Пена Дней

XXXII

Он бежал изо всех сил, и у него перед глазами люди
медленно кренились, чтобы упасть, как кегли, растягивались на
мостовой с мягким всплеском, как большой кусок картона, который
упал плашмя.
И Колен бежал, бежал, острый угол горизонта, сжатый между
домов, бросался ему навстречу. Под его шаги опускалась ночь.
Ночь из черной ваты, аморфная и неорганическая, и небо было без
цвета, потолок, еще один острый угол; он бежал к вершине
пирамиды, и сердце его застыло в перекрестье сечений не до
конца загустевшей тьмы, но до его улицы было еще три других.
Хлоя лежала, очень бледная, на их чудесном брачном ложе.
Ее глаза были открыты, но дышала она с трудом. С ней была
Ализа. Изида помогала Николасу, который, следуя Гуффе,
приготовлял что-то укрепляющее, а мышь перетирала своими
острыми зубами зерна травы, чтобы из них сварить постельное
питье.
Но Колен не знал, он бежал, он боялся: почему нельзя
всегда оставаться вместе, нужно еще чего-то бояться, может
быть, это несчастный случай, ее задавила машина, она будет
лежать на своей кровати, я не смогу ее увидеть, мне не дадут
войти, но вы, чего доброго, считаете, что я боюсь моей Хлои, я
увижу ее вопреки вам, но нет. Колен, не входи. Может быть, она
только ранена, тогда все пройдет, мы пойдем вместе в Лес, чтобы
снова увидеть скамейку, я держал ее руку в своей, ее волосы
рядом с моими, ее запах на подушке. Я всегда беру ее подушку,
вечером мы за нее еще подеремся, моя ей слишком туга, под
головой она остается совсем круглой, а я, я беру ее потом,
когда она пропитывается ароматом ее волос. Никогда больше я не
почувствую сладостного аромата ее волос.
Тротуар стал перед ним на дыбы. Он перемахнул через него
одним гигантским прыжком, он был на втором этаже, он поднялся,
он открыл дверь, и все было тихо и спокойно, ни людей в черном,
ни священников, покой ковров с серо-голубыми рисунками. Николас
сказал ему: "Пустяки", и Хлоя улыбнулась, она была счастлива
снова его видеть.