play with fire.

28.

- Зачем мы идем туда? - выдохнул Ваня. - Ты ведь ничего этим не добьёшься.

- С чего ты взял? - хмыкнул Мирон, открыв двери в подвал. - Я люблю пытки, а Марк любит поднимать перья, считаю, мы идеально подходим друг другу.

У него были замашки садиста - ему приносили удовольствие мучения других: тех, кто хоть задевал его хрупкое эго, тех, кто переходил ему дорогу на красный свет, тех, кто пытался поднять бунт на корабле, который давно на дне, просто тревожа без причины водную гладь - он никогда не приводил приговор в исполнение. Руд, если честно, сам не знал причин - только мог догадываться: может, руки пачкать не хотел или считал, что для этого есть специальные люди, более жестокие, хотя, ударить, исполняя приказ, особого уровня не требует - вот отправить человека на такое и наблюдать за этим - высшая степень садизма в понимании Евстигнеева.

- Здравствуй, друг ты мой прекрасный, - протянул Федоров, смакуя каждую гласную в словах, и уселся напротив, развернув стул в обратную сторону. - Что ты тих, как день ненастный?

- Пришел стебаться?

- Пришел напомнить, что твое оперение еще не готово к самостоятельным полётам, - Мирон мгновенно изменился в лице. - И что выебонить на лису, выпав из гнезда - плохая идея.

- Сказки рассказывать будешь? Или притчи? - хмыкнул Марк, глядя ему в глаза. - Думаешь, это что-то изменит?

- Да, боль определяет сознание. А еще в тебе слишком много подросткового максимализма и нелепых амбиций, которые хорошо бы усмирить, - ответил он. - Конечно, потом ты взбунтуешься, захочешь переворот, но, спешу напомнить, что в таком случае тебя ждут уже не профилактические меры, а смерть. И я просто тебя предупреждаю. Начинайте!

Федоров любил играть в кукловода; Федоров умел дергать за ниточки так, чтобы его марионеткам была мучительно больно; Федоров закручивал винтики так, что деревянные мышцы сводило судорогой - это все было ненормально, это все походило на какой-то мрачный арт-хаус.

Ваня стоял позади, прикрыв глаза - он бы с радостью и уши закрыл, если бы была такая возможность - ему непонятны такие методы.

- Мы все в одной лодке, Марк, и связаны цепями, - выдохнул Мирон. - И если ты хочешь пробить дно и утопить нас, не забывай, что ты вместе с нами. Не выйдет выпрыгнуть за борт и уплыть к неизвестным берегам.