And all that was between

4. Опасное лето

...Желтый тусклый свет закопченной керосиновой лампы едва освещал маленькую комнату со старой ободранной мебелью, бросая болезненный отблеск на лицо человека, лежавшего на кровати, отчего оно казалось словно вылитым из воска. Пересохшие губы растрескались от жара, взмокшие черные волосы струились по серой подушке, на лбу блестели капли пота. 
В комнате было холодно, пронизывающий осенний ветер свистел в щелях окна, которое лишь чудом еще оставалось целым. Но Снейп не замечал этого, поскольку его то бросало в жар, то начинало ужасно лихорадить. Он чувствовал себя совершенно больным и разбитым, у него не было сил даже поднять голову - не то что встать и попытаться найти какие-нибудь лекарства. Но не это было самое худшее. 
Жар, который мучил его, был теплом ее тела. В шуме дождя за окном слышался ее голос. «Все хорошо», - прошептала она, и все действительно было хорошо, так, как он не смел и мечтать. 
Не смел - но мечтал. Гнал от себя эти мысли, проклинал себя за них - но ничего не мог с собой поделать и продолжал мечтать. И так продолжалось годами. Сколько ему было тогда, когда он впервые поймал себя на такой «запретной» мысли - тринадцать? четырнадцать? Или это началось с того момента когда он - не по годам взрослый мальчик - впервые увидел ее - не по годам красивую девочку? 
Истощенный горячкой мозг играл с ним злые шутки: пятно света на потолке сочеталось с мраком комнаты, с паутиной, которым были затянуты уголки - и перед глазами вставали картины из прошлого, от которых нельзя было избавиться, закрыв глаза. Та самая река, тот же заросший камышами берег - но другой день, другое время, совсем другая жизнь. 
... Июльский день. Солнце в зените. Воздух влажный и тяжелый – собирается дождь. Двое подростков сидят совсем рядом, опершись спинами о ствол старой ивы. Она держит на коленях развернутую книгу и, едва хмурясь, перебегает глазами со строки на строку. Он также делает вид, будто читает учебник, но на самом деле его глаза неотрывно следят за ней, впитывают каждое движение ее бровей. Ее легкое цветастое платье, едва загорелые плечи, небрежно связанные в хвост волосы - так близко, что он чувствует их запах. Ему ничего так не хочется, как коснуться ее - просто коснуться, но даже на это он не может решиться. Рядом с ней Северус чувствует себя очень неуклюжим, в груди в который раз закипает обида на свою непривлекательную внешность, худощавое телосложение, заношенную одежду, и на свою робкую нерешительность. 
Виной ли этому жара, или что-то еще - но вдруг эта обида, как хмель, ударяет в голову, выбивает из под ног почву. В бесконечном поединке между разумом и чувством, между страхом и желанием, годами разрывающим его существо, неожиданно берет верх именно то, что он все время пытается побороть. И в этот момент у него больше нет сил просто сидеть рядом - слишком ярко вспыхивает в сознании желание быть с ней. 
Он осторожно накрывает ладонью ее пальцы. Страх и нерешительность неожиданно возвращаются - еще более сильные, чем были; они требуют немедленно убежать, отступить на привычную территорию. Но отступать поздно. Она поднимает голову - и обжигает его своим невероятным зеленым взглядом, в котором удивление сочетается с едва заметной искрой лукавства. Невыносимо длинное мгновение - и он чувствует, как она легонько сжимает в ответ его руку. 
Холодный, комок, что зрел в груди, разлетается на тысячи жгучих осколков - и время останавливается. Глядя на нее, чувствуя сплетение их рук, Северус не верит сам себе, боится даже пошевелиться. Она так близко, что можно почувствовать тепло ее дыхания на своем лице - стоит лишь склониться поближе... 
Резкий удар грома вдруг заставляет их обоих чуть ли не подскочить на месте. На страницу ее книги падают первые капли дождя. Она закрывает учебник, встает на ноги - и чары этого момента разрушаются, остается только тепло ее руки в ладони. 
- Пойдем, Северус. Начинается... 
Он молча встает, сжимая руку в кулак, словно пытаясь сохранить каплю этого тепла как можно дольше. Бессильная ярость на самого себя - жалкого неудачника, вся жизнь которого, кажется, соткана из упущенных возможностей - не дает ему сказать даже слова в ответ. Смутное ощущение чего-то необратимо утраченного до боли сжимает горло…
…и превращается в чад старой лампы, в уродливые влажные пятна на потолке, в запах плесени и вой ветра за окном старого, заброшенного дома, в котором она, настоящая, никогда не была - и уже никогда не будет. Снова желтый свет, слежавшаяся подушка, пылающий лоб и одиночество - привычное, всепоглощающее, надоевшее до смерти. Он съежился и судорожно обхватил себя руками, словно отчаянно пытаясь сохранить на своем теле ее следы - так же, как прежде, подростком, ловил прикосновение ее руки. 
Тогда ему было невыносимо больно от этого утраченного шанса на хоть какую-то близость. Но это было ничто по сравнению с тем, что он чувствовал теперь, потому что никогда не иметь - это не так страшно, как получить и тут же потерять. 
«Заснуть ... или умереть прямо здесь ... пожалуйста ... что угодно кроме этого ада ...» 
...Лили отхлебнула из большой чашки горячий дымящийся чай, и едва удержалась от того, чтобы не скривиться - ее сестра Петуния, сидевшая в кресле напротив, только делала вид, будто увлеченно читает: ее прозрачные глаза каждую минуту остро поглядывали на сестру поверх журнала. Чай был слишком крепким, к тому же, в нем явно не хватало сахара. Преодолев глупое детское желание воспользоваться магией назло сестре, Лили потянулась за сахарницей. От глаз Петунии это не укрылось, и она сжала свои бесцветные губы еще сильнее. 
Вдруг в окно что-то громко постучалось. Едва не опрокинув все содержимое сахарницы в чашку, Лили повернулась к окну, и увидела большую серую сову с привязанным к лапке письмом. 
- Опять совы... - сердито бормотала Петуния, пока Лили впускала птицу в комнату и отвязывала письмо. - Неужели хоть здесь нельзя ни дня обойтись без этого? Что там, мир без тебя перевернется?
- Это Джеймс, Петуния. - примирительно сказала Лили. - Просто письмо от Джеймса... 
Сестра пренебрежительно фыркнула, вложив в этот звук все, что она думала по поводу Джеймса Поттера. 
- Боится спать в одиночестве в темноте? Не может развязать шнурки? Умирает от голода, будучи не в состоянии найти холодильник? - настроение у Петунии было настолько скверным, что она даже не пыталась сдерживать себя. 
При других условиях Лили ответила бы, что у них с Джеймсом нет холодильника - и этим разозлила бы сестру еще больше. Но сейчас язвительные слова пролетели мимо ее сознания, и поэтому она на них не отреагировала. На лице Петунии мелькнуло разочарование, она поморщилась и снова занялась своим журналом. 
Письмо от любимого мужчины казалось Лили ядовитой змеей в руках. На сердце было невероятно тяжело, душу грызли такие угрызения совести, которые она вряд ли испытывала когда-либо раньше. Она готова была бросить письмо в огонь - лишь бы не читать тех полных нежности и любви слов, которых она не заслуживала сейчас, когда ее тело еще сохраняло следы чужих ласк, а на губах еще не угас жар чужой любви. 
Если бы Лили была в одиночестве, она, наверное, так и поступила бы: уничтожила бы письмо, а затем солгала бы, что не получила его. Врать Джеймсу - сама эта мысль казалась ей отвратительной, но теперь без этого уже не обойдется. Да и что такое эта маленькая невинная ложь рядом с тем, что она совершила сегодня? 
Спокойно. Что за глупости? «Уничтожить, соврать ...» Просто отложить письмо, не читая, подождать, пока сегодняшний день не изгладится в памяти, пока не успокоится растревоженная совесть. Подождать - и тогда уже прочитать, и спокойно жить дальше в роли счастливой молодой жены, как это было до сих пор. Что, в конце концов, изменил сегодняшний день? Ничего. Просто сиюминутная слабость вызванная... чем? Обидой из-за очередного скандала с сестрой? Грустью? Ностальгическими воспоминаниями детства? Жалостью к тому, кто, несмотря ни на что, все же был когда-то ее близким другом? Лили сама до конца не понимала. 
Глаза Петунии зорко следили за сестрой из-за яркой глянцевой обложки. 
«Что-то ты не очень торопишься читать послание от любимого... поссорились? Не все так хорошо в уютном гнездышке?»
«К черту!» - вдруг рассердилась Лили. - «Это моя жизнь и мне абсолютно наплевать, что там может подумать Петуния: главное, что я знаю, как все на самом деле! А у меня все в порядке, и в моей семье все просто замечательно!»
Она решительно поднялась с места, сжимая в руке нераспечатанное письмо.
- Я пойду спать. Что-то я немного устала... Спокойной ночи. 
«Устала от чего?» - казалось, спрашивали серые глаза сестры, но, скорее всего, Лили это просто показалось, как это часто бывает с теми, чья совесть нечиста. 
- Спокойной ночи. - сухо кивнула Петуния. - Я тоже скоро пойду. 
Наверху Лили быстро разделась, не включая свет, спрятала письмо Джеймса в ящик комода, и нырнула под одеяло, надеясь быстрее заснуть. Но это оказалось не так просто. Только под утро ей удалось отогнать от себя мысли о своей бесстыдной измене – о мокрых черных волосах, дрожащих тонких губах и жаре худощавого тела, и заснуть. Однако смутное, тревожное предчувствие того, что все это так просто не закончится, не давало ей покоя даже во сне. 
На другом конце города Северус Снейп наконец провалился в тяжелый, глубокий сон без сновидений.