Пена Дней

XVIII

Монах вышел из сакристилища, следом за ним шел один из
Пузанов и какой-то Шиш. Они несли большие коробки из
гофрированного картона, наполненные декоративными
финтифлюшками.
-- Когда придет грузовик Мазил, подгоните его прямо к
алтарю, Жозеф, -- сказал Монах Шишу.
Дело в том, что почти всех профессиональных Шишей зовут
Жозефами.
-- Красить будем в желтое? -- сказал Жозеф.
-- В фиолетовую полоску, -- сказал Пузан, Эммануэль Дзюдо,
здоровенный симпатичный весельчак, униформа и золотая цепь
которого блестели, как носы на морозе.
-- Да, -- сказал Монах, -- ведь для блаславения прибудет
Епискобчик. Пошли, нужно украсить всеми этими финтифлюшками
балкон Музыкантов.
-- А сколько будет музыкантов? -- спросил Шиш.
-- Семижды десять да три, больше, чем толковников, --
сказал Пузан.
-- И четырнадцать детищ Веры, -- сказал Монах с гордостью.
Шиш протяжно свистнул: "Фьюйуйуй..."
-- А брачуются всего двое! -- с восторгом сказал он.
-- Да, -- сказал Монах. -- У богатых всегда так и бывает.
-- Гости будут? -- спросил Пузан.
-- И много! -- сказал Шиш. -- Я возьму длинную красную
алебарду и трость с красным набалдашником.
-- Нет, -- сказал Монах. -- Нужна желтая алебарда и
фиолетовая трость, так будет изысканнее.
Они добрались до подножия хоров. Монах обнаружил, что в
одном из поддерживающих свод столбов замаскирована дверь, и
открыл ее. Один за другим они стали подниматься по узкой
лестнице, закрученной как винт Архимеда. Сверху падали неясные
отблески.
Они ввинтились на двадцать четыре поворота и остановились
передохнуть.
-- Тяжело! -- сказал Монах.
Шиш, стоявший ниже всех, подтвердил это, и Пузан,
оказавшийся между двух огней, подчинился формулировке
большинства.
-- Еще два с половиной оборота, -- сказал Монах.
Они очутились на платформе, расположенной за алтарем в ста
метрах над землей, которая едва угадывалась отсюда сквозь
туман. Облака бесцеремонно проникали в церковь и расползались
по нефу обширными серыми клочьями.
-- Будет хорошая погода, -- сказал Пузан, принюхиваясь к
запаху облаков. -- Они пахнут тимьяном.
-- С привкусом синего рейгана, -- сказал Шиш, -- он тоже
чувствуется.
-- Надеюсь, церемония удастся на славу! -- сказал Монах.
Они поставили свои картонки и начали украшать стулья
Музыкантов принесенными финтифлюшками. Шиш разворачивал их, дул
сверху, очищая от пыли, и передавал Пузану и Монаху.
Над ними ввысь уходили столбы, казалось, что они
соединяются где-то неимоверно далеко. Матовый камень красивого
бело-кремового цвета ласкало мягкое сияние дня, и он отражал во
все стороны нежный, спокойный свет, становившийся на самом
верху голубовато-зеленым.
-- Надо бы начистить микрофоны, -- сказал Монах Шишу.
-- Разверну последнюю штуку, -- сказал Шиш, -- и займусь
ими.
Он вытащил из котомки лоскут красного сукна и принялся
энергично надраивать цоколь первого микрофона. Всего их было
четыре, они располагались в ряд перед стульями оркестрантов,
причем скомбинированы были так, что пока внутри раздавалась
музыка, каждой мелодии снаружи церкви отвечал колокольный звон.
-- Поторопись, Жозеф, -- сказал Монах. -- Мы с Эммануэлем
уже кончили.
-- Подождите меня, -- сказал Шиш, -- подайте, Христа ради,
еще минут пять.
Пузан и Монах закрыли коробки крышками и сложили в углу
балкона, чтобы забрать их оттуда после свадьбы.
-- Я готов! -- объявил Шиш.
Все трое застегнули ремни своих парашютов и грациозно
бросились в пустоту. Три огромных разноцветных цветка
раскрылись с мягким всплеском, и вся троица благополучно
коснулась ногами полированных плит нефа.