Пена Дней

XXXIII

Вялая, доверчивая рука Хлои лежала в руке Колена. Она
смотрела на него, ее чуть удивленные светлые глаза вселяли в
него покой. У подножия платформы в комнате скапливались
хлопоты, изо всех сил душившие друг друга. Внутри своего тела,
внутри грудной клетки Хлоя чувствовала непроницаемую силу,
враждебное присутствие, она не знала, как бороться, время от
времени она кашляла, в надежде стряхнуть своего противника,
вцепившегося в глубины ее плоти. Казалось, что, глубоко
вздохнув, она заживо отдастся бесцветной ярости врага, его
скрытой злокачественности. Грудь ее едва вздымалась, и
прикосновение гладких простынь к длинным голым ногам придавало
спокойствие ее движениям. Рядом с ней, слегка сгорбившись,
сидел и смотрел на нее Колен. Входила ночь, превращалась в
концентрические пласты темноты вокруг маленького светящегося
ядра утонувшей у изголовья в стене лампы, прикрытой круглой
пластинкой матового хрусталя.
-- Поставь мне музыку, мой Колен, -- сказала Хлоя. --
Поставь то, что ты любишь.
-- Это тебя утомит, -- сказал Колен.
Он говорил откуда-то издалека, он плохо выглядел. Он
только сейчас сообразил, что всю его грудь занимало сердце.
-- Прошу тебя, -- сказала Хлоя.
Колен поднялся, спустился по маленькой дубовой лесенке и
зарядил автоматический аппарат. Громкоговорители были во всех
помещениях. Он включил динамик этой комнаты.
-- Что ты поставил? -- спросила Хлоя.
Она улыбалась. Она и так это знала.
-- Помнишь? -- спросил Колен.
-- Помню...
-- Тебе плохо?
-- Терпимо...
В том месте, где реки впадают в море, образуется гряда,
через которую трудно переплыть, и бурные, покрытые пеной
водовороты, в которых пляшут обломки погибших судов. Снаружи
ночь, внутри свет лампы, воспоминания одно за другим выныривали
из темноты, натыкались на свет и, то расплывчатые, то явные,
показывали свои белые животы и посеребренные спины.
Хлоя чуть-чуть приподнялась.
-- Сядь рядом со мной...
Он подошел к ней и устроился поперек кровати, голова Хлои
покоилась на сгибе его левой руки. Кружева легкой рубашки
вычерчивали на золотистой коже капризную сеть линий, нежно
разбухавшую там, где начинались груди. Рука Хлои вцепилась в
плечо Колена.
-- Ты не сердишься?
-- Почему я должен сердиться?
-- Иметь такую вздорную жену...
Он поцеловал доверчивую ключицу.
-- Прикрой чуть-чуть руку, Хлоя. Ты озябнешь.
-- Мне не холодно, -- сказала Хлоя. -- Слушай пластинку.
В игре Джонни Ходжеса было что-то эфемерное, что-то
необъяснимое и совершенно чувственное. Чувственность в чистом
виде, освобожденная от всего телесного.
Углы комнаты менялись, постепенно закругляясь под
воздействием музыки. Колен и Хлоя покоились теперь в центре
сферы.
-- Что это было? -- спросила Хлоя.
-- "The Mood to be Wooed", -- сказал Колен.
-- Именно это я и чувствовала, -- сказала Хлоя. -- Но как
зайдет к нам доктор, когда комната такой формы?