Ночь. Тихая, спокойная, ночь. Необъятное синее небо усыпают миллиарды звёзд. Всего лишь несколько облаков, их даже нельзя назвать тучами, но вот как раз самое большое из них почти полностью закрыло собой ночную царицу – огромную луну. Нет ни дуновения холодного, осеннего ветра, от которого зашевелились бы голые ветки деревьев, которые застыли, словно подверженные заклятью оцепенения, никакого бы то ни было звука. Звенящая, буквально тошнотворная тишина, и сколько не напрягай слух – всё равно не услышишь ничего, кроме собственных мыслей. И что-то есть зловещее и тревожное в этой всеобъемлющей тишине, что-то, что заставляет чувствовать приближение неизвестной, неясной опасности, скрывающейся в темноте и избегающей света. Тишина и мнимый, обманчивый покой, покой, не сулящий ничего хорошего. Уж лучше пусть будет буря! Дикая, безудержная, яростная буря! Пусть бушует природная стихия, низвергая свой неистовый гнев на землю! Пусть почти безоблачное небо затянут тяжёлые тучи, пусть хлынет дождь, пусть кривая линия молнии расколет небо напополам, пусть грянет оглушающий гром, пускай! Что угодно! Что угодно, лишь бы разорвать эту проклятую тишину, чтобы не осталось от неё и следа и воспоминание о ней исчезло из памяти, как исчезает летом роса с восходом солнца. Пусть природная неразбериха приведёт обострённые до предела чувства в смятение, когда и радостно, и смешно, и хочется плакать, и смеяться, и отчаянный крик переходит в ликующий вопль, когда столько различных эмоций бушуют в груди, что совершенно невозможно понять, какое же из них наиболее сильно, какое властвует над вашим сердцем, когда мысли, как и чувства, отказываются подчиняться, но хорошо это или плохо – кто знает? Но нет, ничего этого не происходит, как ни проси, как ни умоляй. Всё та же неприятная человеческому слуху тишина, и ничего, ровным счётом ничего не изменилось. Хотя…
Джеймс через плечо оглянулся на Римуса. Тот сидел на кровати, низко опустив голову. Рядом с ним с грустным лицом сидел Питер. Джеймс, конечно, не мог в полной мере ощутить ту боль, какую ощущал Римус как во время трансформации, так до и после (имеется в виду боль физическую и душевную, ибо трансформации причиняют телесную боль, но одному Богу известно, что испытывал Римус от сознания того, какая тяжкая судьба ему уготована и от того, как каждое полнолуние он покорно шёл с мадам Помфри в Визжащую хижину и там безропотно ждал восхода полной луны, чтобы вновь обратиться в зверя). Джеймс всё это прекрасно понимал, но, тем не менее, свято верил, что если он будет разделять с другом его страдания, то тому станет немного легче. Джеймс, тяжело, прерывисто выдохнул. Сердце разрывалось от безмерного сострадания к другу. Да, он сделал всё, что мог, но этого мало, мало! Римус всё так же страдает каждое полнолуние, превращаясь в волка, а он, Джеймс, смотрит на это и ничего, совсем ничего не может сделать! Джеймс сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. На свете нет ничего хуже бессилия, особенно если вы бессильны помочь тому, кто вам дорог.
Джеймс отвернулся от Лунатика. Сохатый стоял у окна и почти неотрывно смотрел на луну, скрытую большим облаком. Джеймс ждал, когда луна полностью покажется, в комнату проникнет её неяркий свет, и начнётся… Он должен будет подать знак Сириусу, и тот примет свою анимагическую форму. То же самое сделают и Джеймс с Питером. Римус всегда просил их до начала трансформации сохранять человеческий облик. Они не знали, почему он их об этом просит, но и не спрашивали. Может, так ему было легче.
Джеймс до боли в глазах вглядывался в ночное небо, и вот…
-Сириус, давай!
Бродяга отреагировал моментально: обратившись в огромного, черного пса, он, широко расставив лапы, загородил собой дверь (вдруг обезумевшему от боли и страха оборотню вздумается выбежать из комнаты, а там и вовсе из хижины). Обычно они шли гулять по территории лишь после того, как удостоверятся, что с Лунатиком всё в порядке: он более или менее спокоен и настроен к ним положительно. Питер, чуть вскрикнув, спрыгнул с кровати, бросился к дальней стене, на ходу превращаясь в крысу. Прежде чем превратиться, Джеймс последний раз бросил взгляд на того, кто очень скоро должен был на некоторое время лишиться своей человеческой сущности. На лице Лунатика изобразились страх и отчаяние, и Джеймс, не в силах выдержать этот взгляд, отвернулся и тут же превратился в большого оленя. Итак, приготовления окончены. Начинается, самое страшное – трансформация.
За доли секунды лунный свет проник в тёмную комнату, и как только он достиг сидящего на кровати юноши, тот как-то неестественно изогнулся всем телом, изо рта у него вырвался жутковатый хрип. Олень у окна опустил голову: ну, не мог он, не мог смотреть на это! Можете считать его трусом, но, поверьте, смотреть на мучения близкого друга – такое не каждому под силу. Тем временем, Римус задрал голову наверх и, что есть силы, сжал зубы, чтобы не закричать. Его глаза больше не походили на человеческие: зрачки стали расширяться, взгляд быстро терял осмысленное выражение. Вскоре само его тело начало меняться, становясь больше, покрываясь густой шерстью, причём одежда рвалась на нём в клочья. Этот этап превращения был самым болезненным, и Римус не сдержался, закричал, и крик его перешёл в звериный вой. Он затрясся, как в горячке, и рухнул на пол. Дикий, нечеловеческий вопль стих, и лежащий на полу оборотень только тихо поскуливал, словно зверь, попавший в капкан. Чёрный пёс продолжал загораживать собой дверь – мало ли что, хотя ему отчаянно хотелось подойти к оборотню, лечь рядом, прижаться лохматым боком к его боку, даря несчастному успокаивающее тепло, но он не мог, он это очень хорошо знал. Он посмотрел на оленя, тот, будто прочтя мысли друга, медленно приблизился к Лунатику и, опустив голову, осторожно дотронулся мордой до его уха, словно проверяя, жив он или нет. Оборотень встрепенулся, страх после пережитого ужаса ещё не покинул его душу, и он был насторожен: не станет ли кто ещё причинять ему боль. Сохатый знал, что нельзя делать резких движений, поэтому он очень медленно, как только мог плавно опустился рядом с оборотнем и чуть склонил голову, словно бы в знак приветствия. Потом он уставился на волка своими большими, карими глазами, стараясь придать им как можно более доброжелательное и ласковое выражение. Несколько мгновений оборотень был напряжён – совсем немного времени прошло после ужасного превращения, но вскоре он понял, что существо рядом с ним не намерено причинять ему вред, а, главное, что это существо – зверь, как и он сам, а раз зверь, значит, друг, значит, ему можно довериться. Оборотень поднялся с пола и оглядел комнату, в которой он обнаружил ещё двух своих собратьев: большого пса и серую крысу.
Это полнолуние, как и многие другие, обещало господам Мародёрам массу приключений, как, впрочем, всегда. Вскоре боль в теле оборотня прошла, его сердце перестало бешено, неистово колотиться, и он чувствовал себя вполне уютно в компании своих друзей. Бродяга наслаждался моментом, когда можно чувствовать себя властелином ночного Хогвартса, и Сохатый вроде бы тоже. Он старался не вспоминать искажённое мукой лицо Римуса перед самой трансформацией, главное, что сейчас ему хорошо.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Поцелуй меня
FanfictionГоворят: третий раз-алмаз. Говорят, что у человека, дважды потерпевшего неудачу в каком-то деле, в третий раз всё получится. Что, если Джеймс Поттер, дважды получивший отказ от Лили Эванс в просьбе поцеловать его, в третий раз всё-таки получит долго...