- Ваше мнение, доктор?
- Думаю, лимонного безе.
Доктор Джоанна Стайн наклонилась над стойкой и взяла ломтик пирога. Пирог и два черешка сельдерея. Таким был завтрак несчастной Джо, которая уже успела признаться, что сидит на диете.
- Смотри - не объешься, - прокомментировал я.
- Ничего не могу с собой поделать. Обожаю хорошо поесть. Сельдерей - просто способ обмануть себя.
Этот разговор состоялся через две недели после моего возвращения из Гонконга. Поначалу я чувствовал только усталость, которая потом уступила место злости. А затем я вернулся к тому, с чего все началось, - к одиночеству.
Но одиночеству другого рода.
Два года назад все мои чувства заглушало горе. Сейчас же я знал: все, что мне нужно, - это чья-нибудь компания. Просто кто-нибудь понимающий рядом. И это мне было нужно прямо сейчас.
Единственное, что мешало мне позвонить Джоанне Стайн, - необходимость сочинить какую-нибудь чушь, чтобы объяснить свое исчезновение.
Но она не задавала вопросов.
Когда я позвонил, она просто была рада слышать меня. И я пригласил ее поужинать. Она предложила встретиться за завтраком прямо в больнице.
Она поцеловала меня в щеку. Я поцеловал ее в ответ. Мы поинтересовались друг у друга, как дела, в подробности не вдаваясь: у обоих была куча дел, мы оба были страшно заняты и все такое. Она спросила о моей практике, я рассказал анекдот о Спиро Агню[?]. Она рассмеялась. Нам было легко друг с другом.
Потом я спросил, как поживает ее врачебная практика. Джоанна улыбнулась:
- Хвала небесам, в июне истекает мой срок стажировки здесь, в больнице.
- А дальше?
- На два года поеду в Сан-Франциско - медсестрой при клиническом госпитале. У меня, наконец, будет нормальная зарплата.
Я сразу прикинул: Сан-Франциско находится в нескольких тысячах миль отсюда. Не стоит упускать такой шанс!
- Калифорния - это здорово, - сказал я, чтобы выиграть время.
Эти выходные я планировал провести в Крэнстоне. Что, если предложить ей составить мне компанию? Просто так, по-дружески? Познакомить их с Филом. Может быть, что-то и получится.
И тут я наконец осознал, что Джоанна ответила на мою последнюю реплику:
- Тут не в Калифорнии дело, я еду туда с бойфрендом.
Ах ты! Бойфренд - это серьезный довод. Ну что ж, жизнь Джо продолжается без тебя, Оливер. Или ты думал, она будет тебя дожидаться вечно?
Интересно, на моем лице было написано все, что я думал в тот момент?
- Рад за тебя. Он тоже врач? - произнес я.
- Естественно, - улыбнулась она. - Кого еще я могла встретить на этой работе?
- И тоже занимается музыкой? - не отставал я.
- Еле-еле справляется с гобоем.
Зато прекрасно справляется с тобой, Джо...
Все, Оливер, хватит ревнивых расспросов. Покажи ей уже наконец, что жизнь прекрасна, и смени тему.
- Как поживает Его Величество Луис? - улыбнулся я через силу.
- Все так же помешан на всем, что связано с музыкой, - ответила Джоанна. - Кстати, все передают тебе привет. Ты бы зашел как-нибудь в воскресенье...
Вот уж нет - зачем мне сталкиваться с ее парнем.
- Здорово. Загляну как-нибудь, - соврал я.
Мы снова замолчали, и я допил кофе за это время.
- Оливер... я могу сказать тебе кое-что... личное? - таинственно прошептала Джоанна.
- Конечно, Джо, - ответил я.
- Мне очень стыдно, но... ты не мог бы взять еще кусочек пирога?.. - потупила она взгляд.
Я, как галантный кавалер, добыл ей еще порцию пирога - сказал, что беру себе. В глазах доктора Джоанны Стайн отразилась бесконечная благодарность.
Настало время расходиться.
- Удачи в Сан-Франциско, Джо, - пожелал я на прощание.
- Не пропадай, пожалуйста.
- Не пропаду, - подмигнул я.
И медленно побрел к своему офису.
Через три недели в моей жизни наступил переломный момент.
Отец давно грозился, и вот, наконец, это произошло: ему стукнуло шестьдесят пять. Празднование прошло в офисе «Барретт, Уорд и Сеймур».
Из-за сильного снегопада мой автобус угодил в жуткую пробку, и в результате я опоздал на целый час. К тому времени, когда я добрался, большинство гостей уже успело основательно приложиться к спиртному. Вокруг меня колыхалось море серого твида. Каждый рассказывал, какой мой отец замечательный человек. Видимо, скоро они дойдут до такой кондиции, что начнут об этом петь.
Я вел себя прилично: беседовал с партнерами отца и с их родственниками. Сначала мы поговорили со стариком Уордом. Это было дружелюбное ископаемое, приехавшее со своими будущими ископаемыми - детьми. Потом мы перекинулись парой словечек с четой Сеймур. Еще недавно они были вполне жизнерадостной парой, но теперь говорили лишь об одном - Эверетт, их единственный сын, служил пилотом во Вьетнаме. Тема, согласитесь, не самая веселая.
Мама стояла рядом с отцом, принимая гонцов с дальних флангов предприятия Барреттов. Я даже познакомился с представителем профсоюза текстильщиков.
Выделить его в толпе старичков-миллионеров оказалось проще простого: этот мужчина по имени Джейми Фрэнсис был единственным, чей костюм явно не претендовал на лавры вещи от «Brooks» или «J. Press».
- Жаль, что ты так задержался, - сказал Джейми, - я так хотел, чтобы ты послушал мою речь. Смотри - все члены правления уже собрались.
Он показал на стол. Стоящие на нем золотые часы фирмы «Eternamatic» показывали 6.15.
- Твой отец - прекрасный человек. Ты должен гордиться им, - продолжал он. - Я сижу с ним за одним столом уже почти тридцать лет и могу сказать тебе, что он лучший в своем деле.
Я кивнул. Похоже, Джейми собирался прокрутить для меня повтор своего выступления.
- Ты не представляешь, что творилось в пятидесятые: собственники разбегались, как крысы, а предприятия переводили в южные штаты. На то, что будет с рабочими, им было начхать.
Это не преувеличение. Бывшие промышленные центры Новой Англии теперь превратились практически в города-призраки.
- А твой отец собрал нас на совещание и объявил: «Мы остаемся. Теперь помогите нам выдержать конкуренцию».
- И что было дальше? - сказал я, как будто Джейми ждал моего сигнала, чтобы продолжить.
- Нам нужно было новое оборудование, но ни один чертов банк не решился дать нам ссуду! - Выпалив это, он перевел дыхание. - Тогда мистер Барретт рискнул собственными деньгами. Он вложил свои триста миллионов долларов, чтобы спасти наши рабочие места.
Надо же - папа никогда об этом не рассказывал. То есть я никогда и не спрашивал.
- Конечно, ему сейчас нелегко приходится, - сказал Джейми.
- Почему?
Он посмотрел на меня и произнес всего два слога:
- Гонконг.
Я кивнул.
Джейми продолжил:
- И Тайвань. А теперь к ним присоединилась и Южная Корея. Вот же дьявол!
- Да, мистер Фрэнсис. Мало кто сейчас играет по правилам.
И я знал, что говорю.
- В более непринужденной обстановке я бы это назвал совсем другими словами! - воскликнул Джейми. - Он правда прекрасный человек, Оливер. Уж точно не такая сволочь - прости, - как другие Барретты.
- Да, - сказал я.
- Честно говоря, - добавил Джейми, - мне кажется, именно поэтому он так старается быть справедливым с нами.
В тот день я разглядел в собственном отце совершенно другого человека - он оказался единственным, кто разделял со мною то чувство, которое я раньше никогда в нем не замечал.
Но, в отличие от меня, папа гораздо больше делал, чем говорил.
Справедливость восторжествовала в ноябре.
После нескольких неудачных сезонов сборная Гарварда разгромила команду Йеля: четырнадцать - двенадцать. Решающую роль сыграла наша превосходная линия защиты, которая не дала Эли пробиться к воротам, и, наверное, какие-то высшие силы, которые наслали могучие ветра, дабы воспрепятствовать игре Масси. Все сидящие на трибуне фанаты Гарвардской сборной не скрывали счастливых улыбок.
- Игра была прекрасная, - радовался отец по дороге в Бостон.
- Не просто прекрасная - потрясающая! - ответил я.
Я точно повзрослел - теперь я переживал за Гарвард всерьез.
Впрочем, это не имело значения. Главное, что Гарвард победил.
Отец припарковал машину у офиса на Стейт-Стрит.
Мы направились к ресторану, чтобы, как обычно, заказать лобстера и обменяться дежурными фразами светской беседы.
Папа шагал бодро, как, впрочем, и всегда. Несмотря на возраст, пять дней в неделю он занимался греблей на Чарльзе и был в прекрасной форме.
За столом мы говорили только о футболе. Отец никогда не спрашивал (думаю, и не собирался), чем кончилась история с Марси. И вряд ли он стал бы затрагивать наши прочие «запретные темы».
Так что пришлось взять огонь на себя.
Когда мы проходили мимо «Барретт, Уорд и Сеймур», я начал:
- Отец?
- Да?
- Я хотел бы поговорить с тобой о... компании.
Отцу стоило огромных усилий не улыбнуться: спортсмены вроде него не расслабляются, пока не пересекут финишную черту.
Нет, это не было моим очередным внезапным порывом. Несмотря на это, я никогда не рассказывал отцу, какими сложными путями пришел к решению влиться в компанию. И не говорил, сколько времени мне потребовалось на это.
В отличие от всех моих остальных решений, это я обдумывал каждый день (и каждую ночь) с того судьбоносного папиного юбилея, который состоялся больше полугода назад.
Во-первых, я решил так потому, что что-то сломалось в моей любви к Нью-Йорку.
Это не тот город, который может вылечить от одиночества. А больше всего мне нужна была именно компания. Место значения не имело.
Наверное, дело даже не в том, что я посмотрел на свою семью другими глазами. Скорее, мне просто хотелось домой.
Я перепробовал так много разного, лишь бы не быть тем, кто я есть.
А я Оливер Барретт. Четвертый. И это никуда не денешь.
