- Марси, я буду горько плакать всю неделю.
Произнес я эту фразу в холле аэропорта. Часы показывали шесть утра.
- Не неделю, а одиннадцать дней, - поправила она, - мы еще ни разу не расставались так надолго.
- Да, - улыбнулся я. - Я просто подумал: а вдруг на демонстрации применят слезоточивый газ?
- Ты говоришь это так, словно будешь специально нарываться, Оливер! - укоризненно посмотрела на меня Марси.
В точку. Да, побывать на демонстрации и столкнуться с полицией кое для кого признак настоящего мачо. Чем не повод поднять самооценку, которая с приходом в мою жизнь Марси опустилась ниже плинтуса.
- И не надо провоцировать чертовых копов, - добавила Марси.
- Обещаю. Буду вести себя хорошо, - неохотно пробурчал я.
Затем объявили посадку. Поцеловав ее на прощание, я помчался, зевая на ходу, на свой автобус до Вашингтона.
Признаюсь честно, я люблю, когда моего участия требуют какие-нибудь «очень важные» дела. В эту субботу в Вашингтоне должен был состояться крупный антивоенный марш, и за три дня до него организаторы обратились ко мне с просьбой помочь в переговорах с Департаментом юстиции. «Ты нам правда очень нужен», - сказал мне Фредди Гарднер. Я ходил, гордый, как павлин, пока не узнал, что для них я не только опытный профессионал, но и «человек, который выглядит, как идеальный республиканец».
Загвоздка номер один заключалась в том, по какому маршруту двинутся демонстранты в этот раз. Дело в том, что обычно митингующие проходят по Пенсильвания-авеню, мимо президентского дворца, однако в этом году администрация президента настоятельно потребовала, чтобы марш прошел южнее. Интересно, думал я, насколько? Что ж нам, к Панамскому каналу, что ли, идти?
Каждую ночь я отправлял Марси подробные сводки.
- Клейндиенст (коллега) продолжает занудствовать: «Будут беспорядки», «Будут беспорядки».
- Откуда, черт его дери, он знает? - заинтересовалась Марси.
- В этом-то и штука! Вот и я у него спросил: с чего, мать его, он это взял? - ответил я.
- Прямо такими словами? - пораженно спросила Марси.
- Ну... почти. В любом случае он ответил: «Так сказал Митчелл» (наш общий знакомый по работе).
- А откуда знает Митчелл?
- Я спрашивал. Никакого ответа. Я чуть ему не вмазал, еле удержался.
- Очень «зрелый» поступок был бы. Ты вообще как, не хулиганишь? - улыбнулась Марси на том конце провода.
- Если бы за эротические мысли давали срок - уже бы мотал пожизненное, - ответил я с идиотской ухмылкой.
- Я рада, - сказала она.
Конечно, счета за телефон нам приходили просто сверхгигантские.
На вечер четверга два епископа и целая орава священников назначили «Мессу мира» под стенами Пентагона. Нас предупредили, что скорее всего их попытаются арестовать, так что среди прихожан оказалась масса юристов.
- Беспорядки были? - спросила Марси, когда созванивалась со мной тем вечером.
- Нет. Полиция вела себя довольно вежливо. Но люди, толпа! Это невероятно. Они орали священникам вещи, которые и пьяные в баре постыдились бы сказать. Мне захотелось снести пару голов.
- И как, снес? - поинтересовалась Марси.
- Только мысленно, - развеял я ее опасения.
- Это хорошо, - довольным голосом произнесла она.
- Я скучаю по тебе, Марси. Мне хочется тебя обнять.
- Терпи. А что стало со священниками?
- Мы обратились в суд в Александрии, чтоб помочь им выкарабкаться. Вроде все прошло нормально. С чего ты, черт возьми, сменила тему? Я что, не могу поплакаться, как соскучился по тебе?..
В пятницу правительство отыгралось. Несомненно, молитвами мистера Никсона (и Билли Грэма[?]) на Вашингтон обрушились порывы холодного ветра. К тому же, на улице была огромная влажность. Но все это не остановило процессию со свечами, идущую за потрясающим капелланом Йеля по имени Билл Коффин. Черт побери, язык у этого парня был подвешен так, что он мог бы вернуть к религии даже меня. Позже я ходил послушать его в Национальный кафедральный собор. Я стоял в задних рядах (собор был забит под завязку) и дышал воздухом солидарности. В этот момент я отдал бы что угодно за возможность подержать Марси за руку.
Пока я совершал свой беспрецедентный визит в дом божий, орды Йиппи[?], Безумцев, «Синоптиков»[?] и прочих безмозглых придурков устроили безобразное побоище в районе развязки Дюпон. Разом подтвердив все опасения, которые я пытался развеять последнюю неделю.
- Сукины дети, - рассказывал я Марси, - им не нужно даже повода - лишь бы потом любоваться на себя в газетах и по телевизору.
- Им-то и надо было снести башку, - заметила она.
- Ты чертовски права, - расстроенно ответил я.
- А где был ты?
- В церкви.
Марси не поверила. Чтобы убедить ее, пришлось процитировать пару отрывков из проповеди Коффина.
- Знаешь, я уверена, - сказала она, - что в завтрашних газетах будет полколонки про службу и три страницы о беспорядках.
Увы, она оказалась права.
Мне плохо спалось. Совесть мучила: я наслаждаюсь роскошью дешевого мотеля, в то время как тысячи демонстрантов обосновались на ледяной земле и мокрых скамейках.
Суббота встретила нас ледяным ветром, но радовало то, что хотя бы прекратился дождь. Пока в моей юридической помощи еще никто не нуждался, и не было ничего, против чего можно было протестовать, я решил прогуляться к собору Святого Марка, который превратился в место встреч.
Церковь была заполнена людьми. Они спасались от холода, пили кофе или просто молча ждали начала. Все было организовано очень хорошо - были даже распорядители, задачей которых было охранять демонстрантов от полиции (и наоборот). Ну, и врачи тоже были, ведь люди за тридцать попадались сплошь и рядом.
У кофейного автомата группа медиков объясняла волонтерам, что делать в случае применения слезоточивого газа.
Знаете, иногда, когда ты один в толпе неизвестных людей, тебе начинают мерещиться знакомые лица. Судя по всему, это произошло со мной сейчас, потому что одна из медсестер, по-моему, здорово смахивала на... Джоанну Стайн.
- Привет, - сказала она, когда я брал кофе. Это и правда была Джоанна.
- Не хочу прерывать семинар по первой помощи, - произнес я.
- Все о'кей, - ответила она. - Я рада видеть тебя здесь. Как ты?
- Замерз.
Я не знал, надо ли извиниться за то, что не перезвонил ей. Момент был не слишком подходящим. Хотя, по-моему, в ее взгляде читался именно этот вопрос.
- Неважно выглядишь, Джо, - наконец проговорил я.
- Всю ночь провела в пути, - пожала плечами Джоанна.
- Тяжко тебе пришлось, - сказал я и предложил ей стаканчик кофе.
- Ты один? - спросила она.
В каком это смысле?
- Надеюсь присоединиться к пяти сотням тысяч других, - ответил я. Вроде выпутался.
- Ага, - кивнула она.
Повисла пауза.
- А кстати, Джо, как твои родители и братья поживают? - как бы невзначай поинтересовался я.
- Братья где-то здесь. Мама с папой играют в Нью-Йорке, - ответила Джо. И добавила: - Так ты на демонстрацию приехал?
- Естественно, - сказал я, стараясь звучать как можно естественнее. И немедленно пожалел, что соврал. Вдруг она сейчас пригласит меня присоединиться к ее друзьям?
- Ты... прекрасно выглядишь, - отметила она. Похоже, она тянула время в надежде, что я проявлю чуть больше интереса.
Но мне было чертовски неловко просто стоять тут и пытаться вести светский разговор.
- Извини, Джо. Меня там, на холоде, ждут мои коллеги, - промямлил я.
- Понимаю. Хочешь, выйдем вместе? - предложила она.
- Нет, это просто...
Она поняла, что мне не очень удобно, и отстала.
- Ну, тогда приятного тебе вечера!
Я помедлил, но потом все-таки двинулся к выходу.
- Привет оркестру! - крикнул я.
- Они будут рады видеть тебя, Оливер. Приходи как-нибудь в воскресенье, - подмигнула Джоанна.
Пройдя пару метров, я оглянулся. Джо присоединилась к группе врачей, которая состояла из еще одной медсестры и двух врачей. Очевидно, это те, с кем она сюда приехала. Интересно, они просто коллеги? Или один из них ее бойфренд?
Не твое собачье дело, Оливер.
Я шел с ними. Но не пел. Толпа, словно огромная сороконожка, миновала суд округа, ФБР, Департамент юстиции и сделала резкий поворот у самого казначейства. В конце концов мы добрались до устремленного ввысь мемориала Джорджу Вашингтону, отцу нации.
За весь день я отморозил себе задницу, сидя на земле. И немного подремал под речи ораторов. Но даже в таком состоянии меня проняло, когда многотысячный хор запел «Дайте миру шанс».
Я не пел. У меня никогда не было слуха. Нет, конечно, если бы рядом был оркестр Джоанны, я мог бы попробовать. Но как-то странно петь соло в толпе.
В свой нью-йоркский полуподвал я вернулся совершенно измотанным. Как только я отпер дверь, тут же зазвонил телефон. Я схватил трубку, как полоумный.
Голова была совершенно пуста.
- Привет, - запищал я фальцетом, - это Эбби Хоффман[?]. Поздравляю вас и желаю веселого Нового года!
По-моему, смешная шутка получилась.
Только Марси на том конце провода почему-то не смеялась.
Потому что это была не Марси.
- Гм... Оливер?
Моя маленькая шуточка, кажется, оказалась не ко времени.
- Добрый вечер, отец. Я... м-м... не думал, что это ты.
- Гм... да.
Мы помолчали. Потом отец все-таки сказал:
- Как дела, сын?
- Отлично. Как мама?
- Хорошо. Она тоже здесь. Гм... Оливер, насчет следующей субботы.
- Да, сэр?
- Мы встречаемся в Нью-Хейвене[?]?
Вот черт, напрочь забыл про эту встречу, которую мы назначили еще в июне!
- М-м... Конечно. Разумеется, - непринужденно произнес я.
- Отлично. Ты на машине? - уточнил папа.
- Да.
- Значит, встречаемся прямо у ворот стадиона? Скажем, в полдень?
- О'кей.
- А потом, надеюсь, поужинаем.
Ну же, Оливер, скажи «да». Он же хочет видеть тебя. Это чувствуется по голосу.
- Да, сэр, - неохотно ответил я.
- Отлично. Гм... Мама тоже хочет поговорить с тобой.
Неделя бурных демонстраций закончилась для меня сдержанным разговором с родителями.
Марси позвонила в полночь.
- В новостях сообщили, что, пока вы там митинговали, Никсон смотрел футбол, - съязвила она.
Теперь это уже не имело никакого значения.
- Без тебя дома так пусто, - отозвался я.
- Еще неделя, и все.
- Эта чертова разлука должна наконец закончиться! - возопил я.
- Она и закончится, друг мой. Через семь дней, - пообещала Марси.
