★Anime one shots★

Дазай Осаму х читатель (ангст)

• Предупреждения: неясные отношения, упоминание смерти, angst.

— Дазай-сан, неужели Вы снова пытались утопиться? — взволнованно спрашиваешь его, почувствовав тяжесть на сердце. Несмотря на невероятное везение, которым обладал твой коллега по работе, невозможно было не беспокоиться о нём.

— Ты совершенно права, — разочарованно вздохнул Осаму, пожав плечами. — На этот раз у меня почти получилось, если бы только не…

— Ну, хватит, — улыбнувшись, перебиваешь его, не желая слушать очередные бредовые идеи, которые всегда портили тебе настроение на весь оставшийся день. — Может быть, пойдём вместе домой? Рабочее время подходит к концу, а нам в одну сторону…

Ты давно смирилась со своими чувствами, которые испытывала к Дазаю. И даже не пыталась как-то скрывать их. Первое время — да, но сейчас просто не видела в этом смысла. Этот парень слишком проницателен и умён, чтобы не заметить настолько очевидные вещи.

— Извини, я иду не домой. Может быть, в другой раз. Думаю, стоит попытаться ещё раз прыгнуть с высотки в свете ночных огней! Разве это не романтично? Вдруг какая-нибудь красивая девушка захочет составить мне компанию? — его лицо сияет драматичным восторгом, от которого начинает тошнить.

Ты знала, что никакого другого раза он не планировал. И под «красивой девушкой» имел в виду вовсе не тебя, это был не намёк и не приглашение, а мягкий отказ, который давно вошел в привычку у вас обоих. Дазай никогда не отвергал тебя напрямую, продолжая строить из себя наивного дурака, но ты хорошо понимала все его знаки.

Молча киваешь, чувствуя необъяснимую печаль, хотя думала, что избавилась от неё ещё некоторое время назад и смирилась. Смирилась с тем, что Осаму не любит тебя как девушку и видит всего лишь коллегу по работе, на крайний случай — хорошую приятельницу.

Он уходит, помахав на прощание, и ты едва сдерживаешь слёзы обиды, потому что впервые испытываешь столь сильные чувства, но всё же натягиваешь дежурную улыбку, чтобы скрыть себя настоящую за маской беззаботности и жизнелюбия. Все вокруг продолжали считать твою заботу о Дазае милой, ангельской, не уставая одаривать его нелестными словами за легкомысленное обращение с тобой. Но ты знала: в том, что он тебя не любит, нет его вины. Поэтому продолжала прятать отчаяние в глубине души, не позволяя эмоциям исказить лицо даже в моменты полной обречённости.

***

Ты думала, что со временем это пройдёт. Чувства ослабеют, жизнь наладится. Но всё случалось наоборот: боль лишь усиливалась, порождая целую плеяду комплексов и внутренних страхов, сдерживать которые в тайне становилось труднее и труднее. Сердце сжималось, когда ты молча наблюдала за тем, как Дазай осыпает комплиментами очередную девушку, совершенно не обращая внимания на твоё присутствие, как будто ты была только лишь пустым местом, ничего не значащим для него. Он мог хотя бы проявить сочувствие, пытаясь сдерживаться от провокаций, но не считал это нужным, как будто вовсе не заботился о тебе. Больно. Это очень больно. Ты не знала, что делать со всей этой болью, обгладывающей твой разум изнутри, словно дикая собака, выгрызающая кости мёртвого животного.

— Дазай-сан, снова вы не обедали?

— Пустяки, я не голоден.

Даже столь безобидные короткие диалоги ввергали тебя в дикое отчаяние. Ты была настолько жалка, что не заслужила возможности позаботиться о нём? Настолько противна? Дазай никогда не говорил ничего подобного, ни разу не обидел тебя намеренно, но всё равно вынуждал чувствовать себя ужасно, не прилагая к этому и малейших усилий.

И спустя полгода ты сдалась.

Записи в дневнике становились всё короче и однообразнее. Холодильник пустел — аппетит пропал. Ты начала опаздывать на работу, допускать кучи ошибок из-за невнимательности. А потом резко заболела. Температура держалась два дня, но ты упрямо отказывалась принимать помощь от друзей и коллег. Даже от него. Было удивительно, что Осаму решил не просто навестить тебя, а принёс кучу фруктов и йогуртов, заявив, что поможет справиться с простудой. Знал ли он, как твой желудок выворачивается в последние дни при виде еды? Знал ли он, что провоцировал головные боли? Знал ли он, что ты даже не хотела выздоравливать, не понимая, кому это нужно.

— Пройдёт само, — небрежно бросаешь в ответ на его пламенную речь про какие-то нужные лекарства. — Иди домой.

— Ну, Т.И.! Как я могу оставить тебя? Знаешь, как нам всем не хватает тебя в Агенстве?

Руки непроизвольно сжимаются. Не хватает? В Агенстве? Смешно. Неужели Осаму только что признался, что пришёл помочь лишь за тем, чтобы ты быстрее вернулась к работе и ему не пришлось заниматься всем самому? Но сил даже на обычную злость больше нет. Ты устала чувствовать себя ненужной, устала от притворства и недосказанности.

— Забей, я не ребёнок, справлюсь сама, — ты, наверное, впервые отвечаешь так грубо, наплевав на жизнерадостный образ. В тот момент тебе было всё равно, что себе надумает Дазай, хотелось лишь, чтобы он поскорее свалил и не мозолил глаза понапрасну.

И Осаму ушёл. Он ощущал себя полным идиотом, не понимающим, что делает и чувствует, хотя все его действия были до безобразия просты и однозначны. Тебе, вероятно, нужен был покой и время подумать. Дазай никогда раньше не сталкивался с проявлением искренней любви или чего-то такого, поэтому не считал важным. На данный момент. Он не хотел разбираться в себе, потому что это всё равно не привело бы ни к чему хорошему, даже если вдруг в глубине его души действительно таились какие-то чувства к тебе. Он — бракованный экземпляр. Тебе никогда не найти счастья с ним, как и ему с тобой. Осаму был в этом уверен. Вот почему он ушёл тогда.

***

— Почему ты отказываешься?

Кровь стекает с твоих губ, и рубашка давно окрасилась в алый, но ни единого стона так и не вырвалось из груди, потому что внутри давно была лишь пустота, которая жаждала высвобождения. Разглядываешь пристально странную клоунскую одежду на мужчине, стоящем напротив, но ничего не говоришь, сжимая покрепче пальцы в кулаки. Он ничего не добьётся от тебя. Ни-че-го.

Твоё непокорство, кажется, совсем не злит его, наоборот — заинтересовывает и веселит. Этот человек абсолютно безумен, как и ты. Но вы безумны по-разному. Если Николай —клоун, то ты — бездушный акробат, потерявший страх перед смертью, совершающий последний трюк в своей жизни с той же задорной улыбкой, что и всегда, за которой во истину прячется сломанный человек, не испытывающий ничего.

— Хорошенько подумай, Т.И.-кун, твой покорный слуга готов дать тебе время: столько, сколько потребуется, — мужчина приторно улыбается, демонстрируя невероятно притворную мягкость, которой на самом деле не обладает. — Дос-кун очень любит твою способность.

Твои ноги затекли от неудобной позы, верёвки туго сдавливают тело, причиняя боль, но в мыслях абсолютная пустота, как будто кто-то нажал кнопку «отформатировать». Этот Фёдор, должно быть, тоже сумасшедший, раз ему нравится твоя способность, потому что на самом-то деле ты всегда ненавидела её, не желая причинять боль людям.

— Ну же, просто расскажи нам всё, что знаешь, и Дос-кун щедро одарит тебя и твою несчастную душу.

Хочется плюнуть ему в лицо, но ты не смогла бы, потому что кровь продолжает сочиться из раны. Они в самом деле думали позволить тебе жить? Ты сомневалась в этом. С такими ранами не живут долго, не нужно быть медиком, чтобы догадаться.

— Пошёл ты, — сквозь зубы рычишь в ответ и вдруг замечаешь, как меняется лицо твоего мучителя, понимая, что третьего шанса уже не будет.

***

Борьба с Достоевским выдалась для Дазая непростой. Он не думал, что всё пройдёт гладко, но рассчитывал, что обойдётся меньшими потерями. Злой взгляд, которым постоянно одаривал его Фёдор, ещё будучи в камере напротив, не давал покоя. Был ли он на самом деле таким же? И даже теперь, когда враг был мёртв, спокойствие не воцарилось полностью.

Осаму чувствовал усталость. Атмосфера в городе заметно изменилась за последние недели, и жизнь в Йокогаме очень медленно возвращалась на круги своя. Каждый раз, когда Дазай чувствовал себя пустым и истощённым, он приходил к могиле Оды. И этот не стал исключением. Пусть его друг больше не мог ответить, дать совета или просто подбодрить, положив руку на плечи, этот разговор с каменной плитой был просто необходим больному сердцу.

Осаму едва удержался на ногах, когда под раскидистым деревом заметил кое-что странное, выбивающееся из реальности, словно она вдруг оказалась сном или глупой подделкой. Две могилы. Две. Больше не одна.

Глаза в панике метались, останавливая взгляд на чем угодно, только не на выгравированных буквах до боли знакомого имени. Земля ещё была свежей. И только дотронувшись до неё рукой и почувствовав пальцами холодный комок, Дазай вдруг окончательно осознал, что произошло. Он просто сошёл с ума. Ведь похороны были всего день назад. Похороны, на которые он даже не явился. Потому что не мог заставить себя посмотреть на то, что осталось от человека, для которого он был не пустым местом. Который был тем, что так долго искал Дазай, — единственным способом заполнить дыру в сердце.

Он облажался. Он так облажался.

Даже если тогда он не любил тебя, разве действительно нужно было просто бросить всё на самотёк? Разве теперь уже был смысл думать об этом? Лихорадочно проводя пальцами по холодному камню, Осаму не мог выдавить из себя ни слова. Он даже не мог извиниться. Он просто не мог.

— Её там нет.

Дазай вздрагивает от знакомого голоса, раздавшегося позади. Куникида говорит малоэмоционально, быть может, даже с некоторым отвращением, но не сожалением. Он, несомненно, зол на дурацкую выходку не явиться на похороны.

Осаму медленно оборачивается, не совсем понимая, что мужчина имеет в виду. Замешательство, отразившееся на бледном лице, призывает Куникиду продолжить.

— Нам не удалось получить тело. Хоронили в пустом гробу.

***

Дазай чувствует облегчение. Слова Куникиды вселили в него надежду, от которой слишком сложно было отказаться. Она должна быть живой. То, что тело не нашли, могло значить, что на самом деле она не умерла и просто была надежно спрятана.

Поэтому Осаму не переставал искать. Он не думал переставать искать, даже если силы были почти на исходе, а результаты оказывались близкими к нулю. Она могла быть где угодно. С кем угодно. Возможно, её вывезли за границу, вероятно, даже в Россию. Но всё это ничего, если она всё ещё жива.

Дазай не мог сказать четко, почему так нуждался в её присутствии. Что-то щёлкнуло в нём ещё во время последнего разговора с Достоевским, но тогда всё выглядело слишком запутанно. И к этой головоломки существует лишь один ключ. Один способ узнать, прав ли оказался Фёдор.

Разумеется, прав. Осаму поймал приятное чувство ностальгии, когда, возвращаясь домой из Агенства, увидел на пороге перед входной дверью подарочную коробку, которую ты принесла ему в день рождения, но вместе с тем странная тревога накатила волной, погружая разум в смятение и лёгкую панику.

И когда Дазай занёс посылку в квартиру, он понял, в чём дело. Коробка пахла кровью. Короткая записка выпала из-под праздничной ленты.

«Если голова, придумавшая идею, недостойна её, идея отбрасывает голову».

Он впервые не сумел сдержать крика.