play with fire.

9.

Рука не тянулась к бутылке, внутри не было пусто, умереть не хотелось - все эти драмы не для него, ведь звучат и выглядят так дёшево и... максимально наигранно: смысл жить дальше всегда найдётся, даже если особо не искать - в стенаниях и сбитых кулаках о стены спустя год, два, пять нет никакого смысла, кроме привлечения внимания. Мирон всегда молчал: когда на его глазах растекалась алая родная кровь, когда он убаюкивал размеренными покачиваниями каждую из своих девушек, которых, может, не любил, но явно привязывался, когда его ломали об колено - не было слышно даже шепота "за что?", ведь признаться в своей уязвимости, в том, что он все еще человек - не робот с каменным лицом и набором параметров и задач для выполнения - Федоров мог только себе.

- Домой, - проговорил мужчина, завалившись на заднее сидение машины. - По длинной дороге.

После такого ему редко хочется возвращаться в место, которое так называется, видеть чужие лица, пусть друзей, пусть близких и дорогих людей, но полные настолько вымученного сочувствия, что аж тошно - лучше пусть перестанут как-то реагировать, чем пытаться его подбодрить: не пройдёт, это останется с ним навсегда, будет вечно дышать в спину холодным воздухом, как напоминание, что он - расходный материал; он - не лучше; он - следующий и уже одной ногой там. Мирон смотрит в окно и мысль о том, что это его город не вызывает никаких эмоций, а когда-то в нем все кипело от ощущения бесконечной власти над чужими жизнями - таким в глазах всех он и остался - никому даже в голову никогда не прийдет, что ЗА этим всем.

За тонированным окном мелькают относительно по-своему счастливые люди, мечтающие слетать в Египет и купить банку красной икры на Новый год, потому что это их предел, и мужчина даже не винит их - проезжая мимо, лишь усмехается, замечая в руках женщин огромные пакеты из супермаркетов. У них дома семья, по крайней мере, кто-то близкий точно есть, а у него что? Огромный особняк, в котором Мирон - чужой: просто живёт, просто питается, просто решает какие-то вопросы - там холодно и пусто даже с таким штатом персонала.

- Останови у моста, пожалуйста, - произнёс мужчина, поджав губы. - И потом можешь ехать домой, ты на сегодня свободен.

- Как скажете, господин, - ответил водитель, надавив на педаль тормоза.

Федоров одернул пиджак, выпрямился и громко хлопнул дверью, чтобы дать понять, что он говорит абсолютно серьёзно и ждать его не стоит. Он не хочет казаться слишком важной персоной, не хочет наблюдать за жизнью сквозь бронированные стекла, за которыми даже не видно его: Мирон ведь людей не боится - даже не отказался бы пожить, как самый обычный менеджер среднего звена - только нет возможности, хотя, может, просто всегда находятся удобные оправдания.

Тот, кто хочет - ищет возможности, а кто не хочет - отмазки. Федоров почему-то не находит ни того, ни того и вовзращается в начало - может, на другой уровень, но каждый день, как дубликат: идентичный, как вчера и слишком предсказуемый, как завтра. Скучно ему или нет - существовать или жить дальше нужно, и он, кажется, даже старается, даже что-то получается - только в один миг все смывается дождём: сколько бы он ни строил свой шаткий домик на песке, сколько ему не стеклили призрачный замок - в него летит камень, песок смывается волной или ливнем.

Сколько бы раз ты ни побеждал - в историю попадёт твой единственный проигрыш: это ведь главная особенность - о триумфах будет написано пару предложений, а о поражении - множество абзацев, и то, каким ты будешь в глазах остальных, гением или неудачником, зависит лишь от подачи этого всего. Угол, под которым люди будут смотреть на эту ситуацию, решит дальнейшую судьбу имени на страницах пыльных книг. Мы ведь запомнили Гитлера, как того, кто проиграл Вторую Мировую, хотя, его харизма и дар убеждения, с помощью которого он устроил это заслуживают аплодисментов - и не особо важно, что лежит в основе: нам всегда освещают результаты и вспомогательные средства.

Ева сидела у себя в комнатке, глядя в небольшое окошко рядом с кроватью: условия здесь были, конечно, получше, но все равно интерьер максимально унылый и какой-то отнюдь не жизнерадостный, хотя, апартаменты господина тоже особо красками не пестрили. На улице был, по классике любой драмы, дождь - только не ливень - морось, который раздражал еще больше, не приносил даже минимального облегчения или очищения. Наступил конец сентября, все ждали первый осенний ливень, который объявит, что сезон открыт - можно доставать резиновые сапоги, прятаться в осеннюю куртку и капюшон, надевать петлю из шарфов и выходить на улицу.

Только ей уже выходить не за чем - остается бегать особняку от комнаты к комнате в подносами в руках. Девушка лишь вздыхает и, вглядываясь в ярко-жёлтый пейзаж за окном, замечает внизу Мирона, который неспешным шагом, мокрый насквозь, подходит к дому. Ева ловит себя на мысли, что ей действительно интересно, почему он именно т-а-к-о-й, почему ведёт себя т-а-к, почему прячется ото всех... Только это все так и останется интересом.