play with fire.

14.

У Евы впервые в жизни горели щеки и дрожали коленки, как у чёртовой школьницы на первом свидании, хотя, на нее она и была похожа, находясь рядом с ним. Мирон ведь такой классно-опасный, кровавый мафиози, который прямо сейчас, без любых зазрений совести, может столкнуть ее с крыши, и девушка даже сопротивляться не будет, чувствуя остаточное ощущение поцелуя на губах. Мужчина усмехается, как и всегда, будто способен легко выебать мир своей ухмылкой, а затем взять бокал с шампанским у пробегающей мимо официантки, плюхнувшись в роскошное кожаное кресло у камина. Обычно там вертелись девочки не особо сложного поведения, шепча ему на ухо что угодно - лишь бы обратить его внимание сегодня на себя, а не на кого-то другого - ему было весело наблюдать за этим на первых порах, а потом как-то стало противно: выбирал наименее отвратительную и уходил.

Гордон выровнялась, поправила платье, укутавшись в плед, когда Федоров повернулся к ней спиной - сейчас бы идеальный момент его убить: столкнуть с крыши, вогнать снова нож в спину, повесить камень на шею и утопить в бассейне - он почему-то не чувствует угрозы с ее стороны, ему все равно, он знает, что эта девчонка ему ничего не сделает, если не ударила подносом по голове, когда могла. Мирон очень клевый неславный парень, о поцелуях с которым не рассказывают маме, но хвастаются подружкам. 

- Хочешь уйти? - мужчина знает ответ, но хочет просто промаслить свое эго робким, девичьим "нет", сказанным прекрасным голосом; его тональность очень хорошо сочиталась бы с именем Федорова, произнесенным полушепотом, в темноте. - Ты можешь возвращаться на свободу.

- Мне некуда, - Ева пожимает плечами; он разворачивается. Сейчас Мирон скажет, что его это не интересует, это только ее проблема - мужчина подходит к ней, проводит шершавыми подушечками татуированных пальцев по щеке, глядя ей в глаза - при таком  освещении они черные. Странно, что он раньше не замечал их красоту. - Пойми, когда ты забрал меня вместо долга, все были рады от меня избавиться.

- Как это грустно, - по нему плачет театральный с такими то невероятно наигранно опущенными вниз уголками губ. - Тогда оставайся - только должность новую займешь.

- Гладить твои рубашки? - девушка нервно улыбается.

- Будешь моим юристом, - холодно ответил Федоров. - Женя тебе все объяснит и расскажет.

Нехилый такой карьерный рост в условиях тотальной диктатуры и тирании - Гордон смотрит ему в след, когда громоздкая фигура скрывается за дверью, ведущей на крышу; она подходит к краю и смотрит на город. Действительно красивый вид, прекрасная и ужасно привлекательная обложка для не самого лучшего романа, потому что обратная сторона Санкт-Петербурга именно такая: красиво, поэтично, по-особенному грустно описаны сцены насилия, убийств, грабежей, а наркоманские приходы вовсе сродни бабочкам, пойманным милыми детишками. Ева переминается с ноги на ногу, физически чувствуя, как тянутся тоненькие ниточки от каждого борделя, ресторана, бара - кажется, если ухватиться за любую из них, то можно услышать, о чем говорят их посетители.

У них у всех своя жизнь, которая, как ни странно, зависит от своеобразного "даркнета". Вот, например, у кого-то скоро дочь поступает, а у кого-то сын разбил окно в школе - девушка усмехается, глядя на заполненный до нельзя Невский, на разведённые мосты, а затем снова пялится на внутренний двор особняка, откуда постепенно уезжают гости. Приём окончен, а значит...

- Гордон!

- Да, Иван Игоревич, - она машинально поклонилась. - Чем могу быть полезна?

- Что ты здесь делаешь? Начнем с общих вопросов.

- Меня сюда привел Господин, а затем ушел. Я не замышляла ничего дру...

- Руд, надо поговорить!

Мирон звучал холоднее обычного, и Ева почему-то догадывалась, что что-то в их тесной дружбе пошло не так, не туда и не по плану. Человеческие отношения - штука весьма странная и переменчивая, поэтому девушка сама уходит с крыши, закрывает дверь и спускается в зал, где вовсю суетится обслуживающий персонал - Гордон теперь на ступеньку выше - она все равно собирает посуду, уносит ее на кухню, вытирает столы, мешает дрова в камине, когда абсолютно пустая гостиная заполняется размеренным стуком каблуков мужских туфель.

- Наслаждаешься последним днем на этой должности, - это даже звучит не как вопрос, поэтому Ева не решается что-то отвечать - молча стоит, сжимая кочергу в руках. - Лучше иди спать, я серьезно. Вставать тебе, конечно, позже, но работа нервная, иди.

Девушка кивает и молча уходит; Мирон заваливается в кресло перед камином, вспоминая, как раньше рядом крутились разного поведения дамы - сейчас ему кажется, что все так и должно быть: треск дров, тишина и одиночество.