Остров сокровищ Р.Л.Стивенсон

26. ИЗРАЭЛЬ ХЕНДС

Ветер, как бы стараясь нам угодить, из южного превратился в западный.Мы без всяких затруднений прошли от северо-восточной оконечности островадо входа в Северную стоянку. Однако мы боялись войти в бухту, прежде чемприлив поднимется выше, так как у нас не было якоря. Нужно было ждать.Боцман учил меня, как положить корабль в дрейф, и скоро я сделал большиеуспехи. Потом мы оба молча уселись и принялись есть. - Капитан, - сказал он наконец все с той же недоброй усмешкой, -здесь валяется мой старый товарищ О'Брайен. Не выбросишь ли ты его заборт? Я человек не слишком щепетильный и не чувствую угрызений совести,что отправил его на тот свет. Но, по-моему, он мало украшает наш корабль.А как по-твоему? - У меня не хватит силы. Да, кроме того, такая работа мне не повкусу. По-моему, пускай лежит, - сказал я. - Что за несчастный корабль эта "Испаньола", Джим! - продолжал он,подмигнув. - Сколько людей убито на этой "Испаньоле" и сколько бедныхморяков погибло с тех пор, как мы с тобой покинули Бристоль! Никогда я невидел такого неудачного плавания. Вот и О'Брайен умер - ведь он ивзаправду умер? Я человек неученый, а ты умеешь читать и считать. Скажимне без обиняков, напрямик: мертвый так и останется мертвым иликогда-нибудь воскреснет? - Вы можете убить тело, мистер Хендс, но не дух, - сказал я. -Знайте: О'Брайен сейчас жив и следит за нами с того света. - Ах! - сказал он. - Как это обидно! Значит, я только даром потратилвремя. А впрочем, духи, по-моему, большого вреда принести не могут. Я небоюсь духов, Джим. Слушай, я хочу попросить тебя спуститься в каюту ипринести мне... черт подери, я забыл, что мне нужно... да, принеси мнебутылочку вина, Джим. Это бренди слишком крепко для меня. Колебания боцмана показались мне подозрительными, и, признаться, я неповерил, что вино нравится ему больше, чем бренди. Все это только предлог.Дело ясное: он хочет, чтобы я ушел с палубы. Но зачем ему это нужно? Онизбегает смотреть мне в глаза. Взор все время блуждает по сторонам: то онпоглядит на небо, то на мертвого О'Брайена. Он все время улыбается, дажекончик языка изо рта высовывает от избытка хитрости. Тут и младенецдогадался бы, что он что-то замышляет. Однако я и вида не подал, что яхоть что-нибудь подозреваю. - Вина? - спросил я. - Отлично. Но какого - белого или красного? - Все равно, приятель, - ответил он. - Лишь бы покрепче да побольше. - Хорошо... Я принесу вам портвейну, мистер Хендс. Но придется егопоискать. Я сбежал вниз, стараясь стучать башмаками как можно громче. Потомснял башмаки, бесшумно прокрался по запасному коридору в кубрик, тамподнялся по трапу и тихонько высунул голову из переднего сходного тамбура.Хендс никогда не догадался бы, что я наблюдаю за ним. И все же я принялвсе меры, чтобы не привлечь к себе его внимания. И с первого же взглядаубедился, что самые худшие мои подозрения были вполне справедливы. Он поднялся на четвереньки и довольно проворно пополз по палубе, хотяего раненая нога, очевидно, сильно болела, так как при каждом движении онприглушенно стонал. В полминуты дополз он до водосточного желоба, укоторого лежал корабельный канат, сложенный кольцом, и вытащил оттудадлинны нож, или, вернее, короткий кинжал, по самую рукоятку окрашенныйкровью. Он осмотрел его, выпятив нижнюю челюсть, потрогал рукой острие и,стремительно сунув его себе за пазуху, пополз обратно на прежнее место уфальшборта. Я узнал все, что мне было нужно. Израэль может двигаться, онвооружен. Раз он старался спровадить меня с палубы, значит, именно я будуего жертвой. Что он собирался делать после моей смерти - тащиться ли черезвесь остров от Северной стоянки к лагерю пиратов на болоте или палить изпушки, призывая товарищей на помощь, - этого, конечно, я не знал. Я мог доверять Хендсу в том, в чем наши интересы совпадали: мы обахотели привести шхуну в безопасное место, откуда ее можно было бы вывестибез особого труда и риска. Пока это еще не сделано, жизнь моя вбезопасности. Размышляя, я не терял времени: прокрался назад в каюту,надел башмаки, схватил бутылку вина и вернулся на палубу. Хендс лежал в том самом положении, в каком я его оставил, словно тюк.Глаза его были прищурены, будто он был так слаб, что не мог выноситьслишком яркого света. Он поглядел на меня, привычным жестом отбил горлышкобутылки и разом выпил ее почти до дна, сказав, как обычно говорится: - За твое здоровье! Потом, передохнув, достал из кармана плитку жевательного табаку ипопросил меня отрезать небольшую частицу. - Будь добр, отрежь, - сказал он, - а то у меня нет ножа, да и сил нехватит. Ах, Джим, Джим, я совсем развалился! Отрежь мне кусочек. Этопоследняя порция, которую мне доведется пожевать в моей жизни. Долго я непротяну. Скоро, скоро мне быть на том свете... - Ладно, - сказал я. - Отрежу. Но на вашем месте... чувствуя себя такплохо, я постарался бы покаяться перед смертью. - Покаяться? - спросил он. - В чем? - Как - в чем? - воскликнул я. - Вы не знаете, в чем вам каяться? Выизменили своему долгу. Вы всю жизнь прожили в грехе, во лжи и в крови. Вону ног ваших лежит человек, только что убитый вами. И вы спрашиваете меня,в чем вам каяться! Вот в чем, мистер Хендс! Я говорил горячее, чем следовало, так как думал о кровавом кинжале,спрятанном у него за пазухой, и о том, что он задумал убить меня. А онвыпил слишком много вина и потому отвечал мне с необыкновеннойторжественностью. - Тридцать лет я плавал по морям, - сказал он. - Видел и плохое ихорошее, и штили и штормы, и голод, и поножовщину, и мало ли что еще, ноповерь мне: ни разу не видел я, чтобы добродетель приносила человеку хотькакую-нибудь пользу. Прав тот, кто ударит первый. Мертвые не кусаются. Воти вся моя вера. Аминь!.. Послушай, - сказал он вдруг совсем другимголосом, - довольно болтать чепуху. Прилив поднялся уже высоко. Слушай моюкоманду, капитан Хокинс, и мы с тобой поставим шхуну в бухту. Действительно, нам оставалось пройти не больше двух миль. Но плаваниебыло трудное. Вход в Северную стоянку оказался не только узким имелководным, но и очень извилистым. Понадобилось все наше внимание иумение. Но я был толковый исполнитель, а Хендс - превосходный командир. Мытак искусно лавировали, так ловко обходили все мели, что любо былосмотреть. Как только мы миновали оба мыса, нас со всех сторон окружила земля.Берега Северной стоянки так же густо заросли лесом, как берега Южной. Носама бухта была длиннее, уже и, по правде говоря, скорее напоминала устьереки, чем бухту. Прямо перед нами в южном углу мы увидели полусгнившийостов разбитого корабля. Это было большое трехмачтовое судно. Оно такдолго простояло здесь, что водоросли облепили его со всех сторон. Напалубе рос кустарник, густо усеянный яркими цветами. Зрелище былопечальное, но оно доказало нам, что эта бухта вполне пригодна для нашейстоянки. - Погляди, - сказал Хендс, - вон хорошее местечко, чтобы причалить кберегу. Чистый, гладкий песок, никогда никаких волн, кругом лес, цветыцветут на том корабле, как в саду. - А шхуна не застрянет на мели, если мы причалим к берегу? - спросиля. - С мели ее нетрудно будет снять, - ответил он. - Во время отливапротяни канат на тот берег, оберни его вокруг одной из тех больших сосен,конец тащи сюда назад и намотай на шпиль. Потом жди прилива. Когда будетприлив, прикажи всей команде разом ухватиться за канат и тянуть. И шхунасама сойдет с мели, как молодая красавица. А теперь, сынок, не зевай.Правее немного... так... прямо... правей... чуть-чуть левей... прямо...прямо!.. Он отдавал приказания, которые я торопливо и четко исполнял. Внезапноон крикнул: - Правь к ветру, друг сердечный! Я изо всей силы налег на руль. "Испаньола" круто повернулась истремительно подошла к берегу, заросшему низким лесом. Я был так увлечен всеми этими маневрами, что совсем позабыл о своемнамерении внимательно следить за боцманом. Меня интересовало только одно:когда шхуна днищем коснется песка. Я забыл, какая мне угрожает опасность,и, перегнувшись через правый фальшборт, смотрел, как под носом пенитсявода. И пропал бы я без всякой борьбы, если бы внезапное беспокойство незаставило меня обернуться. Быть может, я услышал шорох или краем глазазаметил движущуюся тень, быть может, во мне проснулся какой-то инстинкт,вроде кошачьего, но, обернувшись, я увидел Хендса. Он был уже совсемнедалеко от меня, с кинжалом в правой руке. Наши взгляды встретились, и мы оба громко закричали. Я закричал отужаса. Он, как разъяренный бык, заревел от ярости и кинулся вперед, наменя. Я отскочил к носу и выпустил из рук румпель, который сразувыпрямился. Этот румпель спас мне жизнь: он ударил Хендса в грудь, и Хендсупал. Прежде чем Хендс успел встать на ноги, я выскочил из того угла, вкоторый он меня загнал. Теперь в моем распоряжении была вся палуба, и ямог увертываться от него сколько угодно. Перед грот-мачтой я остановился,вынул из кармана пистолет, прицелился и нажал собачку. Хендс шел прямо наменя. Курок щелкнул, но выстрела не последовало. Оказалось, что порох назатравке подмочен. Я проклял себя за свою небрежность. Почему я неперезарядил свое оружие? Ведь времени у меня было достаточно! Тогда я нестоял бы безоружный, как овца перед мясником. Несмотря на свою рану, Хендс двигался удивительно быстро. Седоватыеволосы упали на его красное от бешенства и усилий лицо. У меня не быловремени доставать свой второй пистолет. Кроме того, я был уверен, что итот подмочен, как этот. Одно было ясно: мне надо не прямо отступать, аувертываться от Хендса, а то он загонит меня на нос, как недавно загнал накорму. Если это удастся ему, все девять или десять вершков окровавленногокинжала вонзятся в мое тело. Я обхватил руками грот-мачту, которая быладостаточно толста, и ждал, напрягая каждый мускул. Увидев, что я собираюсь увертываться, Хендс остановился. Несколькосекунд он притворялся, что сейчас кинется на меня то справа, то слева. И ячуть-чуть поворачивался то влево, то вправо. Борьба была похожа на игру, вкоторую я столько раз играл дома среди скал близ бухты Черного Холма. Но,конечно, во время игры у меня сердце никогда не стучало так дико. И все желегче было играть в эту игру мальчишке, чем старому моряку с глубокойраной в бедре. Я несколько осмелел и стал даже раздумывать, чем кончитсянаша игра. "Конечно, - думал я, - я могу продержаться долго, но рано илипоздно он все же прикончит меня..." Пока мы стояли друг против друга, "Испаньола" внезапно врезалась впесок. От толчка она сильно накренилась на левый бок. Палуба встала подуглом в сорок пять градусов, через желоба хлынул поток воды, образовав напалубе возле фальшборта широкую лужу. Мы оба потеряли равновесие и покатились, почти обнявшись, прямо кжелобам. Мертвец в красном колпаке, с раскинутыми, как прежде, руками,тяжело покатился туда же. Я с такой силой ударился головой о ногу боцмана,что зубы у меня лязгнули. Но, несмотря на ушиб, мне первому удалосьвскочить - на Хендса навалился мертвец. Внезапный крен корабля сделалдальнейшую беготню по палубе невозможной. Нужно изобрести другой способспасения, изобрести, не теряя ни секунды, потому что мой враг сейчаскинется на меня. Ванты бизань-мачты висели у меня над головой. Я уцепилсяза них, полез вверх и ни разу не перевел дыхания, пока не уселся насалинге [салинг - верхняя перекладина на мачте, состоящей из двух частей]. Моя стремительность спасла меня: подо мной, на расстоянии полуфута отмоих ног, блеснул кинжал. Раздосадованный неудачей, Израэль Хендс смотрелна меня снизу с широко открытым от изумления ртом. Я получил небольшую передышку. Не теряя времени, я вновь зарядилпистолет. Затем для большей верности я перезарядил и второй пистолет. Хендс наблюдал за мной с бессильной злостью. Он начал понимать, чтоположение его значительно ухудшилось. После некоторого размышления он струдом ухватился за ванты и, держа кинжал в зубах, медленно пополз вверх,с громкими стонами волоча за собой раненую ногу. Я успел перезарядить обапистолета, прежде чем он продвинулся на треть отделявшего нас расстояния.И тогда, держа по пистолету в руке, я заговорил с ним. - Еще один шаг, мистер Хендс, - сказал я, - и я вышибу ваши мозги!Мертвые, как вам известно, не кусаются, - прибавил я усмехаясь. Он сразу остановился. По лицу его я заметил, что он что-тообдумывает. Но думал он так тяжело и так медленно, что я, радуясь своейбезопасности, громко расхохотался. Наконец, несколько раз проглотив слюну,он заговорил. На лице его по-прежнему было выражение полнейшейрастерянности. Он вынул изо рта мешающий ему говорить нож, но с места недвинулся. - Джим, - сказал он, - мы оба натворили много лишнего, и ты и я. Инам нужно заключить перемирие. Я бы прикончил тебя, если бы не этоттолчок. Но мне никогда не везет, никогда! Делать нечего, мне, старомуморяку, придется уступить тебе, корабельному юнге. Я упивался его словами и радостно посмеивался, надувшись, словнопетух, взлетевший на забор, но вдруг он взмахнул правой рукой. Что-топросвистело в воздухе, как стрела. Я почувствовал удар и резкую боль.Плечо мое было пригвождено к мачте. От ужасной боли и от неожиданности -не знаю, обдуманно ли или бессознательно, - я нажал оба курка. Моипистолеты выстрелили и выпали у меня из рук. Но они упали не одни: сприглушенным криком боцман выпустил ванты и вниз головой полетел прямо вводу.