38 меридиан с.ш.

Северная Дакота

Ты не сможешь сказать, что кофе дерьмовый, если его нет.

Злость вибрировала под кожей. Нэйт втаптывал педаль в пол и мчал по городу прямо в логово Мэнсона. Он понимал, что именно этого добиваласьЛилби. Тупой неконтролируемой агрессии, которая заставляла сжимать руль до скрипа. Понимал. Понимал. Понимал, черт побери! И всё равно гнал. Куда — пока не решил, зачем — растратить магазин и с спокойной душой вернуться домой. Жажда низкой, грязной мести оголяла провода нервных окончаний. Маккензи кусал губы в кровь, теряя драгоценные секунды на красном сигнале светофора. Самое разумное было бы остановиться. Потому что его семья по сравнению с Мэнсоном в дне днищенском, а подняться — нет возможности, времени, связей... Их власть ускользала сквозь пальцы, оставляя шрамы и перечёркивая выстроенную карьерную лестницу. Они теперь были где-то там — на отшибе, маячили на фоне, торчали, как ненужный и мозолящий глаза заусенец. И дай повод — тронь кого-то из шестёрок Мэнсона, и Джеки с радостью достанет ножницы и отрежет мешающий груз.

Ещё раз, словно мантру, — разумнее бы остановиться. Мысли сваливались в помойную кучу, прессовались в куб и выкидывались из головы. Сестра, сидящая в ссадинах, с следами от чьих-то грязных пальцев на вытянутой шее, испуганное лицо Памелы вытесняли то «разумное».

Машина пересекла черту города.

Маккензи не видел дороги, на автоматизме обгонял автомобили. Стрелка спидометра перепрыгивала с ста пятидесяти до двухсот. Знакомая вывеска заправки приближалась, а с ней и тошнота. Около десяти людей стояли по периметру — гиены Лилби. Нэйт включил поворотники. Сердце вдалбливалось в грудь. Вот сейчас. Поверни. Прямо сейчас.

«Помни, что кроме тебя в Чикаго у Тринити никого нет», — разорвалось дробью.

Натаниэль проехал поворот и вдарил по тормозам. Мимо него пронеслась машина пронзительно сигналя. Маккензи хватал воздух, тонкая нить слюны скатилась по подбородку и упала на штаны. Нога задрожала над педалью, коленные чашечки свело разрядами судорог. Казалось, рикошет — и в голову. Маккензи не мог вдохнуть, легкие накалились до красноты и взяли грудь в пылающие тиски. Он положил затылок на изголовье.

Нельзя поддаваться эмоциям. Сука! Нэйт выпустил носом горячий воздух. Хотелось обесточить трассу, чтобы насильно погрузить себя в успокаивающую темноту. Завязать глаза, чтобы не видеть мерзкое и жалкое отражение в лобовом стекле — самого себя. Он со всей дури ударил руль и до крови укусил нижнюю губу.