претенциозные танцы на крышах
поехавших вкривь и вкось,
больные и горькие оскомины грёз,
набитые по глупости, залитые в виршах,
эйфорией замытые, забытые к чёрту, запитые взахлёб
обманчиво притворно-сладким вином;
к чему на репите этот пустой мозгоёб?
нам никогда не лечь в один гроб вдвоём;
давай признаем: ты не режиссёр
моей жизни, ты ничуть не светел
хоть и не сказочно зол;
поджигай уютный вертеп,
я стряхну с плеч тяжёлый пепел
в невыносимо сложный костер;
просто поверь мне:
твой горизонт распростёр
линию из вымышленных сплетней;
в наших пальцах запутались петли,
мы потерялись в сценарии ссор
гораздо нелепей,
чем самый ебучий вздор;
привычка питать раздор,
вздымая свой взор на степи
слов в третьей степени
опоздавших; странная элегия
цепей не произвела фурор
среди павших моих монументов
убитых дорог; такая привилегия
полагать, что пути меняются по ветру,
но огонь — не религия,
этот лавовый брод
плавит кованный реликт, и я
безразлично взвожу затвор.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
алебастровый самопал
PoetryЗдесь нет ритма; цензура убита. На битом метре асфальта, Через двойную сплошную формата И рифмы, белым мелом очерчено тело поэта Во мне; вряд ли будут прочитаны кем-то, Немые риффы, с горьким оттенком абсента. Утопился в вине и дыме «Кента» Бред к...
