Остров сокровищ Р.Л.Стивенсон

27. "ПИАСТРЫ!"

Судно накренилось так сильно, что мачты повисли прямо над водой. Ясидел на салинге, как на насесте, и подо мной была вода залива. Хендс,взобравшийся не так высоко, как я, находился ближе к палубе и упал в водумежду мной и фальшбортом. Всего один раз вынырнул он на поверхность вокровавленной пене и погрузился навеки. Когда вода успокоилась, я увиделего. Он лежал на чистом, светлом песке в тени судна. Две рыбки проплылинад его телом. Иногда благодаря колебанию воды казалось, что он шевелитсяи пытается встать. Впрочем, он был вдвойне мертвецом: и прострелен пулей,и захлебнулся в воде. Он стал пищей для рыб на том самом месте, гдесобирался прикончить меня. Я чувствовал тошноту, головокружение, испуг. Горячие струйки кровитекли у меня по спине и груди. Кинжал, пригвоздивший мое плечо к мачте,жег меня, как раскаленное железо. Но не боль страшила меня - такую боль ямог бы вынести без стона, - меня ужасала мысль, что я могу сорваться ссалинга в эту спокойную зеленую воду, туда, где лежит мертвый боцман. Я с такой силой обеими руками вцепился в салинг, что стало больнопальцам. Я закрыл глаза, чтобы не видеть опасности. Мало-помалу голова мояпрояснилась, сердце стало биться спокойнее и ко мне вернулосьсамообладание. Прежде всего я попытался вытащить кинжал. Однако либо он слишкомглубоко вонзился в мачту, либо нервы мои были слишком расстроены, новытащить его мне никак не удавалось. Дрожь охватила меня. И, как нистранно, именно эта дрожь помогла мне. Кинжал задел меня только чуть-чуть,зацепив лишь клочок кожи, и, когда я задрожал, кожа порвалась. Кровьпотекла сильнее прежнего, но зато я стал свободен. Впрочем, мой камзол ирубашка все еще были пригвождены к мачте. Рванувшись, я освободился совсем. На палубу я вернулся по вантамправого борта. Никакая сила не заставила бы меня спуститься по тем самымвантам, с которых только что сорвался Израэль. Я сошел в каюту и попытался перевязать себе рану. Она причиняла мнесильную боль. Кровь все еще текла. Но рана была не глубока и не опасна ине мешала мне двигать рукой. Я осмотрелся вокруг. Теперь корабльпринадлежал мне одному, и я стал подумывать, как бы избавиться отпоследнего пассажира - от мертвого О'Брайена. Я уже говорил, что он скатился к самому фальшборту. Он лежал там, какстрашная, неуклюжая кукла. Огромная кукла, такого же роста, как живойчеловек, но лишенная всех красок и обаяния жизни. Справиться с ним мнебыло нетрудно - за время моих трагических приключений я уже привык кмертвецам и почти перестал их бояться. Я поднял его за пояс, как мешок сотрубями, и одним взмахом швырнул через борт. Он упал с громким всплеском.Красный колпак слетел у него с головы и поплыл. Когда муть, поднятаяпадением трупа, улеглась, я отчетливо увидел их обоих: О'Брайена иИзраэля. Они лежали рядом. Вода, двигаясь, покачивала их. О'Брайен,несмотря на свою молодость, был совершенно плешив. Он лежал, положивплешивую голову на колени своего убийцы. Быстрые рыбки проносились надними обоими. Я остался на корабле один. Только что начался отлив. Солнце стоялоуже так низко, что тени сосен западного берега пересекли бухту и достиглипалубы. Подул вечерний бриз, и, хотя с востока бухту защищал холм с двумявершинами, снасти начали гудеть, а паруса - раскачиваться и хлопать. Я увидел, что судну грозит опасность. Быстро свернул я кливера иопустил их на палубу. Но опустить грот было куда труднее. Когда шхунанакренилась, гик перекинулся за борт, и конец его с двумя-тремя футамипаруса оказался даже под водой. От этого положение стало еще опаснее. Нозадача была столь трудна, что я ни к чему не решился прикоснуться. Наконеця вынул нож и перерезал фалы [фал - снасть, при помощи которой поднимаютпаруса]. Гафель [перекладина, к которой прикрепляется верхний край паруса]сразу опустился, и большое брюхо повисшего паруса поплыло по водянойповерхности. Как я ни бился, я не мог ничего сделать с ниралом [нирал -снасть для спуска парусов]. Это было выше моих сил. Ну что же, приходилоськинуть "Испаньолу" на произвол судьбы. Я ведь и сам был кинут на произволсудьбы. Тем временем бухту окутали сумерки. Последние солнечные лучи,пробившись через лесную прогалину, сияли на парусах корабля, какдрагоценные камни на королевской мантии. Становилось холодно. Вода,увлекаемая отливом, уходила, и шхуна все больше ложилась на бок. Я пробрался на нос и глянул вниз. Под носом было очень мелко, и я, навсякий случай обеими руками уцепившись за канат, осторожно перелез черезборт. Вода едва доходила мне до пояса. Песок был плотный, изрытый волнами,и я бодро вышел на берег, оставив "Испаньолу" лежать на боку и полоскатьсвой парус в воде. Солнце зашло, и в соснах шумел ветер. Итак, морские мои похождения кончились. И кончились несомненнойудачей: шхуна вырвана из рук бандитов, и мы можем хоть сейчас отправитьсяна ней в океан. Я мечтал поскорее вернуться домой, в нашу крепость, ипохвастать своими подвигами. Вероятно, меня слегка пожурят за самовольнуюотлучку, но захват "Испаньолы" загладит все, и даже сам капитан Смоллеттдолжен будет признать мои заслуги. Размышляя таким образом, в прекрасном состоянии духа, я пустился впуть и направился к частоколу, за которым, как я полагал, меня поджидалидрузья. Я хорошо помнил, что самая восточная из речушек, впадающих в бухтукапитана Кидда, начинается у двуглавого холма. И я свернул налево, к этомухолму, рассчитывая перейти речку в самом узком месте. Лес был довольноредкий. Шагая по косогору, я вскоре обогнул край холма и перешел речкувброд. Это было как раз то место, где я встретил Бена Ганна. Я сталпробираться осторожнее, зорко посматривая по сторонам. Стало совсем темно.Пройдя через расселину между двумя вершинами холма, я увидел на небеколеблющийся отблеск костра. Я решил, что, вероятно, Бен Ганн готовит себена пылающем костре ужин, и в глубине души подивился его неосторожности.Если этот отблеск вижу я, его может увидеть и Сильвер из своего лагеря наболоте. Ночь становилась все темнее. Я с трудом находил дорогу. Двуглавыйхолм позади и вершина Подзорной Трубы справа служили мне единственнымивехами, но очертания их все больше расплывались во мраке. Тускло мерцалиредкие звезды. В темноте я натыкался на кусты и сваливался в песчаные ямы. Вдруг стало немного светлее. Я глянул вверх. Бледное сияние озариловершину Подзорной Трубы. Внизу, сквозь чащу деревьев, я увидел что-тобольшое, серебряное и понял, что это взошла луна. Идти стало гораздо легче, и я ускорил шаги. По временам я даже бежал- так не терпелось мне поскорее добраться до частокола. Но, вступив врощу, окружающую нашу крепость, я вспомнил об осторожности и пошел немногомедленнее. Печально кончились бы мои похождения, если бы я, принятый поошибке за врага, был застрелен своими друзьями. Луна плыла все выше и выше. Все лесные полянки были залиты ее светом.Но прямо перед собой между деревьями я заметил какое-то сияние, совсем непохожее на лунное. Оно было горячее, краснее, а по временам как будтостановилось темнее. Очевидно, это был костер, который дымился и покрывалсязолой. Что же там такое, черт возьми? Наконец я добрался до опушки. Западный край частокола был озаренлуной. Весь остальной частокол и самый дом находились во мраке, кое-гдепрорезанном длинными серебристыми полосами. А за домом пылал громадныйкостер. Его багряные отсветы ярко выделялись среди нежных и бледныхотсветов луны. Нигде ни души. Ни звука. Только ветер шумит в ветвях. Я остановился, удивленный и, пожалуй, немного испуганный. Мы никогдане разводили больших костров. По приказанию капитана мы всегда береглитопливо. И я стал опасаться, не случилось ли чего-нибудь с моими друзьями,пока меня не было здесь. Я пробрался к восточному краю укрепления, все время держась в тени, иперелез через частокол в том месте, где темнота была гуще всего. Чтобы не поднимать тревоги, я опустился на четвереньки и беззвучнопополз к углу дома. И вдруг облегченно вздохнул. Я терпеть не могу храпа;меня мучат люди, которые храпят во сне. Но на этот раз громкий и мирныйхрап моих друзей показался мне музыкой. Он успокоил меня, как успокаиваетна море восхитительный ночной крик вахтенного: "Все в порядке!" Одно мне было ясно: они спят без всякой охраны. Если бы вместо меня кним подкрадывался сейчас Сильвер со своей шайкой, ни один из них не увиделбы рассвета. Вероятно, думал я, все это оттого, что капитан ранен. И опятья упрекнул себя за то, что покинул друзей в такой опасности, когда имнекого даже поставит на страже. Я подошел к двери и заглянул внутрь. Там было так темно, что я ничегоне мог рассмотреть. Кроме храпа, слышался еще какой-то странный звук: нето хлопанье крыльев, не то постукиванье. Вытянув вперед руки, я вошел вдом. "Я лягу на свое обычное место, - подумал я улыбнувшись, - а утромпотешусь, глядя на их удивленные лица". Я споткнулся о чью-то ногу. Спящий перевернулся на другой бок,простонал, но не проснулся. И тогда в темноте раздался внезапно резкий крик: "Пиастры! Пиастры!Пиастры! Пиастры! Пиастры!" И так дальше, без передышки, без всякогоизменения голоса, как заведенные часы. Это Капитан Флинт, зеленый попугай Сильвера! Это он хлопал крыльями истучал клювом, долбя обломок древесной коры. Вот кто охранял спящих лучшевсякого часового, вот кто своим однообразным, надоедливым криком возвестило моем появлении! У меня не было времени скрыться. Услышав резкий, звонкий крикпопугая, спящие проснулись и вскочили. Я услышал голос Сильвера. Онвыругался и закричал: - Кто идет? Я бросился бежать, но налетел на кого-то. Оттолкнув одного, я попал вруки другого. Тот крепко схватил меня. - Ну-ка, Дик, принеси сюда факел, - сказал Сильвер. Один разбойник выбежал из дома и вернулся с горящей головней.