Дочь Пожирателя

22

Проснулась Гермиона с головной болью и пересохшим горлом. Слегка приподнявшись на локтях, она со стоном повалилась обратно на спину, прижав к голове руки. Осознание того, что она накануне напилась, навалилось на нее и заставило покраснеть от стыда. К ее удивлению, ничего кроме опустошенности и равнодушия ко всему, она не ощущала. Никакой боли от расставания с Фредом, никакой злости на Малфоя за предательство — совершенно ничего. — Что ж, хоть что-то хорошее сделал алкоголь, — пробормотала Гермиона, — лишил меня чувств. Полежав еще немного, она сумела сесть. Голова раскалывалась, словно по ней раз десять ударили молотком. Поморщившись от боли, она достала из тумбочки пергамент и перо с чернильницей. Криво написала записку отцу: Пришли мне зелье, которое помогает избавиться от похмелья. Ничего не спрашивай, я вечером сама все расскажу! Разбудив свою сову, которая мирно спала на подоконнике, она привязала к ее лапке письмо и открыла окно. Холодный воздух ворвался в комнату, отчего Гермиона тотчас же продрогла. Прикрыв глаза, она оперлась о подоконник, ожидая ответа от отца. Она надеялась, что у него окажется нужное ей зелье, иначе ей придется прибегнуть к помощи мадам Помфри… Вернувшаяся сова больно клюнула ее в руку, заставляя резко дёрнуться, отчего голова отозвалась звенящей болью. Дрожащими пальцами Гермиона отвязала сверток от лапки птицы, в котором обнаружила маленький флакончик с зельем и записку. Быстро выпив зелье, она почувствовала, как боль постепенно уходит, и с облегчением вздохнула. Через минуту, когда ей стало намного лучше, она прочитала записку: Еще раз напьёшься — лишу доступа к моей библиотеке. Гермиона усмехнулась. Как всегда — сухо и коротко. Мысленно она поблагодарила отца за то, что тот исполнил ее просьбу и ничего не спросил о причине ее пьянства. Гермиона взглянула на часы: еще не было семи, и она могла спокойно спать дальше, ведь сегодня была суббота, но она решила сходить погулять и хорошенько обдумать случившееся накануне. Она тихо вышла из комнаты и зашла в ванную. После холодного душа она окончательно проснулась и чувствовала себя бодрой. Ей хотелось перемен. А лучше чуда, но чуда она уже не ждала. Хватит с нее! Поэтому лучше начать с малых перемен. Например с внешности. Стоя перед большим зеркалом, она смотрела на свое отражение и пыталась понять, что именно хочет изменить. С того дня, как она познакомилась с байкерами, она начала мечтать о татуировке. Видно, судьба решила над ней поиздеваться и одарила ее «прекрасным» рисунком на левой руке, который мог с легкостью довести ее до смерти от болевого шока. Так что мысль о татуировке она отбросила. Как-то в одной книге отца она наткнулась на зелье, позволяющее менять цвет волос и глаз. Варилось оно достаточно быстро, но некоторые ингридиенты были слишком редкие и дорогие. Гермиона еще раз пристально осмотрела себя. Чем старше она становилась, тем больше походила на свою мать. А любое воспоминание о ней причиняло отцу боль. Как бы Гермиона хотела унаследовать черные глаза отца, но, увы, ее глаза были обычные, ничем непримечательные, карего цвета. Оторвав взгляд от зеркала, Гермиона быстро вышла из ванной и вернулась в свою комнату. Одевшись в черные джинсы и свитер из черной пряжи, она накинула сверху теплый плащ и тихо вышла из комнаты. Первой мыслью, посетивший ее, была мысль зайти к отцу, но она, вспомнив, что обещала зайти вечером, откинула ее и быстрым шагом направилась к выходу из замка. На улице было холодно и сумрачно. Под тонким слоем снега темнела земля, ветви деревьев были покрыты инеем. Она медленно пошла в сторону озера, скованного льдом. Гермиона помнила, как она провалилась под лед. Вспомнила это ощущение смерти; чувствовала, как ледяная вода обжигает кожу, а легкие начинает жечь от нехватки кислорода. Но тогда лед был совсем тонким, а она слабой и глупой. Сейчас она не собиралась кончать жизнь самоубийством. Напротив, она поможет Гарри победить змееподобную тварь, возомнившую себя повелителем мира только из-за родства с Салазаром Слизерином, а потом уедет навсегда из страны с отцом, чтобы больше ничто ей не помешало насладиться жизнью — ни старые друзья, ни те, кто разбил ей сердце. Гермиона присела на поваленное дерево возле самого озера и, достав палочку, наколдовала небольшой огонек. Протянув к нему озябшие ладони, она задумчиво смотрела на пламя. Гермиона пыталась вызвать хоть какие-нибудь чувства, но внутри была лишь пустота. Она снова и снова вспоминала разговор с Фредом, но ничего, кроме горькой усмешки, она не добилась от себя. Она напомнила себе, что Малфой предал ее, но вместо гнева она ощутила желание быть с ним. Странный все-таки этот мир. Она безумно любит человека, которому безразлична и который предал ее; ему плевать на нее, хотя он сам предложил ей дружбу. Гермиона была уверена, что для Малфоя она остается поганой грязнокровкой, осквернительницей магии, и только из уважения к ее отцу он нормально с ней общается. — Грейнджер, — послышался голос Малфоя, вырвавший ее из раздумий. Она даже не повернула головы в его сторону; пожав плечами, парень сел рядом с ней и спокойно произнес: — Нам надо поговорить. — Зачем? — тихо и четко спросила Гермиона, хотя ей было все равно. Блики огня играли на ее бледном, равнодушном, как каменная маска, лице. — Я хочу объясниться, — спокойно ответил Малфой, не глядя на нее. — Давай потом? Мне сейчас совершенно не хочется это обсуждать, — безразлично сказала она. — Хорошо, — пожал плечами Малфой, — только знай, что я не мог поступить по-другому. — Интересно, почему же? — Гермиона приподняла бровь и впервые взглянула на собеседника. — Как ты думаешь, что сделает Темный лорд, если узнает, что у тебя появился парень? Разумеется, он прикажет тебе его убить, чтобы ты доказала свою верность лорду. А теперь подумай, смогла бы ты убить Фреда? — Ты знаешь, что нет, — сквозь зубы процедила Гермиона. — Я так и думал. Поверь, я не меньше тебя хочу избежать смертей хороших людей. Как бы я не призирал семейство Уизли, смерти никому из них я не желаю. Особенно от рук лорда или Пожирателей. — Странный ты человек, Малфой, — задумчиво произнесла Гермиона. Малфой в ответ вопросительно приподнял бровь, но ничего не сказал. — Ты вроде холодный и черствый, но в тоже время ты зачем-то помогаешь мне и моим друзьям, спасаешь их от верной гибели, а меня от морального разрушения. Я никак не могу понять мотивов такого поведения. — Что тут понимать? — пожал плечами Малфой. — Как я уже раньше говорил, я не хочу тебя терять. Мы с тобой братья по несчастью; у нас обоих нет и не было выбора, мы оба не хотим убивать и мечтаем защитить тех, кто нам дорог. Разве этого недостаточно? Гермиона ничего не ответила. Какое-то время они сидели молча, каждый думая о чем-то своем. Наконец, Гермиона поднялась на ноги и движением ладони погасил огонь; отряхнув плащ от снега, она быстро направилась обратно в школу. Вернувшись в свою комнату, она сняла с шеи кулон, подаренный Фредом, и, написав записку, отправила их Фреду. Как только сова скрылась в окне, она упала на кровать и слегка улыбнулась. * * * После ужина она отправилась к отцу, как и обещала. За ужином она несколько раз ловила на себе его взгляд, слегка встревоженный, но каждый раз отводила глаза в сторону. Но намного труднее было смотреть на Фреда. Он не появился ни за завтраком, ни за обедом; в гостиной его тоже не было, и у Гермионы не было возможности с ним поговорить. Но сейчас, когда он сидел наискосок от нее, она осознала, что не в силах что-либо ему сказать. Фред хмуро смотрел в одну точку, вяло ковыряя в тарелке вилкой, и рассеянно отвечал на какие-то вопросы Джорджа. Глядя на него из-под лобья, она пыталась почувствовать боль, обиду, раскаяние, но внутри была пусто, словно ей вырвали сердце. Пару раз она встречалась со взглядом синих, полных злости и разочарования, глаз и тотчас же опускала голову, лишь бы не видеть Фреда. Она прекрасно понимала, что он в праве ее ненавидеть, но, черт возьми, как же трудно было это спокойно воспринимать! В итоге, когда третий раз он взглянул на нее, она не выдержала и, быстро вскочив на ноги, пошла прочь из Большого зала, так и не притронувшись к еде. Гермиона дошла до комнат отца и тихо зашла. В камине догорало последнее полено, и вся комната была наполнена прохладой. Поежившись, Гермиона закуталась в мантию и с ногами залезла на диван. Она внезапно почувствовала невыносимую усталость, будто целый день носила на своих плечах тяжелый груз. Вскоре в комнату зашел отец. Он хмуро посмотрел на дочь и холодно спросил: — Итак, я жду объяснений. Вот чего я от тебя не ожидал, так это просьбы рано утром прислать зелье от похмелья. Рассказывай! — На самом деле, нечего рассказывать, — подала плечами Гермиона, глядя на него тусклым взглядом, — просто вчера переутомилась и не выдержала: вот и напилась. — Что же, врешь ты прекрасно. Я почти поверил, — отец сел в кресло напротив нее и пристально посмотрел ей в глаза, но дочь даже не моргнула, — Я уже сказала, что рассказывать нечего. Все хорошо, правда! Хотя, завтра у меня отработка у Амбридж, и я была бы рада, если ты сваришь зелье, поднимающее температуру. Уж лучше пролежать все воскресенье в Больничном крыле, чем провести его с этой жабой. — Прости, ничем не могу помочь, — сухо произнес отец, — у меня нет нужных ингредиентов, ты прекрасно знаешь, что некоторые компоненты очень редкие. — Ладно, — равнодушно ответила Гермиона, — тогда у меня будет другая просьба: свари мне зелье изменения внешности. — Зачем? — удивленно приподнял бровь отец. — Хочу изменить цвет волос и глаз. Надоело видеть в зеркале некое подобие матери, — последнее слово она произнесла с презрительной усмешкой. Отец хмуро взглянул на нее и поднялся с кресла. Быстро пройдя в кладовку, он начал перебирать банки. Сидя в комнате, Гермиона слышала тихий звон перебираемых склянок, глухие стуки закрывающихся ящиков. Наконец, отец вернулся в комнату и сказал: — Думаю, к завтрашнему вечеру зелье будет готово. — Спасибо, папа, — прошептала Гермиона и, поднявшись с дивана, подошла к нему и крепко обняла. И тут она не выдержала. Прижавшись к отцу, она горько разрыдалась; все ее тело била дрожь, а комок в горле мешал дышать. Отец крепко обнял ее и ничего не спрашивал, за что она была ему благодарна. Вскоре она успокоилась. Отец усадил ее в кресле и приказал эльфу принести ей чашку горячего шоколада. Пока она медленно пила, наслаждаясь горьковатым шоколадом, он сказал: — Гермиона, я тебя очень люблю и всегда поддержу и помогу тебе. Но если ты все будешь держать в себе, я не смогу помочь. Я не заставляю тебя мне все рассказывать. — Просто один человек, который мне дорог, узнал обо мне правду и теперь он меня ненавидит, — тихо прошептала Гермиона. Отец ничего не сказал. Профессор Снейп прекрасно понимал свою дочь. Когда-то и у него был друг, который, узнав о его принадлежности к Пожирателям, возненавидел и оборвал общение. Этой ночью Гермиона спала в удобном кресле в гостиной отца. Она окончательно успокоилась; внутри снова появилась пустота, но она была ей рада. * * * Воскресенье выдалось солнечным и прохладным. Снег ярко сверкал на ярком свете, и любой взгляд на него заставлял щуриться и прятать глаза. Во дворе первокурсники играли в снежки, и их смех и крики разносились по всей округе. Гермиона наблюдала за игрой из окна своей спальни. Вдалеке виднелась большая толпа спешащих в Хогсмид учеников. Друзья обещали принести ей огромную кучу сладостей, а Малфой обещал купить какую-нибудь книжку; и его возвращения она ждала гораздо больше, чем возвращение друзей. Отойдя от окна, она надела теплый свитер и собрала волосы в хвост. Как бы ей не хотелось, но пора было идти к Амбридж. Интересно, что на этот раз мерзкая жаба скажет ей вырезать на руке? Гермиона быстро выбежала из комнаты. В коридоре было пусто и тихо, портреты мирно спали в своих рамах; Гермиона быстро шла в сторону кабинета Амбридж. Лишь подойдя к нему, она вспомнила, что оставила палочку у себя в комнате. Кто знает, что придумает Амбридж? Палочку бы не помешала, но возвращаться было поздно: Амбридж вышла из кабинета и заметила ее. — А, мисс Грейнджер, — мерзко усмехнулась она, — я как раз собиралась идти вас искать. Даже решила, что вы все-таки сбежали в Хогсмид. Но не будем терять время! Идите за мной! — Куда? — машинально спросила Гермиона, хотя ей совсем не хотелось говорить с Амбридж. — Увидите, — странно улыбнувшись, ответила профессор, — если получится. "Не к добру это", — подумала Гермиона и последовала за Амбридж. Они спустились в подземелья, прошли мимо каморки Филча, который злорадно засмеялся при виде Гермионы, спустились еще ниже. Тут было сыро и холодно; ничто не говорило о том, что выше находятся теплые гостиные, огромный светлый зал и просторные коридоры. Факелы скудно освещали коридоры, и Амбридж пару раз споткнулась. Наконец они подошли к двери. Судя по заржавевшему замку и полусгнившему дереву эту дверь давно не открывали. Гермиона никогда не спускалась сюда, хотя и знала из "Истории Хогвартса" про эти подземелья. Правда, в книге не упоминалось, для чего они были нужны. Амбридж постучала короткой палочкой по замку, и дверь, издавая жуткий скрип, отворилась. В лицо Гермионы ударил затхлый воздух, по коже пробежал холодок. За дверью была кромешная тьма, и не было понятно: коридор там или комната. — Ну, мисс Грейнджер, — Амбридж слегка подтолкнула ее в сторону проема, — заходите. Гермиона, злобно взглянув на Амбридж, медленно прошла в проем, вытянув вперед руки. За спиной со скрипом захлопнулась дверь, и Гермиону окутала тьма. Кончики пальцев уткнулись в холодную и склизкую стену. Она отдернула руки. Сделав шаг в сторону, она наткнулась на стену. С ужасом она поняла, что пространство этого помещения слишком маленькое; с трудом она повернулась лицом в сторону дверей. Но судьба решила над ней поиздеваться, и в душе Гермионы закралось сомнение: действительно ли она стоит лицом к двери. Она навалилась всем телом на каменную поверхность, но то ли она была слишком слабой, то ли дверь была заперта, но все усилия были напрасны. В изнеможении Гермиона облокотилась спиной о стену и закрыла глаза. Зря она не взяла палочку! И что ей теперь делать? Ждать, когда Амбридж выпустит ее? Зная, как эта жаба ее ненавидит, можно быть уверенной, что находиться в этой каморке ей придется очень долго. — Главное не сойти с ума, — прошептала Гермиона, обхватив себя руками. С каждой минутой ей становилось все холоднее и холоднее; от пронизывающего холода не спасал даже теплый свитер. Гермиона медленно сползла по стене и обхватила колени руками, сжавшись в комок. — Все будет хорошо, — тихо шептала она, едва шевеля губами, — все будет хорошо. Но чем больше она повторяла эти слова, словно мантру, тем страшнее ей становилось. Тьма давила на нее, временами она начинала задыхаться. Ноги окоченели и промокли: на полу оказалась лужа. Она не знала сколько так просидела. Казалось, что прошла целая вечность с той минуты, как она проснулась. Гермиона вспомнила яркое солнце, от которого болели глаза, сверкающий снег. Как она желала хотя бы на миг вновь увидеть это все! Летом отец пытался обучить ее беспалочкавой магии, но, к сожалению, ничего, кроме погашения огня, Гермиона не смогла добиться. Сейчас же она вспомнила все, что рассказывал ей отец. — Так, надо сосредоточиться, — бормотала она себе под нос, даже не замечая этого, — собраться с силами, вспомнить что-нибудь счастливое или радостное... — она глубоко вдохнула и прошептала, — экспекто патронум. С кончиков пальцев сорвались несколько искр и тотчас же расстаяли в темноте. — Неудивительно, что ничего не получилось, — прошептала Гермиона, устало проводя рукой по лицу, — какой может быть Патронус у человека с пустотой в душе? Она замолкла и закрыла глаза. Ей хотелось уснуть, забыться, исчезнуть из этого мира, где нет ничего, кроме тьмы. Она уже не ощущала холод; все ее тело словно окаменело. — Это конец, — прошептала она и провалилась во забытье.