Для начала предлагаю напрочь отмести Эдипов комплекс».
С этих слов начиналась моя тщательно приготовленная приветственная речь на первом приеме у психоаналитика. Чтобы найти хорошего психиатра, нужно совершить всего несколько несложных действий. Вначале обзваниваете приятелей-врачей и говорите им, что одному вашему знакомому нужна помощь. Приятели советуют врача для этого бедняги. В конце концов где-то с двухсотой попытки вы решаетесь, звоните доктору и назначаете первый визит.
- Послушайте, - излагал я, - я посещал специальные курсы и знаком с этими вашими профессиональными терминами. Которыми вы будете называть мое поведение по отношению к отцу, когда я женился на Дженни. Я имею в виду, что все эти штуки по Фрейду и прочее - последнее, что мне хотелось бы сейчас слышать. - Доктор Эдвин Лондон, «крайне деликатный», по словам того, кто его рекомендовал, не был, однако, расположен к длинным фразам.
- Зачем вы пришли? - абсолютно ровным голосом спросил он.
Я запаниковал. Мое приветствие прошло хорошо, но эта фраза явно намекала на перекрестный допрос.
Почему я здесь? Что я хочу услышать? Я проглотил комок в горле и ответил так тихо, что сам едва расслышал:
- Почему я ничего не чувствую?
Доктор молча ждал продолжения.
- С того дня, как Дженни умерла, я ничего не чувствую. Нет, конечно, голод и все такое. Но это хотя бы можно решить - ужин перед телевизором. А вот все остальное... За восемнадцать месяцев... Я не чувствовал абсолютно ничего.
Доктор выслушивал мою неуклюжую исповедь. Откровения изливались сумбурно. И говорить об этом было очень больно. «Я чувствую себя ужасно. Поправка: я вообще никак себя не чувствую. Что хуже. Меня просто нет без Дженни. Конечно, Филипп пытается мне как-то помочь. Но у него не слишком хорошо получается. Я не чувствую абсолютно ничего. Почти целых два года. Я потерял способность общаться с нормальными людьми».
Тишина. Я взмок.
- Как насчет сексуальных желаний? - спросил доктор.
- Нет, - ответил я и уточнил: - совершенно никаких.
Ответа не последовало. Доктор Лондон, вы, что, совсем в шоке? По лицу ничего не понятно. И тут я сказал то, что было очевидно для нас обоих:
- Не надо говорить мне, что это чувство вины.
Тогда он произнес самую длинную свою фразу за весь день:
- Вы чувствуете себя... виновным в смерти Дженни?
Считаю ли я себя ответственным за смерть Дженни? Я вспомнил, как не хотел больше жить в день, когда она умерла. Но это прошло. Конечно, заразиться лейкемией она от меня не могла. И все же...
- Может быть. Поначалу да. Но в основном злился на самого себя. За все то, что должен был сделать, пока она была жива, - ответил я.
Снова повисла пауза. Потом доктор Лондон продолжил:
- Например?
Я снова рассказал о своем разрыве с семьей. Как позволил обстоятельствам своей женитьбы на девушке чуточку (совсем!) иного социального уровня превратиться в декларацию собственной независимости. Смотри, чертов Богатенький Папаша, я смог все сам.
Все сам. Только я не думал, что чувствует Дженни. Не только в прямом смысле слова, хотя и это тоже, если вспомнить, как ей хотелось, чтобы я уважал своих родителей. Хуже было мое нежелание принимать от них какую бы там ни было помощь. Для меня это было предметом гордости. Но, черт побери, Дженни и так выросла в бедности, что такого нового и прекрасного для нее было в отсутствии денег?
- И просто ради моего высокомерия она была вынуждена пожертвовать массой вещей, - произнес я.
- Вы думаете, она считала, что жертвует ими? - спросил доктор Лондон, вероятно догадываясь, что Дженни не пожаловалась ни разу.
- Доктор, то, что она могла думать, теперь уже не имеет значения.
Он посмотрел на меня. На секунду я испугался, что вот-вот... разрыдаюсь.
- Дженни умерла, а я только теперь понимаю, как эгоистично вел себя.
Снова небольшая пауза.
- Как? - спросил он.
- Мы заканчивали университет. Дженни получила стипендию во Франции. Когда мы решили пожениться, это даже не обсуждалось. Мы просто знали, что останемся в Кембридже, а я поступлю в Гарвардскую школу права. Зачем?
Мы оба снова замолчали. Доктор Лондон не отвечал. Тогда я продолжил:
- Какого черта это казалось мне единственной логической альтернативой? Мое чертово самомнение! С чего я вдруг решил, что важнее именно моя жизнь?!
- Могли быть обстоятельства, которых вы не знаете, - сказал доктор Лондон. Неуклюжая попытка смягчить мою вину.
- И все равно! Я же знал, черт побери, что она никогда не была в Европе! Можно ведь было поехать с ней и стать юристом на год позже?
Он мог решить, что я начитался книжек по женскому равноправию и теперь предаюсь самобичеванию. Но это было не так. Мне причиняло боль не столько то, что Дженни пришлось прервать свое высшее образование, сколько мысль, что я лишил ее возможности побывать в Париже. Увидеть Лондон. Почувствовать Италию.
- Понимаете? - спросил я.
Еще одна пауза.
- Вы готовы потратить на этот разговор некоторое время? - наконец ответил он.
- Я затем и пришел.
- Сможете прийти завтра в пять?
Я кивнул. Он кивнул в ответ. Я встал и вышел из кабинета.
...Я шел по Парк Авеню, пытаясь собраться с мыслями. И приготовиться к тому, что ждет меня дальше. Завтра мы займемся хирургией. Резать по живому - это очень больно. Но я готов к этой боли.
Меня интересовало другое: какая чертовщина скрывается там, у меня в душе?
