And all that was between

15. Последняя услуга

Дамблдор откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Морщинистые старческие веки вздрагивали, словно у человека, который видит кошмар, но никак не может проснуться. 
- Прежде чем я что-нибудь скажу, я должен попросить тебя еще об одной, надеюсь, уже точно последнюю услуге. 
Снейп закатил глаза к потолку, тяжело вздохнул. 
- Это уже вошло в тебя в привычку. Страшно представить, о какой ЕЩЕ услуге ты можешь меня попросить... после такого.
Директор словно и не услышал его слов. 
- Северус, ты знаешь, как высоко я ценю свободу воли, и как я доверяю людям. Я не беру нерушимых обетов - обычно, мне вполне хватает честного слова... за некоторым исключением. Но то, о чем я хочу говорить - именно тот случай. Слишком много поставлено на карту. 
- Одним обетом больше, одной меньше ... - в голосе Снейпа чувствовалась тщательно скрываемая горечь. - Хорошо, я дам тебе его, если от этого зависит очередное спасение мира. 
- Не надо обетов... Просто пообещай мне, что будешь идти до конца, Северус. Что бы ни случилось, о чем бы ты не узнал - НИЧТО не должно изменить твоего решения. Пообещай, что выполнишь мою просьбу - ты же знаешь, как я всегда полагался на твое слово. 
- Давай скорее покончим со всем этим. - прервал его Снейп, поморщившись, как от горькой микстуры. - Даю тебе честное слово, что доведу порученную мне работу до конца, и не отступлю, что бы ни случилось. 
Дамблдор молча кивнул, не открывая глаз. Сейчас он казался невероятно старым - старше любого из волшебников, изображенных на окружающих его портретах бывших директоров – спящих или притворявшихся спящими. 
- Боже, я бы что угодно отдал за то, чтобы на моем месте сейчас был кто-то другой. Но это только мой груз, и я должен нести его сам. Сам отвечать за совершенный грех... 
Снейп никогда не слышал в голосе директора таких ноток: казалось, он едва сдерживает себя, чтобы не разрыдаться. И это не просто настораживало - это пугало, как и неизвестность, что холодным мраком окутывала его разум. Он слишком хорошо знал Альбуса Дамблдора, чтобы понимать: имея с ним дело, ничего нельзя предвидеть, ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Каждый нерв, каждый мускул дрожал от напряжения – Снейп пытался приготовиться к удару, но не знал, с какой стороны его следует ожидать. 
- Я страшно виноват перед тобой, Северус. - после короткой паузы произнес Дамблдор. - Нет слов, чтобы описать это. Ты имеешь право меня ненавидеть - и ты будешь. Я не надеюсь на то, что ты сможешь меня простить ... я только хочу, чтобы ты понял: у меня не было выбора. 
- Давай пропустим эту лирическую часть. – Чаша терпения Снейпа переполнилась. Нервы, казалось, уже кровоточили от напряжения. - Скажи уже: за что, в конце концов, я тебя ненавидеть? 
Вздохнув, Дамблдор решительно оторвался от спинки кресла и открыл влажные синие глаза, которые казались преисполненными тоски и отчаяния. 
- Северус, вспомни, сколько раз за все эти годы я отмечал, что Гарри не так уж и похож на Джеймса? Что от него у мальчика только внешность, а в характере они не имеют практически ничего общего? 
Снейп презрительно скривил губы. 
- Ты сам делаешь то, чем постоянно мне укоряешь: видишь только то, что хочешь видеть. Я знал Поттера немного с другой стороны, чем ты, и могу заверить: мальчишка такой же, как и его отец. И это касается не только внешности. 
Дамблдор покачал головой. 
- Все это время глубоко в душе я надеялся, что ты догадаешься, что ты почувствуешь... Я хотел верить, что твои раны не столь глубоки .. старый дурак, какой же я был наивный! 
- Что? - Очень тихим и спокойным голосом спросил Снейп. Слишком тихим. Слишком спокойным. - Что я должен был почувствовать? 
Его глаза расширились, отчего лицо казалось еще более худым и осунувшимся, чем обычно. Желтое сияние свечей жутко отблескивало в зрачках. Директор не мог выдержать бездны этого взгляда и отвел глаза - но сразу же встретился с острым взглядом темных глаз Финеаса Найджеллуса: он наблюдал происходящим в кабинете, даже не пытаясь притворяться спящим. 
- Однажды в одной из наших бесед я что-то там говорил о том, что взрослый человек должен предусматривать последствия своих действий... всех своих действий. Но это - идеал, которого на практике не придерживается почти никто. Подумай, Северус, где и как ты слабину, позволив себе забыть об ответственности. Ведь, прежде всего, несмотря на твою удивительную способность к самоконтролю, ты - человек ... и мужчина. 
- Я не понимаю... 
- Ты понимаешь, Северус. Поскольку «немного с другой стороны» ты знал не только Джеймса Поттера. Лили ты также знал несколько иначе, и гораздо лучше, чем кто-либо мог себе представить. 
- ЧТО?! - Снейп вскочил. Его лицо пылало болезненным румянцем, глаза, казалось, готовы были испепелить директора на месте. - На что ты намекаешь? Как ты вообще смеешь?! 
- Я не осуждаю тебя и не имею на это морального права... потому что сам заслуживаю гораздо большего осуждения. – скорбным тоном сказал Дамблдор. - Просто так случилось, что мне известно об этом, и именно на основании этого я могу утверждать: Гарри не такой, как Джеймс, потому что это просто физически невозможно. 
- Ты хочешь сказать, что я имею отношение к этому мальчишке? - после вспышки гнева, Северус пытался взять себя и вернуться к привычному тону, однако это получалось плохо. В глубине черных глаз затаился панический страх. - Если это способ заставить меня все-таки полюбить его, то это слабо, Дамблдор, очень слабо. Наверное, правду говорят те, кто считает, что ты стареешь, что разум твой уже не тот, что раньше ... 
- Ох, Северус. - директор снова закрыл глаза. - Как бы я хотел, чтобы это было правдой, чтобы мои слова были просто болтовней старого маразматика ... 
- И это так и есть. - голос Снейпа становился все более нервным. Казалось, в первую очередь он предпочитает убедить в собственных словах самого себя. - Он похож на Поттера как две капли воды, просто до абсурда похож... КАК ЭТО ВООБЩЕ ВОЗМОЖНО?! 
- Даже маггловским женщинам удается скрывать правду об отцах своих детей, что уж говорить о способных молодых ведьмах? 
- Ты меня не убедишь! - упрямо огрызнулся Снейп. - Не убедишь! У тебя не получится ... 
Сжав пальцами виски, он хаотично ходил по кабинету, напоминая сумасшедшего в изолированной палате; запертое в клетке дикое животное; кого угодно - только не на себя самого, не беспощадного и въедливого учителя зелий, чьих уроков так боялись ученики. 
Дамблдор тяжело поднялся с кресла и, ссутулившись, направился к шкафчику. Открыв дверцу, он достал оттуда Омут памяти и поставил на стол. Увидев этот предмет, Снейп почувствовал себя так, будто в комнате мгновенно похолодало градусов на двадцать. 
- Я вижу, ты не доверяешь мне, Северус, и имеешь на это все основания, - полные слез глаза директора почти умоляюще взглянули на Снейпа. – Но ей – ей ведь ты поверишь?.. 
Медленно, очень медленно Дамблдор приставил палочку к виску, бесконечно долго тянулась за ней серебристая нить. Действительно ли время замедлило свой ход - или так казалось Снейпу, который, еще не зная, что именно ему предстоит увидеть, мысленно молил о том, чтобы этот миг не завершался никогда? Но вот директор легонько встряхнул рукой над каменной чашей - и паутинка его воспоминаний оторвалась, упала и забурлила, превращаясь в знакомую серебристую жидкость. 
Погружение в чужие воспоминания показалось Северусу прыжком в бездну, перед которым хотелось набрать в легкие как можно больше воздуха. Но еще больше хотелось убежать, наплевать на свои хваленые самоконтроль и мужество - и просто трусливо сбежать, сбросить с себя всякую ответственность и никогда больше не войти в этот кабинет, не увидеть этой каменной чаши, не встретиться с взглядом синих старческих глаз... Однако бежать было некуда. Поэтому Снейп - медленно, очень медленно - опустил лицо в серебристый водоворот, полный жуткой уверенности, что с этого момента жизнь для него в который уже раз необратимо изменится. 
Для Дамблдора время также почти остановилось. Казалось, целая вечность прошла с тех пор, как Снейп отправился в свое, наверное, самое роковое путешествие в жизни. Директор не мог представить себе, что будет, когда тот вернется из Омута памяти - даже для его выдающегося ума это было слишком непосильной задачей. Поэтому он молитвенно сложил ладони - и просто ждал, ждал, ждал... 
...Лицо, возникшее из каменной чаши, казалось, вообще не принадлежало человеку. Разве может человеческое лицо содержать в себе столько страдания? Разве человеческие глаза могут быть такими страшными? Разве может за этой маской, сотканной, казалось, из самой невыносимой боли и пылающей ненависти, существовать живой человек? В конце концов, разве способен человек переживать такую боль - и все еще оставаться живым? 
Стук каменной чаши об пол. Встревоженный вскрик феникса Фоукса. Серебристая жидкость растекается по полу - жалкая, бледная лужица, даже не верится, сколько беды она натворила. И голос - осиплый, мертвый, менее всего похож на человеческий голос: 
- Теперь мне будет очень легко тебя убить. 
Грохот тяжелых дверей кабинета за спиной. Шаги, удаляются - шаги человека бегущего, не разбирающего дороги, не видящего ничего перед собой. Бегущего по лестнице все ниже и ниже, спускающегося в самые глубины своего убежища, своего персонального ада. Дамблдор тяжело опустился в кресло за столом, закрыл глаза, закрыл ладонями уши ... ослепнуть, оглохнуть, умереть ... 
«Имей совесть» - прошелестело в мозгу. - «Тебе осталось терпеть всего одни сутки ... а ему?» 
Внизу, в пустом безлюдном подвале, хлопнула еще одна дверь, надежно спрятав за собой вопль отчаяния, который никто никогда не услышит. Такой отчаянный, такой человеческий вопль...