Весна сменилась летом. Тусти вернулся и сидел на
Плечо Элизабет, его красноречие не уступало ее красноречию. Жизнь при
королевском дворе в Вене состояла из приема за приемом и бесконечных
очередей дипломатов, чьи губы касались ее
руки в перчатке. Единственным развлечением Елизаветы оставались королевские салоны,
где собирались представители самой голубой крови, и сплетни создавали
единственный намек на юмор на их застывших лицах. Когда Элизабет пыталась
завести разговор, отличный от сплетен, и мужчины, и женщины пускали ей в лицо клубы сигарного
дыма, глядя на нее так, словно она не понимала, о чем
говорит.
Если бы ей разрешили посещать салоны аристократов,
которые были бы на уровень ниже королевской семьи, ей жилось бы намного лучше. Это
были веселые, роскошные банкеты и праздничные балы, а
в залах звучала музыка Моцарта, Гайдна и Штрауса. Однако уровень их
крови был ниже, чем у представителей королевской семьи,
и Франц сообщил ей, что примесь их крови является непреодолимым барьером
.
Франц иногда подходил к ней. Он сказал
, что в основном проводил время в кабинете своей матери, решая проблемы империи
. Конечно, Элизабет никогда не ставили в известность о проблемах - или
гонялся со своими гончими, чтобы прочистить ему мозги. Она не обращала внимания на сплетни
и хихиканье придворных дам. Единственная хорошая новость в том, что:
итальянской графини больше не было.
Ее время, проведенное с ребенком, было коротким, слишком коротким.
Ее заменили няни и эрцгерцогиня. Часто, когда
она держала на руках своего малыша и любовь разливалась по каждой клеточке ее
тела, она зарывалась лицом в крошечный сверток и заливалась слезами.
Когда Софи видела это, она злобно вырывала у нее ребенка.
"Не показывай свою привязанность перед своим персоналом. Это показывает
твои эмоции и снижает твой престиж.
Она пожаловалась Францу, когда смогла его найти. Его
ответ всегда был одним и тем же.
"Таков образ жизни при дворе. Ты должен приспособиться".
В спальне царила только его сексуальная страсть
, любви не было - по крайней мере, она ее не видела. В его сердце? Она
не знала. В ее собственном сердце? Она начинала сомневаться.
Пришло одиночество. Это навалилось, как черная зимняя туча. Она скучала
по своей семье. У нее не было друзей, таких настоящих, как ее
друзья-пастухи, придворные дамы все еще собирались вокруг, но сплетни
достигли нового уровня, и их страсть к ним угасла.
Отчаяние начало овладевать ею. Теперь она редко улыбалась, ее
лицо было мрачным. Дипломаты, которые когда-то стекались посмотреть на
прекрасную императрицу, тоже были редкостью. Она была кроткой и покорной,
и улыбка эрцгерцогини отражала ее удовлетворение. Маленькая
нимфа была под ее контролем.
Но затем рассудок Элизабет был спасен. Она прилетела на крыльях
любви. Франц обнаружил стихотворение, которое она написала.
Снова наступило лето,
Цветы распускаются нежнее.
Но в чем прелесть этого для меня?
В этой стране изгнания?
Под лазурным небом я томлюсь в своей тюрьме.
Руки, которые когда-то были свободны, связаны.
Он видел ее отчаяние.
Холодные решетки на моих окнах
Насмехаются над моими желаниями.
Он встал из-за стола. Он подошел к окну. Легкий ветерок
овевал его лицо. На поверхность всплыла его внутренняя беспомощность.
Это была беспомощность, которую он похоронил в непреодолимых требованиях
управления империей и в деспотизме своей матери. Он любил Сиси,
но не знал, как найти к ней подход, чтобы дать ей утешение и
любовь, в которых она нуждалась. Ей нужна была ее семья. Ей пришлось поехать домой
, в Посси, погостить.
Его мать нужно было убедить. Это было все равно, что ломиться сквозь
стены крепости. Вопли Софи эхом разносились по коридорам.
Ее кулаки тряслись от ярости.
"Ты не должен потакать ее детским капризам!"
Элизабет отправилась в Посси, и решетки на ее тюремном окне
начали подниматься.
