play with fire.

12.

Мирон медленно спускается по ступенькам, свысока глядя на каждого в этом зале - Ваня стоит к нему спиной и, замечая его холодный взгляд в отражении оконного стекла, уходит в сторону, даже привычно не хмыкая. Парень видел его настоящее лицо, но все еще не знает, какие демоны сидят внутри него на привязи, а каким позволено гулять, какой из всех чертей - любимчик, а какой - козел отпущения - ему показали только итог их плотного сотрудничества. На самом деле, у некоторых слишком много образов, есть и вовсе безликие, но существует тот единственный, которого мы все видим - Евстигнеев знает это, сам ощутил это на себе.

Мужчина далеко не святой: да, не может простить себе смерть своей семьи, что абсолютно логично - в остальном он признается, но каяться не собирается, просто не считая нужным. Так и во время беседы со святым отцом Федоров бы на полном серьёзе сказал, что он перед Богом, в которого, к слову, не верил, абсолютно чист и просить прощения не собирается. А зачем извиняться перед мёртвыми, если они не заслужили этого, будучи еще живыми?

Мирон кивает и улыбается - Ева наконец-то уходит в комнату для прислуги, снимает туфли на шпильке и облегчённо выдыхает, грустно усмехаясь. На задворках сознания, где все еще бушует непринятие ее положения, набатом звучит "достало", когда сама девушка ничего не может с этим поделать, глядя на своего господина сквозь небольшое окошко на двери.

Ей стыдно признаваться, но для нее он почему-то кажется идеальным, не признак ли стокгольмского синдрома? Гордон немного все равно: в ее положении не до диагнозов и так далее. Ее жизнь крутится так, как ей угодно, а не как нужно, и вроде бы все не так ужасно, как могло бы быть, да, не скотобойня, да, ее не пытаются изнасиловать каждый божий день, но тут перед ней появляются другие трудности, а, точнее, одна проблема в лице кровавого мафиози.

Мирон сейчас противно идеально фальшивый: всем так широко улыбается, что кажется, будто уголки губ прикреплены к ниточкам, завязанным на затылке, бодро пожимает руки, хотя, батарейка не то, что на нуле, а ушла в минус давным-давно - у него все хорошо, но, на самом деле, плохо, все в порядке, но в обратном. Этого никому не видно, потому что прятать слизкое и страшное настоящее свое обличие мужчина научился лучше всего на свете, но станет ли это чудовище когда-то принцем?

Федоров был им, это неоспоримый факт, никто никогда даже не пыталась дискутировать по этому поводу, всякий раз вздыхая и причитая что-то в духе "как человека портит власть" - сейчас то даже он сам не вспомнит, какие цели преследовал в начале этого пути по трупам, с гулом чужого страха в ушах. Он убивал, но не строил храмы на крови, кроме одного: самому себе, как положено, с местом для жертвоприношения, подарков для злых духов, но без икон, ведь трудно будет принять и понять, что главным его демоном все ещё остаётся сам Мирон.

- Ева, выйди в зал, там людей не хватает, - проговорила Анфиса.

Девушка молча кивнула и, надев туфли, вышла к остальным официантам. Делать там, в принципе, было нечего, поэтому Гордон не нашла ничего лучше, как присесть на стульчик в тёмном углу.

- Добрый вечер.

- Добрый, Мирон, чем могу быть полезна? - она подскочила, поклонилась, получив в ответ характерный жест, который, судя по всему, означал предложение пройти куда-то с ним. - Идем.

Ева, конечно, понимала, чем это может закончиться, но когда они прошли мимо спален, ей стало еще больше интересно, что у него в голове. Мужчина вывел ее на крышу, накинув на плечи что-то похоже на плед, подойдя чуть ближе к краю. Особняк находился на холме, откуда открывался, наверное, самый живописный вид на град Петра, давно ему не принадлежавший: горизонт, пронизанный яркими венами-улицами, каналы и разведённые мосты, узкие переулки, старые дома, где люди уже давно спали.

- Здесь красиво, - произнесла девушка.

- Здесь наиболее трезво можно оценить масштаб трагедии, принесенной мной в этот город, - хмыкнул Федоров. - Соборы с золотыми куполами, всевозможные развлечения, яркие улицы по ночам, но ведь мало кто задумывается, чем же это все наполнено.

- Люди не настолько бедны, как ты думаешь, - произнесла Гордон. - Все так, как и в других городах в среднем по всей стране, и твоей вины здесь нет. Ты - тёмная сторона общества, а не причина всех бед.

Она чем-то напоминает ему змею, которая убеждает в том, что он прав, что все сделает правильно, пока сама медленно душит его. Пусть так - ему это, кажется, нравится.