And all that was between

Интермедия. Тучи над Хогвартсом

Сивилла Трелони не спала. Сидя перед загроможденным пустыми бутылками, стеклянными шарами и разнокалиберными картами столом, она зябко куталась в шаль и нервно перебирала дрожащими пальцами нити собственного ожерелья. Ее расширенные глаза казались еще больше за огромными стеклами очков. Истощенный мозг профессора Трелони был не в состоянии преодолеть видения, преследовавшие ее в последнее время, а херес, с помощью которого она пыталась с ними бороться, казалось, делал их еще загадочнее - и от этого страшнее. 
"Пронзенная молнией башня ... пронзенная молнией башня ..." 
Затуманенный разум провидицы не в силах был растолковать значение этого видения, которое с недавних пор не давало ей покоя - и это доводило ее до безумия. Карты, шары, чаинки, звезды и планеты - все то, что составляло зыбкую основу ее существования - имело теперь только одно значение: пронзенная молнией башня. Она видела этот образ даже с закрытыми глазами, а когда ей удавалось заснуть, эта башня врывалась в ее спутанные сновидения так, что нельзя было понять: это сон, видение или реальность? 
Трелони схватила колоду карт, и принялась уже в который раз панически раскладывать их на краешке стола. 
"Пронзенная молнией башня ... пронзенная молнией башня... Черноволосый юноша, шрам-молния... молния, башня? Смерть для жизни... из-за жизни... ради жизни? Черноволосый мужчина, кровь, тайна ... какая тайна - крови? К чему тут кровь? Сатурн... почему опять этот проклятый Сатурн?! "
Сивилла яростно швырнула карты на пол, схватила полупустую бутылку хереса и налила себе полную чайную чашку, расплескав половину на грязную цветастую скатерть. Что-то страшное надвигалось на Хогвартс; оно уже было так близко, что от этого жуткого ощущения мороз шел по коже. Но провидица знала, что никто ей не поверит, поэтому все, что ей оставалось - это сидеть, находясь в душном плену Знаков, и ждать. 
"Пронзенная молнией башня ..." 
Финеас Найджеллус не спал. Ни при жизни, ни за время своего существования в виде магического портрета, ему еще не приходилось видеть сцены, подобные той, что разыгралась сегодня в кабинете директора Хогвартса. Ни разу - за исключением одной осенней ночи шестнадцать лет назад. И по иронии судьбы, в обоих случаях главным действующим лицом был один и тот же человек. 
Финеас никогда не отличался сентиментальностью, однако даже ему казалось, что на долю Северуса Снейпа выпало слишком много боли, что за каждую свою ошибку, каждую слабость он должен платить непомерной ценой. 
Уже дважды Снейп был убит, уничтожен, растоптан на его глазах - но он все равно поднимался, становился на ноги и продолжал дальше идти своим тернистым путем. Финеас искренне удивлялся: откуда такая несокрушимая сила духа, такое непоколебимое мужество в худощавом теле этого невысокого, некрасивого, болезненного на вид мужчины? Способен ли хоть кто-то из этих выскочек-гриффиндорцев взять на свои плечи такую тяжесть, с гордостью подумал профессор Блэк - последний на данный момент директор Хогвартса-слизеринец. 
Финеас Найджеллус тихо вздохнул. Много ли кто задумывался над тем, какая это нелегкая судьба - быть портретом на стене кабинета Дамблдора, какой выдержки и моральных усилий это требует? Однажды он сам ошибся, бросив в лицо своему праправнуку горькую и болезненную правду, знать которую не имел права никто. Но это произошло потому, что Финеас не мог больше наблюдать за тем, какой ненавистью и враждебностью друг к другу пылают родные отец и сын; как Сириус Блэк на каждом шагу восхваляет обманчивую схожесть своего крестника и своего покойного друга, как Альбус Дамблдор поддерживает эту паутину лжи ради общего блага, ловко дергая за нужные ниточки ... наблюдать - и не иметь права расторгнуть паутину. 
Да, он получил большое удовольствие, срывая пелену с глаз своего последнего потомка - но не потому, что был "наихудшим из директоров Хогвартса", которому нравится мучить других. Он был обычным человеком, которому стало слишком трудно безмолвно наблюдать за жестокой несправедливостью - а он наблюдал это годами. Тот поступок был вызван желанием немного избавиться от собственной горечи, а не намерением умышленно сделать больно последнему живому мужчине из рода Блэков. 
"Пронзенная молнией башня ..." 
Северус Снейп не спал. Он находился в каком-то немом оцепенении, где не существовало ни времени, ни пространства. В последний раз он испытывал подобное в шестнадцать лет - в тот день, когда очередная выходка всеобщих школьных любимцев необратимо искалечила ему жизнь; когда та, кого он любил больше всего на свете, скрылась за портретом Полной Дамы, окончательно разорвав все то, что их еще объединяло. 
«Окончательно? Нет, не окончательно ... и это оказалось самое страшное». 
В ту ночь он лежал за зелеными занавесками, искусав до ран тонкие губы, вцепившись застывшими пальцами в простыню. Жгучие слезы стекали по вискам, и он жаждал, чтобы утро не наступил никогда, чтобы ему не пришлось спускаться в Большой Зал под градом насмешек и ехидных восклицаний, и видеть ее - далекой, чужой, равнодушной ...
Его детство закончилось тогда. Но только теперь Северус узнал, как больно быть мужчиной, и какая это страшная ответственность. Его мир в очередной раз был полностью разрушен - и теперь опять нужно было собирать обломки, составлять из них некое подобие жизни. Сначала его поддерживала ненависть, потом – любовь... а что станет его поддержкой сейчас?! 
"Пронзенная молнией башня ..." 
Драко Малфой не спал. Ему было страшно – так страшно, что хотелось, как маленькому ребенку, закрыть глаза, спрятаться под одеяло и думать о хорошем: о том, как папа подарит ему новую метлу, а мама отведет в кафе-мороженое на аллее Диагон. Но папа сидел в Азкабане, мама превратилась в тень самой себя, вздрагивая от каждого шороха, а сам Драко уже не был маленьким мальчиком - об этом свидетельствовала Черная Метка на его предплечье, таком беззащитном и хрупком. И менее суток отделяло его от того момента, когда он вынужден будет окончательно ступить за тот край, откуда нет возврата. Столько лет он жил с мечтами о могуществе, о невероятной магической силе и власти, которую получит он и его семья благодаря Темному Лорду. Но теперь, когда уродливое змеиное лицо из овеянного темной романтикой образа превратилось в реальность, эти тщеславные мечты казались ему глупыми и абсурдными, похожими на бессмысленные фантазии маленького ребенка. Драко хотел уснуть и проснуться в том мире, в котором он жил до недавних пор: спускаться в Большой Зал на завтрак, посещать уроки, играть в квиддич, дразнить Поттера и его друзей. Он вовсе не хотел никого убивать. 
"Пронзенная молнией башня ..." 
Альбус Дамблдор не спал. Покинув свой кабинет, пребывание в котором сейчас казалось просто невыносимым, он мерил шагами длинные школьные коридоры, заложив руки за спину. Тайна, которая семнадцать лет отравляла его существование, наконец, перестала быть тайной, но директор не чувствовал облегчения. То, что он увидел в глазах Северуса Снейпа, было слишком страшным, оно просто не имело названия, и Дамблдор был уверен, что этот взгляд будет преследовать его до могилы - счастье еще, что до нее осталось совсем недалеко. Долгое время директор был человеком, который медленно вращал нож в ране Снейпа, утешая себя тем, что не он нанес ему эту рану. Теперь же настало время самостоятельно вонзить еще один нож в его душу. 
В момент, когда в черных глазах распахнулась бездна, Дамблдор с ужасом подумал, что разум Снейпа просто не выдержит такого удара, его сломленное сознание разлетится на куски. Но он выдержал - как это бывало всегда. Теперь настало время расплаты - и директор искренне надеялся, что это хоть немного поможет Снейпу унять боль. 
"Пронзенная молнией башня ..." 
Гарри Поттер крепко спал, положив ладонь под подушку - туда, где в течение всего года так часто лежал учебник Принца-полукровки...