play with fire.

3.

- Меня зовут Анфиса. Я, считай, твой начальник, - усмехнулась девушка, цокая шпильками по каменному полу крыла для прислуги. - Тебе повезло, что тебя перевели сюда со скотобойни, а то к вечеру либо убили бы, либо выпороли бы.

- Ваш господин все еще использует такие варварские методы?

- Эй, если твой отец мог просто погрозить пальчиком и сказать "не делай так больше, пожалуйста", то этот человек тонет в крови по горло, но никак не захлебнется, - произнесла она. - Этого хотят все: от несчастных на бойне до элитных шлюх.

- А почему никто не пытался его отравить?

- Тебе жить надоело, я понять не могу?

- Нет, поймите правильно, госпожа, - Анфиса топнула ногой. - Что-то не так?

- Госпожи здесь нет и, наверное, никогда не будет. Не существует девушки, которая сможет вытерпеть этого тирана и усмирить его нрав, поверь мне. Я здесь уже достаточно времени и... Нет в нем ничего человеческого. Когда-то, возможно, было, но сейчас все исчезло, до последней капли высохла чаша.

- Я поняла, - кивнула Ева. - Я все поняла и запомнила.

Ей адски страшно - девушка готова в этом признаться безо всякой гордости, готова упасть на колени: она ведь не верила, что такое все еще происходит в её родном городе, всегда отмахивалась от фраз своих знакомых мол "помалкивай лучше", не слушала никакие советы, считая, будто сама все знает. Гордон действительно так думала, пока не увидела огромную резиденцию, пока охрана не притащила её во двор, ко входу в огромный особняк, пока она не посмотрела в холодные голубые глаза, которые обожгли её сильнее огня, заставив почувствовать эту боль не где-то на коже, а глубоко внутри, будто её обдавали кипятком изнутри, в районе грудной клетки, кололи иголочками сердце, не пропуская ни миллиметра. Девушка из-за своей натуры хотела бы возразить Анфисе по поводу человечности, но почему-то не смогла: наверное, она в чем-то права.

- Твое утро начинается в шесть часов, ты просыпаешься, идешь на кухню, помогаешь поворам, - проговорила девушка, открыв какую-то маленькую комнату. - И по команде Евгении относишь ему завтрак в спальню, если господин прикажет. Обычно, он спускается сам в столовую. Не перечь, говори, когда разрешают, не отказывайся ни от чего.

- Хорошо, - кивнула Ева. - А что мне делать после завтрака? И мне говорили, что я буду просто мыть посуду.

- Только что приходил господин Федоров, сказал, чтобы тебе дали что-то попроще, - ответила Анфиса. - Знаешь, мне тебя жаль.

- Позвольте узнать, почему? Из-за того, что меня просто использовали, как разменную монету?

- И из-за этого тоже, - кивнула она и, чуть помедлив, кивнула на вход в комнату. - Приводи себя в порядок, на ужине ты уже должна быть. Сегодня господин Федоров ужинает не один, поэтому лишнего себе не позволяй.

- Я и не собиралась, - вздохнула девушка, зайдя в комнатку. - В котором часу мне нужно спуститься вниз?

- Через час будь на кухне. Не опаздывай, пожалуйста.

Ева кивнула, закрыв за собой дверь. Помещение с одним небольшим окном совсем не было похоже на её комнату в небольшом двухэтажном доме на берегу озера, который, видимо, навсегда остался в прошлом. Девушка взглянула на черно-белую форму, почувствовав неприятный холодок, пробежавший по спине: у нее дома тоже была прислуга, с которой Гордон, честно сказать, обращалась иногда не очень корректно даже в рамках отношений "хозяйка - обслуживающий персонал".

Мирон стоял на балконе, глядя на внутренний двор, выложенный мрамором, как по нему ходят официантки, уборщицы, как Ваня сидит с Женей в беседке, в очередной раз выслушивая, что он криво завязал галстук, не позавтракал, а сейчас курит на голодный желудок. "Счастливый..." - с долей зависти думал мужчина, наблюдая эту картину, а затем вспоминал, что всех своих девушек в могилу свел именно он сам, что родителей потерял только потому, что вовремя не остановился со своей жаждой справедливости, которая сейчас, сто процентов, выглядит, как непреодолимое желание снова искупать ладони в крови, запачкать новый костюм, просто увидеть чьи-то мучения, что давно не приносят ни облегчения, ни отвращения, ни чего-то еще. Как-то абсолютно похуй. Как-то получается по инерции. Как-то привык уже. Федоров прекрасно знал, какой он кусок дерьма, какой он ужасный и плохой - перестал уже обращать внимание на подобные мысли в голове, тесно сплетающиеся с вопросом, в какой момент дорожка свернула не в ту сторону.

- Да с самого начала...

Ему никто не ответит, поэтому он молча кивает, как бы подтверждая свои слова, еще раз окидывает пустым и холодным взглядом двор и уходит с балкона, оставляя в пепельнице тлеющую сигарету.