«Если бы считал тоталитарную систему предпочтительной, я бы просто изменил Конституцию»
В. Путин.
Бесцеремонно обиваю пороги ночи.
Я могла бы остаться в живых,
Но я лицедей.
И больше нету цензурных строчек
Скромней.
Я давно не пишу стихов
Тоньше.
Больше не стоит тревожить очи Даат.
Мысли и так порочны
Очень,
В пороге проклятых врат.
Наверное, рад ты, сжигая почерк
Невидимый Мой.
Страшная пала кара: чёт на нечет...
Метит ручкой билеты: нечет, но чёт.
Чёрт? Вот же он — мор:
Голодовка свободы!
Голодовка финансов — МРОТ!
Так опостылело мерить свой счёт,
От даты до даты.
Стоп.
Июльской жаркой ночью,
Сквозь пару десятков лет,
Я буду зодчим;
Точно.
Точно бы я поэт.
Я прочерчу памфлет
О власть имущих,
Об отпрысках их,
Здесь не живущих.
Мне есть, что сказать
За двадцать-то лет
Малоимущих.
Я просто не голосую.
Не вижу смысла.
Просто знаю, как там рисуют
Мой почерк красиво,
И пусть даже мимо
И корыстно.
Я ничего не могу изменить.
И к чёрту бы эту крысь всю,
В лица сующую,
Ксиву.
И взбунтоваться бы, но
Прерогатива
Массы молоть — внутренней силы.
И впрочем, давайте кивнём:
Что живем вполне сносно,
А в девяностых, что было!
Там и Чечня и Афган и поздно
Спохватились, а поплатились рублём:
Ваучеры вовремя не обменяли.
По-правде наше право всегда ебали.
И наша доблестная рать
Ей давно
Поебать.
А справедливости ради...
Ей тоже поебать.
Не верит никто
В Фемиду вездесущую,
Но верят в угрозы расстрела.
Кто?
Кто будет первым?
Наш спаситель смелый?
Нет его на этой суше.
Лишь лицемерный тупой приговор —
Наш не сменный Синьор Помидор,
От прав людских бегущий.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
алебастровый самопал
PoetryЗдесь нет ритма; цензура убита. На битом метре асфальта, Через двойную сплошную формата И рифмы, белым мелом очерчено тело поэта Во мне; вряд ли будут прочитаны кем-то, Немые риффы, с горьким оттенком абсента. Утопился в вине и дыме «Кента» Бред к...
