Экзорцист: Дубль два

28)

Аромат свежих булочек, только-только вынутых из духовки, щекотливо проник в нос и наполнил лёгкие теплом. Солнце светило прямо в глаз, и просыпаться не хотелось. Хотя, булочки... Булочку хотелось, но вставать - нет. Я перевернулся на бок, ещё сильнее заворачиваясь в пахнущее порошком одеяло, уткнулся лицом и пообещал себе ещё чуть-чуть, ещё пару минуточек и подъём.
- Не верю, что ты не чувствуешь, как пахнет, - в комнату заглянула мама.
- М-м-м, - промычал в ответ, наслаждаясь теплотой, покоем и умиротворением.
- С молоком или чаем?
- С молоком, - высунул нос, глядя лишь одним приоткрытым глазом, как мама улыбается и качает головой.
- И зачем было спрашивать? - она отмахнулась и закрыла за собой дверь.
Джинсы были немного коротковаты, и зашитые мамой носки снова прохудились. Пришлось закрутить дырку и засунуть её между пальцев, чтобы мама не увидела. В зеркале бесили только скобы, но скоро их должны будут снять, потому что зубы выровнялись.
Скоро мне будет восемь! Я совсем взрослый.

На кухне играет радио. Мама любит готовить под старую музыку.
- Садись, - она махнула полотенцем в сторону кружки и оранжевой булочки. Живот аж забулькал от удовольствия.
Хлопнула дверь, и в кухню вошла Дженнифер.
- Что за завтрак? М-м-м, - она втянула воздух. - Сдоба!
- Как прошла смена?
- В городе всё спокойно. Кажется, наши улицы самые безопасные в мире, - Дженнифер подмигнула мне, садясь напротив. - Как спалось? Опять снились драконы и принцессы?
- Не смешно! - нахмурился я. - Это было всего один раз! Больше не буду тебе свои сны рассказывать!
- Я же любя, ты же знаешь, - она протянула руку и потрепала меня по волосам, но я сделал вид, что не простил её, уткнувшись в чашку.
- Минсок не звонил? - мама поставила перед Дженнифер чай и, насыпав две ложки сахара, сама же и перемешала.
- Звонил. Они скоро приедут. Я уже соскучилась по Чондэ.
- И я, - улыбнулась мама.
- И я, - кивнул за компанию.
Не успел я доесть вторую булку, как раздался топот ног под входной дверью, зазвенели ключи.
- Приехали! - подскочил с места и побежал в коридор.
Квартира тут же заполнилась смеющимися людьми, шуршащими пакетами с подарками.
- А где мой сынок? Где мой Чондэ? - Дженнифер присела на корточки, протягивая руки карапузу, которого Минсок поставил на пол и подтолкнул вперёд. Тот заулыбался, показывая наполовину пустой, беззубый рот, и, смешно переставляя ноги, заковылял к Джен. Она тут же подхватила его и принялась зацеловывать ребёнка, который попискивал от удовольствия, цепляясь руками за её рыжие волосы.
- А меня никто не целует, - я знал, что Минсок притворяется обиженным, как я совсем недавно. Это было даже смешно.
- Иди, я и тебя поцелую, - выпрямилась Дженнифер, держа ребёнка на руках.
Поцелуи взрослых - это так противно, фу!
- Кстати, - мама забрала Чондэ из рук Дженнифер и посадила прямо на стол, вручая ему булку, - вечером я пригласила наших соседей в гости. Милый молодой человек, и имя у него такое итальянское... Чезаре, что ли. Так вот, он придёт со своей сестрёнкой. Они поселились в квартире напротив. Так что надо прибраться в доме, - и посмотрела почему-то на меня, - а то гостью будет стыдно в комнату пригласить.
- Не хочу я никого приглашать, - скрестил руки на груди.
- Познакомишься с девочкой, - улыбнулся Минсок.
- Девочки всё время плачут.
- Ей десять лет, - возразила мама, - она уже взрослая, чтобы плакать без причины.
- Так и скажи, что свою Мин Лин ни на кого не променяешь, - засмеялась Дженнифер, и я покраснел.
- Какие вы глупые! А ещё взрослыми называетесь, - фыркнул себе под нос и хотел уйти к себе, но Чондэ, сидящий на столе и засовывающий за щёки булку, из-за чего его глаза превращались в щёлочки, был слишком милым, чтобы просто уйти, не потискав его. Я ущипнул его за щёчку, у него выпал кусочек булочки изо рта.
- Слушайте, у вашего ребёнка рот дырявый, - сунул мелкому палец в рот, и он тут же его больно укусил.
- У кого-то просто лишний палец, - засмеялся Минсок...
И засмеялись остальные. И даже я не смог сдержать улыбку и вскоре хихикал вместе со всеми.
Мне было так хорошо, настолько хорошо, что не хотелось уходить с этой кухни никуда и никогда, чтобы мы все жили на этой кухне, ели свежеиспеченные булочки, пили молоко, тискали Чондэ и смеялись. Что-то заскребло в груди и защекотало в глазах. Я шмыгнул носом, потом ещё, потёр моргающие глаза, и понял, что плачу, стою и реву, как девчонка.
- Ты чего? - первой заметила Дженнифер.
- Я же обещал тебе кепку с суперменом, я привёз! - Минсок зашуршал пакетами.
- Что-то в глаз попало? - мама наклонилась ко мне, вглядываясь в моё лицо.
- Я... я... - шмыгнул носом. - Я так сильно вас люблю! - и заплакал в голос. Сильно-сильно хотелось плакать. Слёзы облегчали накопившийся ком в груди. От них не было больно, слёзы несли чувства, сильные, как лавина. Это была нежность, которую я просто не мог держать в себе. Она бежала из меня слезами, а остальные обнимали меня, гладили, успокаивали, а я плакал всё сильнее. И только Чондэ удивлённо смотрел на плачущего меня, даже перестав жевать. Он ещё ни разу не видел, как плачут такие взрослые мужчины, как я.
- А ещё..., а ещё я привёз тебе, - Минсок влез в паузу между моими рыданиями, выдержал паузу и торжественно произнёс: - Тада-да-дам! Велосипед!
Слёзы как рукой сняло. Я бросился в коридор, на ходу обувая кроссовки Минсока. Выскочил на площадку и...

Огромное поле ржи. Высокой, желтой, которая тянется, кажется, к самому небу, впитывая в себя каждый лучик яркого солнца.
Я стоял среди колосьев, задрав голову вверх. Мимо пролетела стрекоза с блестящими зеленовато-голубыми длинными гудящими крылышками. Лёгкий ветерок прошёлся по макушкам пшеницы, отчего она ласково зашептала, что рада его чувствовать. Я сделал глубокий вдох, втягивая сочный летний запах. Запах мира... И закрыл глаза.
И стал ветром...
Мне хотелось прикоснуться к каждому колоску, поцеловать каждую травинку и шутливо подтолкнуть каждого неповоротливого жучка. Я опускался низко-низко, вдыхая аромат не до конца просохшей после ночного дождя земли, и поднимался высоко-высоко, чувствуя, как в меня входят другие потоки, становясь мною, сливаясь со мной. Хотя... Нет, я становился другим, вбирал в себя других, становясь частью чего-то поистине невероятно огромного... Я был частью этого мира. Я и есть этот мир. Я - это солнце, этот свет и это тепло. Я - это небо, чистое или грозовое. Я - песчинка под лапками муравья, и муравей - это тоже я...
Я - часть этого мира, и мир - есть я.
С каждым мгновением охватывал всё больше и больше, впитывая в себя запахи, цвета и звуки. И нежность, такая нежность и любовь пронизывает всё живое, что хочется кричать о ней. И я закричал! И пшеница качнулась сильнее от моего дыхания, и вновь трепетно зашептала: «Ты есть, ты есть...». Она меня любила. И солнце меня любило. И муравей, тянувший травинку, и стрекоза, зацепившаяся крылом за мой поток, - все они любили меня. Я это чувствовал, я знал это. И любил их в ответ сильно-сильно, как только мог.

Меня вдруг закрутило на месте, словно я попал в воронку, быстро-быстро, заставляя картинки вокруг слиться в один жёлто-голубой цвет. Мне не было страшно. Страх - это отрицание, а я любил всё, что есть на земле. Я расслабился и разрешил миру сделать то, что нужно...

- Бэкки? Бэкхён-а, - ласковое прикосновение к моей щеке. - Бэкки, - всхлип.
Я поёжился, восстанавливая ощущение замёрзших ног и рук. Открыл глаза, спокойно глядя на взволнованное лицо Лин в нескольких сантиметрах.
- Ты меня слышишь? - её дыхание щекотало губы. Глаза, вновь чёрные, смотрели выжидающе.
- Мне надо... - голос сипло царапнул, застряв в горле.
- Что? Болит? Холодно? Плохо? - посыпались вопросы.
- Срочно...
- Ч-что?
- Ты, - и вынырнув, мокрой холодной рукой потянул её за шею к себе, аккуратно прижимаясь к горячим губам своими. Казалось, ещё секунда, и я умру без любви, без чужого тепла...
Нет, я буду жить.