится. Франц поднялся со стула и поприветствовал ее удивленной
улыбкой, похвалив за то, как прекрасно она выглядит. Она заметила
знакомый блеск в его глазах и одарила своей самой милой улыбкой.
эрцгерцогиня стиснула зубы. Она что-то заподозрила. Франц
взял Элизабет за руку и подвел к стулу. Затем они оба
нетерпеливо посмотрели на нее, особенно Софи, которая постукивала пальцами по спинке
стула, как они часто делали в присутствии Элизабет.
Элизабет улыбнулась.
- Извините, - сказала она, - что отнимаю у вас время. Я знаю
, что у вас срочные проблемы.
Пальцы Софи забарабанили быстрее.
"У меня есть желание, - продолжила Элизабет, - которое мне очень близко...
Софи подняла глаза к потолку,
- Не все ли мы..."
Элизабет сделала глубокий вдох, более решительная, чем когда-либо,
и крепко сжала кулаки, надеясь, что Софи не заметит
, как она дрожит:
"На Мадейре у меня было время обдумать свои проблемы, я
повзрослела. Я посмотрела на свою жизнь в перспективе и готова к
ответственности, на самом деле, мне нужна ответственность".
Голос Элизабет дрогнул, Софи увидела ее страх, и ее
удовлетворение возросло. Ее пальцы перестали постукивать. Франц
снова уткнулся в свои бумаги.
- Как вы и просили, я не участвую в политике, но
мои дети.
Она подождала, пока Франц поднимет глаза,
- я хочу, чтобы забота о моих детях и их образование были в моих
руках. Я поговорила с графом Джозефом Латуром, в которого я
очень верю. Он был бы моим гидом".
Латур долгое время был другом королевской семьи,
Эрцгерцогиня в мгновение ока вскочила со стула
и направилась к Елизавете, как зверь, готовый наброситься на свою жертву.
"Вы понятия не имеете, о чем просите, ваша голова, очевидно
, пуста, как всегда. Да ведь вы бросили своих детей на несколько месяцев".
Она дрожала от гнева.
"Рудольф и Гизела - мои дети", - продолжила она. "Я никогда
не откажусь от своей миссии по их воспитанию и образованию.
Провидение возложило это на меня".
Элизабет была ошеломлена.
"Это ужасное оскорбление", - бушевала она, вскакивая со своего места и
чуть не сбивая с ног пожилую женщину. "Это мои дети
, и они будут у меня".
Она повернулась к Францу. Он встал и направился к ним.
"Она ненавидит меня, - кричала Элизабет Францу, - она хочет
разрушить наш брак. Если ты любишь меня, Франц, я умоляю тебя выслушать
меня. Верни мне моих детей. Лицо Франца исказилось, кулаки сжались. Отягощенный
годами авторитаризма и советов матери, он не мог
поддаться эмоциональным крикам своей жены, как бы сильно
он ее ни любил. И он действительно любил ее. Ему хотелось обнять ее,
успокоить и смочить поцелуями слезы.
"Сиси, - сказал он вместо этого, - моя мама права. Дети
должны оставаться под ее контролем. Пожалуйста, постарайся понять".
Он потянулся к ней. Она оттолкнула его.
"Что я понимаю?" - закричала она. "Что я не способна
вырастить своих детей? Ты так думаешь?"
"Пожалуйста, Сиси".
Но ответ читался в его глазах.
Элизабет с криком повернулась и бросилась к двери. Она
распахнула ее, чуть не сбив с ног лакея
, который прижимался к ней ухом. Она обернулась и посмотрела на Франца.
Ей снова захотелось закричать. На самом деле, ей хотелось выцарапать
ему глаза, а заодно и Софи. Вместо этого она глубоко вздохнула, и
каким-то образом ее голос зазвучал уверенно.
- При дворе вашу мать называют императрицей. Она не только
лишила меня моего положения, но и лишила меня вашей
привязанности и привязанности моих детей. А ты... ты говоришь
, что любишь меня, и все же никогда не отстаиваешь моих желаний. Ты никогда
не пытаешься положить конец сплетням, которые ходят по этому двору.
Ее лицо напряглось, глаза сузились.
- При этом дворе может быть только одна императрица. Я не могу оставаться
здесь до тех пор, пока твоя мать настаивает на том, чтобы занять мое место. Я ухожу.
Мое возвращение будет зависеть от тебя.
В 1861 году, вскоре после возвращения Елизаветы с Мадейры,
придворный врач объявил, что
императрицу мучает сильнейшая чахотка и что она должна оправиться на острове
Корфу.
