play with fire.

10.

Мирон молча стоял в стороне от основной процессии, глядя на сгорбленные плечи, окруженные вуалью женские лица, слышал плач и речи, обращенные к ушедшему не по своей воле. Он так молод. Он так любил жизнь. Он бы добился успеха... Бред. Мужчина предпочитал вовсе не говорить о покойниках, исходя из того, что некоторые из них все еще стучатся к нему в сновидения, царапают когтистыми лапами кошмаров обветшалую и истасканную, что даже лохмотья висят, нервную систему, и так настойчиво зовут с собой.

Федоров из-за них и не спит, если уж честно до конца, потому что каждую ночь кто-то заявляется к нему, кровавому мафиози, без приглашения, что позволено действительно только мертвым: их ведь не убьют второй раз - их очередь тревожить чей-то покой. Он трет глаза, безэмоционально смотрит вокруг и уходит куда-то подальше от свежей могилы, попадая в отдельный мир, где ему комфортнее и спокойнее.

Труп живой, его душит плоть - разорвали бы собаки - был бы рад, но кто среди минимально мыслящих животных позарится на гниль? Для воронов и грифов Мирон слишком подвижный, да и не настолько мертвый, чтобы клевать ему печень, хоть мужчина далеко не Прометей: людям ничего не принес полезного, о чем-то похожем на огонь даже говорить не стоит.

Он бы собирал по кускам воспоминания, он бы собирал по кускам себя заново, если бы в этом был смысл - он бы вытащил из себя все пули либо оставил каждую в своём теле, чтобы стала действительно последней, а не крайней, улыбнулся бы и упал бы замертво, чтобы был логический конец. Мужчина любит логику, но не любит себя; любит порядок, но в своей голове навести его не может.

Скоро выпадет снег, скоро будет настолько холодно, что придётся кутаться в тёплые шарфы и пуховики, пока Федорову всегда тепло - не из-за земного ада и других метафор - он не бывает на улице дольше нескольких минут, поэтому не успевает замёрзнуть. Мирон садится на лавочку у могилы своей бывшей девушки, крутит в руках две розы и даже не смотрит на надгробие, откуда на него всегда будут смотреть с немым укором гранитных глаз.

- Ты просто подвернулась первая, - шепчет мужчина, положив цветы. - И тогда тоже подвернулась, но не совсем удачно.

Поэтому и Женя получила отказ в тот момент, когда призналась: действительно близких людей он держит подальше от своего сердца и темени запятнаной черти чем души - промежуточных запускает в себя, даже красную дорожку расстилает. А Муродшоева ему важна и нужна больше, чем она думает. У него к ней странное отношение и непонятные чувства, но не любовь - Федоров не знает, но он читал когда-то, что бывает не так: в сердце не щемит, не горит, не колит.

- Ты говорила, что я давно мёртв, и в могилу мне не надо. Знаешь, ты была права.

Прошло достаточно лет, чтобы Мирон пришёл на кладбище и сказал это вслух и отчётливо, а не тихим шёпотом в холодной комнате или на сквозняке, где-то на пустыре или в заброшенной церкви: он пришёл признаться погибшей. Мёртвая душа пришла на исповедь спустя столько времени, приползла на огонёк сквозь буреломы и сомнения.

Мужчина просыпается утром и нестерпимо хочет снова уснуть, носит чёрное, ходит в вечном трауре по тому, кем не стал и никогда уже не станет, потому что меняться нет ни смысла, ни сил, ни желания - пускать устоявшийся порядок по ветру только из-за своих терзаний было бы глупо, по крайней мере, как и рассказывать об этому гранитной плите да двум датам с тире между ними. Забавно, что вся жизнь, когда смеялся, плакал, ошибался, побеждал, любил и ненавидел, умещается в глупый прочерк между шестнадцати цифр, выбитых в камне.

- Мирон, нам пора.

У Жени голос приятный, мягкий, как и ее руки; она его явно любит и прощает ему абсолютно все - только Федорову такое не нужно: не нужны ее слезы, боль и разочарование - он может гордиться собой, жизнь ей испортил, да и своих проблем хватает. Он оборачивается, кивает, встает и выглядит в ее глазах уставшим, когда, на самом деле, готов самовольно лечь в яму.

- Ты себя плохо чувствуешь?

- Нет, все прекрасно. Немного заебался от этого всего, не люблю похороны.

Муродшоева знает, что он врёт и не краснеет, но все равно одобрительно кивает, пропуская его вперёд. Покорная тень в лучах его величия, девушка "я помогу. я сделаю", но ничего больше друга и самых обычных объятий, которые всегда заканчивались фразой "соберись, тряпка, не время слез".

Мирон не умеет сочувствовать. Мирон не умеет как-то выражать чувства, в принципе, но что если придётся?