Марсельеза

Глава 60. «Рукоплещите, друзья! Комедия окончена!»

Робеспьер понял, что проиграл. Франция, которой он всецело отдался, повернулась к нему спиной. А все потому, что он, беспокоясь о том, что кто-то навредит Родине слишком сильно, сам в итоге и пережал ей горло.

Задыхающегося в собственной крови, его принесли в Комитет общественного спасения и уложили на стол. Он прижимал носовой платок к своей простреленной щеке, пока хирург не перевязал его, и думал о том, что же будет дальше.

В комнату стали входить люди и, несмотря на протесты хирурга, вскоре они уже стояли вокруг стола, на котором лежал Робеспьер. Они смотрели на него, своего беззащитного защитника, с отвращением и любопытством и иногда перешёптывались друг с другом. Один санкюлот подошёл к Неподкупному ближе всех и, рассмешённый его жалким видом, воскликнул:

— И вот это ничтожество — тиран?!

Потом кто-то начал хохотать и указывать на него пальцем. Робеспьер предпочёл бы этого не слышать.

На Париж спустилась ночь. Многие парижане в тот день так и не смогли заснуть.

Утром 9 термидора, то есть 27 июля, Робеспьер всё ещё лежал там, распростёртый на этом убогом ложе, и на рассвете к нему вошли несколько молодых девушек с цветами в руках. Робеспьер подумал было, что их принесли ему, но девушки лишь с любопытством и некоторой неуверенностью, как смотрят на умирающее чудовище, посмотрели на него и вышли. Эти цветы они возложили на холмике могилы Арно.

Робеспьеру невыносима была мысль о том, что, даже мертвый, Корде смог опустить его. Он знал, что Арно с самого начала что-то замышлял и подозревал, что плоды его дел ещё ждут впереди. Ему было страшно. Он боялся узнать, чем именно это будет.

Тем временем Конвент собрался на очередное заседание. Состояние у всех было смешанное; люди не знали, радоваться или грустить; почти никто не понимал, чем закончится представление.

Сен-Жюст поднялся на трибуну, чтобы зачитать доклад комитетов Конвенту и начал свою речь такими словами:

— Я не принадлежу ни к какой клике; я буду бороться с каждой из них...

Но неожиданно для всех он был прерван Тальеном.

— Вчера некий член правительства произнес речь от своего имени. Сегодня другой поступает точно так же... Я требую, чтобы завеса наконец была сорвана! — воскликнул тот.