Hiraeth

глава 26

Чонгук не планировал говорить с Тэхёном. Он планировал избегать своего бывшего до конца своей жизни и притвориться, что его сердце не разбито, утопив свои страдания в текиле, водке и остальном дерьме. Он совершенно не планировал сойти с ума и неожиданно для себя оказаться напротив жилого комплекса Тэхёна в будний день в одной футболке и джинсах.
Избегать Тэхёна у Чонгука получилось довольно хорошо, но слова друзей отскакивали от стен его совести весь день, и прошло всего пять часов нон-стоп заливания в себя алкоголя и одна дорожка кокаина, чтобы он наконец сдался.
Подниматься на пять лестничных пролетов вверх, пока мир вращается по кругу, тяжело, и Чонгук не совсем понимает, почему он просто не поднялся на лифте. Однако он вроде как, типа, действительно пьян, и количество раз, когда он спотыкался, резал руки о края ступеней, падал на поручни и чуть ли не кубарём скатывался с четырех этажей до смерти, его ни капельки не останавливает.
Нет, ни кровь, медленно сочащаяся из незначительного пореза, ни разбитые колени не убивают его храбрость. Он стучит в дверь под номером 503, крича имя Тэхёна и некоторые другие вещи, которые он не может вспомнить, потому что его язык бежит впереди мозга. Что убивает мужество Чонгука, так это очень раздраженный Тэхён, распахнувший перед ним дверь, и младший практически падает плашмя на его лицо, но все же успевает схватиться за дверную раму и спасти себя от смущения.
Нет ничего лучше, чем воссоединиться со своим бывшим через пару месяцев, рухнув в его квартиру.
Глаза Тэхёна расширяются от удивления, а Чонгук просто смотрит. Долгое молчание, потому что ни один из них не знает, что сказать, но затем все эмоции, кажется, стекают с лица старшего.
— Чонгук, — говорит он сухо, не здоровается.
Чонгук пришел сюда с планом, но теперь, увидев парня, которого он любит после всех этих месяцев, он вдруг вспоминает о каждой красивой детали, которую он потерял, и его ум пустеет. Даже в пижаме с растрепанными волосами Тэхёну до сих пор удается выглядеть захватывающим. Ему ещё удаётся сделать Чонгука глупым дураком.
— Что ты здесь делаешь? — жёстко спрашивает он. — На дворе два часа ночи и минус тринадцать градусов. Что, черт возьми, на тебе надето?
Как сказать кому-то, кого ты уничтожил, что ты всё ещё любишь его, не сделав ещё больнее? Чонгук не знает. Он не знает, как сказать Тэхёну, что он ему нужен и что без него Чонгук — сухая и потрескавшаяся земля, бесплодная и разрушающаяся. Он не знает, как сказать Тэхёну, что скучает по таким простым вещам, как переплетенные пальцы и лёгкие поцелуи. Чонгук просто не знает, как объяснить тот факт, что у него до сих пор сохранена вся их переписка — все 6 874 сообщения, или что он никак не может заставить себя удалить все их фотографии, потому что где-то на задворках разума ему всегда шепчет голос, говоря, что он не хочет забывать. Я не хочу ничего забывать.
Как сказать кому-то, кому лучше без тебя, что ты не хочешь его отпускать?
Чонгуку интересно, существует ли книга, повествующая о том, как отпустить человека, потому что у него самого это не выходит.
— Я… — икнул Чонгук. — Я… лью-люблю тебя.
И это не то, что хотел сказать Чонгук — он выглядел так, будто готов упасть и потерять сознание. Это не то, что хотел сказать Чонгук, но это, вероятно, самое честное, что он когда-либо говорил парню, по которому он всё ещё тоскует.
— Ты пьян, — говорит Тэхён, и Чонгук ненавидит то, как устало и расстроено он звучит. — Иди домой, Чонгук.
Однако как только он пытается закрыть дверь, Чонгук резко хлопает по ней ладонью, мешая ей закрыться и чуть ли не падая в процессе.
— Подожди! — кричит он слишком громко. — Подожди, Тэ. Пожалуйста, выслушай меня. Мы можем просто поговорить? Тэ…
— Не смей, — гнев, танцующий по краям его тона, не так прозрачен, как ему хотелось бы. — Не называй меня так больше. Ты потерял это право в тот момент, когда решил, что я просто грёбаное развлечение.
Чонгук зияет в ужасе от его слов.
— Т-ты не грёбаное развлечение. Тэ, я…
— Как ты можешь так поступать? — Тэхён отсекает его пьяную мольбу, и Чонгук не думает, что даже десяток девушек, которых он сломал, можно приравнять к эмоциям, отраженным в глазах старшего. — Скажи мне, Чонгук, как?
— Сказать тебе что?
— Скажи мне, как, — вздыхает он дрожащим голосом, — ты можешь вот так отключать свои эмоции? Скажи мне, как ты можешь входить в жизнь людей, заставлять их влюбиться в тебя и просто уходить, ничего при этом не чувствуя? — он горько улыбается. — Скажи мне, как, и тогда я отпущу тебя, и мне будет так же легко, как и тебе.
— Н-не отп-пускай меня, — молит Чонгук, — мне так жаль, Тэ. Ч-чертовски жаль…
Не оставляй меня, хочет сказать он. Я так чертовски влюблен в тебя. Ты моё Солнце и Луна, и без тебя я никто. Однако он слишком пьян, и слова не выходят должным образом, и Чонгук хочет вырвать себе волосы, потому что для него это нелегко. Всё это было чертовски непросто.
Нижняя губа Тэхёна начала подрагивать.
— Ты сделал свой выбор. Это был не я. Перестань смотреть на меня, как будто ты пытаешься найти способ исправить всё плохое, потому что ты не можешь, Чонгук. Ты как плохой сон, от которого я не могу проснуться, и… — у него перехватило дыхание. — И я не думаю, что когда-нибудь смогу простить тебя. Каждый раз, когда я смотрю на тебя, мне вспоминается тот факт, что я никогда не смогу заставить тебя полюбить меня, и я чувствую себя таким глупым, что доверяю тебе. Так что просто… — Тэхён делает глубокий вдох. — Просто оставь меня в покое.
Чонгук ничего не говорит; даже когда дверь захлопывается перед его лицом после того, как Тэхён бормочет:
— Я больше никогда не хочу тебя видеть.
Он просто стоит там в своей пьяной прострации. Чонгук был уверен, что его душа любила Тэхёна в другой жизни, и, возможно, поэтому он не может иметь той же роскоши в этой.
Холодно, очень холодно. Чонгук дрожит. Хотя, он не совсем уверен, потому что адреналин мчится через его систему быстрее, чем когда-либо, а слова Тэхёна всё ещё звенят в его ушах. Чонгуку просто нужно сесть, потому что теперь всё вокруг вращается слишком быстро. Поэтому он прислоняется к противоположной стене и сползает вниз, расставив ноги и безвольно уронив руки.
Часть его хочет, чтобы Тэхён открыл дверь и позволил ему из жалости рухнуть на диван, и, может быть, они поговорят обо всём утром, прояснят свои недоразумения и проведут остаток дня за «Звездными войнами», как они привыкли. И это глупо, потому что Чонгук знает, что в этот момент у него не должно быть никакой надежды; ему не следует фантазировать по поводу того, что было бы «если», и если Тэхён хочет, чтобы младший поджег себя, если он хочет смотреть на то, как младший горит, Чонгук не может ему в этом отказать.
Чонгук не знает, как долго он сидит, глядя на дверь. Ему тоже всё равно. Его больше ничего не заботит, правда. Он смотрит на пол до тех пор, пока по узкому коридору эхом не разносится щелчок открывающейся двери, а затем в поле его зрения появляется пара тапочек.
— Господи Иисусе, Гукки.
Это не Тэхён. Это никогда не будет он.
— Какого хрена ты здесь делаешь?
Чонгук отрывает взгляд от глупых пушистых тапочек и поднимает глаза, видя хмурящегося Чимина.
— Это ты, — бормочет Чонгук.
Чимин смотрит на него недоверчиво.
— Боже мой, сколько ты выпил? — он наклоняется, чтобы понюхать младшего, а затем быстро отступает. — Ты просто чертовски пьян. Я звоню Юнги.
— Не-а, — Чонгук пытается хлопнуть Чимина по руке, когда старший вытаскивает свой телефон и начинает прокручивать контакты. — Я в полном порядке, — ему сейчас правда совершенно не хочется иметь дело со своим другом. Чонгук опирается о стену и заставляет себя подняться, покачиваясь в процессе.
Чимин немедленно протягивает руку, чтобы подхватить его.
— Слушай, я правда не думаю, что сейчас тебе стоит куда-то идти, дружище.
Чонгук отмахивается от него.
— Я сам могу добраться до дома! — гаркает он.
— Хорошо, — Чимин выглядит раздраженно, его ноздри почти злобно раздуваются, — но я всё равно звоню Юнги. Если ты не вернешься в общагу через двадцать минут, я сообщу Намджуну.
Чонгук просто бормочет что-то неразборчивое в ответ, а затем шагает по коридору к выходу, чувствуя, как Чимин всю его дорогу наблюдает за ним. На этот раз он решает воспользоваться лифтом.
Каким-то непостижимым чудом Чонгук возвращается в дом братства — предварительно врезавшись в кирпичные стены и споткнувшись об все мусорные баки по пути, конечно же. Он не уверен, который сейчас час, но, должно быть, уже поздно, так как в тот момент, когда он входит, в доме пятидесяти парней слишком тихо.
По логике Чонгука, это делает его мысли в сто раз громче, что, в свою очередь, начинает выводить его из себя. В этот момент парень молится тому главному Богу, который там есть, что Чимин не написал Юнги, но, конечно, удача никогда не была на его стороне.
В тот момент, когда Чонгук открывает дверь, он сталкивается с очень разозленным Мин Юнги, сидящим на подоконнике с сигаретой в руке. Он курит как дымоход с острыми, сердитыми затяжками. Фильтр слишком сильно сжат в пальцах, и он выдувает дым с гораздо большей силой, чем это необходимо.
Чонгук пытается играть в крутого и казаться менее пьяным — ключевое слово здесь: пытается. Потому что, как только Чонгук делает несколько шагов вперед, он шатается и спотыкается о самого себя. И, да, он растянулся на полу, и теперь у Юнги сигаретный фильтр зажат между передними зубами.
— Хён! — он пытается казаться круто и беззаботно, но выходит скорее пьяный крик, от чего Юнги вздрагивает.
— Чёрт возьми, Чонгук, — лишь успевает сказать Юнги, потому что сейчас он выглядит слишком раздраженно, прямо как Чимин немногим ранее. — Что происходит?
— Ничего. Я просто расслабляюсь.
Чонгук знает, что он, должно быть, выглядит полным идиотом, лежащим на полу с налитыми кровью глазами и глупой улыбкой на лице. Тем не менее, заставить себя волноваться из-за этого он не может; он на сто процентов уверен, что земля под ним жива, потому что она не перестаёт двигаться.
Юнги прижимает конец сигареты к стеклянной пепельнице.
— Три ночи вторника, а ты уже пьян. Серьезно, Чонгук. Что ты делаешь со своей жизнью?
На этот раз Чонгук смеется.
— Жизнь штука короткая, хён.
— Ты это мне сейчас серьёзно, парень? — Юнги недоверчиво смотрит на него. — Ты идиот, который уничтожает свою жизнь. Так почему бы тебе не пожить хотя бы немного, а?
Всплеск гнева пробивается сквозь пелену алкоголя, и Чонгук садится слишком быстро, покачиваясь, прежде чем выпрямиться.
— Чёрт возьми, что ты пытаешься сказать? — вспыхивает он. Огонь всё ещё там, кипящий прямо под поверхностью, едва сдерживаемый. Чонгук ждёт, что Юнги будет умнее. Он ждёт, что старший отступит, как он всегда делал, когда дело доходит до такого рода вещей. Чонгук ждёт, что он назовет его мудаком, а затем зажмёт рот и пойдёт на успокаивающую прогулку, чтобы остыть и дать им обоим время.
Однако сегодняшний день полон сюрпризов для очень пьяного Чон Чонгука, потому что его друг делает прямо противоположное.
— Я требую, чтобы ты прекратил это! — огрызается Юнги с невозможной враждебностью. — Перестань себя жалеть. Прекрати убегать от своих проблем. Хватит пить. Хватит, блядь, накуриваться и употреблять. Просто… прекрати это.