Остров сокровищ Р.Л.Стивенсон

15. ОСТРОВИТЯНИН

С обрывистого каменистого склона посыпался гравий и покатился вниз,шурша и подскакивая между деревьями. Я невольно посмотрел вверх и увиделстранное существо, стремительно прыгнувшее за ствол сосны. Что это?Медведь? Человек? Обезьяна? Я успел заметить только что-то темное икосматое и в ужасе остановился. Итак, оба пути отрезаны. Сзади меня стерегут убийцы, впереди - этоневедомое чудовище. И сразу же я предпочел известную опасностьнеизвестной. Даже Сильвер казался мне не таким страшным, как это лесноеотродье. Я повернулся и, поминутно оглядываясь, побежал в сторону шлюпок.Чудовище, сделав большой крюк, обогнало меня и оказалось впереди. Я былочень утомлен. Но даже если бы я не чувствовал усталости, я все равно немог бы состязаться в быстроте с таким проворным врагом. Странное существоперебегало от ствола к стволу со скоростью оленя. Оно двигалось на двухногах, по-человечески, хотя очень низко пригибалось к земле, чуть ли нескладываясь вдвое. Да, то был человек, в этом я больше не мог сомневаться. Я вспомнил все, что слыхал о людоедах, и собирался уже позвать напомощь. Однако мысль о том, что предо мною находится человек, хотя бы идикий, несколько приободрила меня. И страх мой перед Сильвером сразу ожил.Я остановился, размышляя, как бы ускользнуть от врага. Потом вспомнил, чтоу меня есть пистолет. Как только я убедился, что я не беззащитен, ко мневернулось мужество, и я решительно двинулся навстречу островитянину. Он опять спрятался, на этот раз за деревом. Заметив, что янаправляюсь к нему, он вышел из засады и сделал было шаг мне навстречу.Потом в нерешительности потоптался на месте, попятился и вдруг, квеличайшему моему изумлению и смущению, упал на колени и с мольбойпротянул ко мне руки. Я снова остановился. - Кто вы такой? - спросил я. - Бен Ганн, - ответил он; голос у него был хриплый, как скрипзаржавленного замка. - Я несчастный Бен Ганн. Три года я не разговаривални с одним человеком. Это был такой же белый человек, как и я, и черты его лица были,пожалуй, приятны. Только кожа так сильно загорела на солнце, что даже губыу него были черные. Светлые глаза с поразительной резкостью выделялись натемном лице. Из всех нищих, которых я видел на своем веку, этот был самыйоборванный. Одежда его состояла из лохмотьев старого паруса и матросскойрубахи. Один лоскут скреплялся с другим либо медной пуговицей, либопрутиком, либо просмоленной паклей. Единственной неизодранной вещью извсего его костюма был кожаный пояс с медной пряжкой. - Три года! - воскликнул я. - Вы потерпели крушение? - Нет, приятель, - сказал он. - Меня бросили тут на острове. Я слышал об этом ужасном наказании пиратов: виновного высаживали накакой-нибудь отдаленный и пустынный остров и оставляли там одного, снебольшим количеством пороха и пуль. - Брошен на этом острове три года назад, - продолжал он. - С тех порпитаюсь козлятиной, ягодами, устрицами. Человек способен жить везде, кудабы его ни закинуло. Но если бы ты знал, мой милейший, как стосковалось моесердце по настоящей человечьей еде! Нет ли у тебя с собой кусочка сыру?..Нет? Ну вот, а я много долгих ночей вижу во сне сыр на ломтике хлеба...Просыпаюсь, а сыра нет. - Если мне удастся вернуться к себе на корабль, - сказал я, - выполучите вот этакую голову сыра. Он щупал мою куртку, гладил мои руки, разглядывал мои сапоги и,замолкая, по-детски радовался, что видит перед собой человека. Услышав мой ответ, он взглянул на меня с каким-то лукавством. - Если тебе удастся вернуться к себе на корабль? - повторил он моислова. - А кто же может тебе помешать? - Уж конечно, не вы, - ответил я. - Конечно, не я! - воскликнул он. - А как тебя зовут, приятель? - Джим, - сказал я. - Джим, Джим... - повторял он с наслаждением. - Да, Джим, я вел такуюжизнь, что мне стыдно даже рассказывать. Поверил бы ты, глядя на меня, чтомоя мать была очень хорошая, благочестивая женщина? - Поверить трудновато, - согласился я. - Она была на редкость хорошая женщина, - сказал он. - Я росвежливым, благовоспитанным мальчиком и умел так быстро повторять наизустькатехизис, что нельзя было отличить одно слово от другого. И вот что изменя вышло, Джим. А все оттого, что я смолоду ходил на кладбище играть ворлянку! Ей-богу, начал с орлянки и покатился. Мать говорила, что я плохокончу, и ее предсказание сбылось. Я много размышлял здесь в одиночестве ираскаялся. Теперь уже не соблазнишь меня выпивкой. Конечно, от выпивки яне откажусь и сейчас, но самую малость, не больше наперстка, на счастье...Я дал себе слово исправиться и теперь уже не собьюсь, вот увидишь! Аглавное, Джим... - он оглянулся и понизил голос до шепота, - ведь ясделался теперь богачом. Тут я окончательно убедился, что несчастный сошел с ума водиночестве. Вероятно, эта мысль отразилась на моем лице, потому что онповторил с жаром: - Богачом! Богачом! Слушай, Джим, я сделаю из тебя человека! Ах,Джим, ты будешь благословлять судьбу, что первый нашел меня!.. - Вдруглицо его потемнело, он сжал мою руку и угрожающе поднял палец. - Скажи мнеправду, Джим: не Флинта ли это корабль? Меня осенила счастливая мысль: этот человек может сделаться нашимсоюзником. И я тотчас же ответил ему: - Нет, не Флинта. Флинт умер. Но раз вы хотите знать правду, вот вамправда: на корабле есть несколько старых товарищей Флинта, и для нас этобольшое несчастье. - А нет ли у вас... одноногого? - выкрикнул он задыхаясь. - Сильвера? - спросил я. - Сильвера! Сильвера! Да, его звали Сильвером. - Он у нас повар. И верховодит всей шайкой. Он все еще держал меня за руку и при этих словах чуть не сломал ее. - Если ты подослан Долговязым Джоном - я пропал. Но знаешь ли ты, гдеты находишься? Я сразу же решил, что мне делать, и рассказал ему все - и о нашемпутешествии, и о трудном положении, в котором мы оказались. Он слушал меняс глубоким вниманием и, когда я кончил, погладил меня по голове. - Ты славный малый, Джим, - сказал он. - Но теперь вы все завязанымертвым узлом. Положитесь на Бена Ганна, и он выручит вас, вот увидишь.Скажи, как отнесется ваш сквайр к человеку, который выручит его из беды? Я сказал ему, что сквайр - самый щедрый человек на всем свете. - Ладно, ладно... Но, видишь ли, - продолжал Бен Ганн, - я несобираюсь просить у него лакейскую ливрею или место привратника. Нет, этимменя не прельстишь! Я хочу знать: согласится он дать мне хотя бы однутысячу фунтов из тех денег, которые и без того мои? - Уверен, что даст, - ответил я. - Все матросы должны были получитьот него свою долю сокровищ. - И свезет меня домой? - спросил он, глядя на меня испытующим взором. - Конечно! - воскликнул я. - Сквайр - настоящий джентльмен. Крометого, если мы избавимся от разбойников, помощь такого опытного морехода,как вы, будет очень нужна на корабле. - Да, - сказал он, - значит, вы и вправду отвезете меня? И он облегченно вздохнул. - А теперь послушай, что я тебе расскажу, - продолжал он. - Я был накорабле Флинта, когда он зарыл сокровища. С ним было еще шесть моряков -здоровенные, сильные люди. Они пробыли на острове с неделю, а мы сидели настаром "Морже". В один прекрасный день мы увидели шлюпку, а в шлюпке сиделФлинт, и голова его была повязана синим платком. Всходило солнце. Он былбледен как смерть и плыл к нам... один, а остальные шестеро были убиты...убиты и похоронены... да... Как он расправился с ними, никто из насникогда не узнал. Была ли там драка, резня или внезапная смерть... А онбыл один против шестерых!.. Билли Бонс был штурманом, а Долговязый Джон -квартирмейстером. Они спросили у него, где сокровища. "Ступайте на берег ипоищите, - сказал он в ответ. - Но, клянусь громом, корабль не станет васждать". Вот как он сказал им, Флинт. А три года назад я плыл на другомкорабле, и мы увидели этот остров. "Ребята, - сказал я, - здесь Флинтзарыл сокровища. Сойдемте на берег и поищем". Капитан очень рассердился.Но все матросы были со мной заодно, и мы причалили к этому берегу.Двенадцать дней мы искали сокровища и ничего не нашли. С каждым днемтоварищи ругали меня все сильней и сильней. Наконец они собрались накорабль. "А ты, Бенджамин Ганн, оставайся! - сказали они. - Вот тебемушкет, заступ и лом, Бенджамин Ганн... Оставайся здесь и разыскивайденежки Флинта". С тех пор, Джим, вот уже три года живу я здесь и ни разуне видел благородной человеческой пищи. Взгляни на меня: разве похож я напростого матроса?.. Нет, говоришь, не похож? Да и не был похож никогда. Он как-то странно подмигнул мне одним глазом и сильно ущипнул меня заруку. - Так и скажи своему сквайру, Джим: он никогда не был похож напростого матроса, - продолжал он. - Скажи ему, что Бен три года сидел тут,на острове, один-одинешенек, и днем и ночью, и в хорошую погоду и в дождь.Иногда, может быть, думал о молитве, иногда вспоминал свою престарелуюмать, хотя ее давно нет в живых - так и скажи ему. Но большую частьвремени... уж это ты непременно ему скажи... большую часть времени Ганнзанимался другими делами. И при этих словах ущипни его вот так. И он снова ущипнул меня самым дружеским образом. - Ты ему, - продолжал он, - вот еще что скажи: Ганн отличный человек- так ему и скажи, Ганн гораздо больше доверяет джентльмену прирожденному,чем джентльмену удачи, потому что он сам был когда-то джентльменом удачи. - Из того, что вы мне тут толкуете, я не понял почти ничего, - сказаля. - Впрочем, это сейчас и не важно, потому что я все равно не знаю, какпопасть на корабль. - А, - сказал он, - плохо твое дело. Ну да ладно, у меня есть лодка,которую я смастерил себе сам, собственными руками. Она спрятана под белойскалой. В случае какой-нибудь беды мы можем поехать на ней, когда станеттемнее... Но постой! - закричал он вдруг. - Что это там такое? Как раз в эту минуту с корабля грянул пушечный выстрел. Гулкое эхоподхватило его и разнесло по всему острову. А между тем до захода солнцаоставалось еще два часа. - Там идет бой! - крикнул я. - За мною! Идите скорее! И кинулся бежать к стоянке корабля, забыв свои недавние страхи. Рядомсо мной легко и проворно бежал злополучный пленник. - Левее, левее! - приговаривал он. - Левее, милейший Джим! Ближе кдеревьям! Вот в этом месте в первый раз подстрелил я козу. Теперь козысюда не спускаются, они бегают только там, наверху, по горам, потому чтобоятся Бенджамина Ганна... А! А вот кладбище. Видишь холмики? Я приходилсюда и молился изредка, когда я думал, что, может быть, сейчасвоскресенье. Это не то, что часовня, но все как-то торжественней. Правда,я был один, без капеллана, без Библии... Он болтал на бегу без умолку, не дожидаясь ответа, да я и не моготвечать. После пушечного выстрела долгое время была тишина, а потом раздалсязалп из ружей. И опять тишина. И потом впереди над лесом, в четверти мили от нас,взвился британский флаг.