Hiraeth

глава 35

Когда сознание Чонгука наконец возвращается к нему, он на мгновение задумывается, в чистилище он или в аду. Однако когда он приоткрывает веки, перед глазами всё плывет, свет ослепляет, и он понимает, что смерть не должна пахнуть антисептиком, а звон колокольчиков сменяется пикающим сигналом, который контролировал его сердцебиение.
Он жив. Он не умер.
Чонгук должен быть счастлив, но всё, что он чувствует, — это тупой стыд. Потому что он должен был умереть. Он должен был умереть в одиночестве на пустой улице посреди ночи в центре Кванджу. Он смирился с тем, что такие монстры, как он, не должны жить. Так почему он всё ещё здесь? Несправедливо, что мир продолжает издеваться над ним. Это нечестно, потому что: умереть? Да, это просто. Однако жить? Чонгук не хочет иметь с этим ничего общего. И это лицемерно, потому что он смутно помнит, что одними из его последних слов была мольба: «Я не хочу умирать». А может, и нет; может, он просто хочет исчезнуть. Он хочет быть ничем, тогда ничто не поглотит его.
Чонгуку хочется извиниться перед тем, кто имел несчастье найти его тело. Он не собирался просыпаться. Он не собирался причинять вред кому-то ещё. Однако, похоже, это всё, в чем он хорош.
Когда его зрение, наконец, фокусируется, Чонгук кривится. Его разум затуманен, а тело отяжелело. Он с трудом поворачивает голову, потому что всё кажется слишком медленным, но когда он делает это, то почти давится языком, который кажется слитком свинца во рту. Вот он: причина каждого болезненного вздоха Чонгука — его криптонит в форме Ким Тэхёна. Он сидит на стуле, придвинутом к больничной койке, его тощая фигура обмякла, голова покоится на руке, которая лежит рядом с бедром Чонгука, свободная рука держит руку младшего. В нём живёт тепло, которого Чонгук не чувствовал, кажется, целую жизнь. Тепло, которое просочилось сквозь его пальцы, как песок, и унеслось ветром в тот день, когда Тэхён разбил ему сердце. Он колеблется на грани того, чтобы вырвать руку или переплести их пальцы. Однако прошло три месяца и несколько дней, а Чон Чонгук всё ещё не знает, как отпустить, поэтому он крепко держится за чужую ладонь, наслаждаясь моментом перед тем, как снова отпустить. Пока он снова не остался один.
Или: Тэхён останется. Он хочет, чтобы тот остался.
Старший шевелится, и в этот момент его глаза открываются, их взгляды встречаются, и Чонгук чувствует, как страх сжимает всё его сердце. Тэхён медленно поднимает голову, не сводя с него глаз. Что должен сказать Чонгук в такой ситуации? Почему Тэхён вообще здесь?
Осознание, что Тэхён здесь, — а значит, он знает о том, что сделал Чонгук, — ошеломляет. Это означает, что Тэхён знает, что он опять облажался. Это означает, что Тэхён знает о наркотиках. Теперь он, должно быть, действительно ненавидит Чонгука. Он, должно быть, думает, что парень грязный и отвратительный. Никчемный продукт общества, который ни на что не годен, кроме как разрушать всё вокруг себя. И Чонгук знает, что он — всего лишь кожа, натянутая на изуродованные кости, которые едва могут удержать его; он даже не хочет, чтобы они его удерживали. Он хочет разбиться на миллион кусочков и утонуть в глубинах Черного моря. И чёрт, это звучит так драматично, но Чонгук не знает, как ещё описать дыру в своём сердце.
Чонгук скорее умрет, чем сейчас встретится с Тэхёном. Он скорее выбросится из окна и будет надеяться, что находится на достаточно высоком этаже, с которого сможет разбиться насмерть. Всё, что случалось с Чон Чонгуком, всегда неправильно. И никогда не будет правильно. Это игра, в которой он больше не хочет участвовать.
— Эй, эй, — Тэхён крепче сжимает его ладонь, ободряюще гладя руку Чонгука, и парень понимает, что его трясет и что сигнал пульсометра усиливается, дыхание становится коротким и тяжелым. — Всё в порядке, — тихо бормочет он. — Ты в порядке, Гук.
Ничего не в порядке.
— Как ты себя чувствуешь?
— Дерьмово, — хрипит Чонгук напряженным голосом.
Тэхён отпускает его руку, чтобы пересечь комнату, и Чонгук хмурится от потери тепла.
— Тяжело? — спрашивает он, возвращаясь со стаканом воды.
Чонгук кивает, и Тэхён нажимает кнопку, которая поднимает верхнюю часть кровати в сидячее положение, прежде чем передать ему стакан, и Чонгук почти вздыхает от того, как успокаивающе вода течёт в его горло.
— Не удивительно, — говорит Тэхён с напряженным смехом. — Они накачали тебя тонной всяких таблеток, чтобы стабилизировать состояние. Доктор сказал, что когда ты проснешься, то почувствуешь себя не в своей тарелке.
— О, — только и смог пробормотать Чонгук.
— Да.
Наступила долгая неловкая пауза, в течение которой Тэхён бесстыдно пялился на Чонгука, а тот оглядывал комнату. Его глаза бродят везде, но не на Тэхёне, отраве его существования. Тиканье часов, висящих на стене, слишком громкое, те показывают 18:43, и Чонгук гадает, как долго он был без сознания.
— Тэхён, — это имя кажется ему чужим, и Чонгук вздрагивает, словно его ущипнули. Старший неуверенно ждёт, как будто знает, что сейчас произойдет. Наконец, Чонгук смотрит в его сторону. — Почему ты здесь?
И тут Тэхён наконец-то отрывает взгляд, смотрит на стены цвета лотоса и присаживается на край кровати.
— Я волновался.
— Я думал, ты больше не хочешь меня видеть, — Чонгук не хотел, чтобы его комментарий был едким или горьким, но слова прозвучали холоднее, чем он первоначально предполагал.
Тэхён шарахается от прямоты Чонгука.
— Не хотел, — говорит он. — Мне… было больно.
— Я понимаю. Как и мне.
Тон Чонгука резкий и бесчувственный, и хотя он ничего так не хочет, как прижать Тэхёна к себе и глупо поцеловать, голос в его голове продолжает твердить, что: «он не хочет тебя. Ты никому не нужен. Так оно есть. Так и должно быть». Было бы глупо позволить пламени распространиться, поэтому он топчет огонь, пока не останется ничего, кроме пепла и сожженных листьев. Так будет лучше.
— Прости, Чонгук. Я правда боюсь.
Парень усмехается.
— За что ты извиняешься? Я же большой плохой волк в этой истории, помнишь?
Чонгук не знает, почему он так зол. Он не знает, почему чувствует себя спящим вулканом, готовым взорваться и сжечь всё на своём пути. Он не знает, почему извинения Тэхёна так горько засели у него в костях, что ему хочется лишь отрыгнуть их обратно.
Он просто… злится.
— Чонгук, — тихо произносит Тэхён, и это неправильно. Это так чертовски неправильно.
— Нет, — качает головой Чонгук с такой силой, что у него начинает дребезжать голова и плыть зрение. — После всего этого ты не можешь извиняться. Не после того, как ты уже решил, кто я. Что я такое, — тревога подступает к горлу, как желчь. — Ты ненавидишь меня, помнишь? Ты хочешь, чтобы мы никогда больше не встречались.
— Я не ненавижу тебя. Я не хотел…
— Ты не можешь взять свои слова обратно! — Чонгук задыхается. — Ты не можешь взять их обратно, Тэхён.
Младший замолкает.
— Я… я знаю, что отвратителен. Я знаю, что причинил тебе боль. Я знаю, что у меня не все в порядке с головой и что я уничтожил многих людей, но ты… — в легких Чонгука словно поднимается грязь, и он задыхается. Молодой и избитый десятилетний ребенок в нем кричит ему, чтобы он просто продолжал убегать, но сегодняшний Чонгук больше не хочет лгать. Он устал лгать. Он так устал бегать. — Ты был лучшим, что когда-либо случалось со мной. Ты был единственным светом в темноте, а потом ты ушёл, и я… — он смотрит на свои руки, сжимающие одеяло в тисках, — я почувствовал, как весь мой мир разваливается на части. Ты всегда пытался понять меня, а у меня было глупое заблуждение, что ты не уйдешь. Я хотел, чтобы ты меня понял, каким бы хреновым я ни был.
— Тогда почему ты мне не сказал? — спрашивает Тэхён, его голос низкий и шаткий. — Почему ты не признался?
Тогда Чонгук поднимает глаза, в уголках которых стоят слезы, которые он отчаянно пытается сдержать.
— Потому что мне было страшно. Как, чёрт возьми, я должен был сказать тебе что-то подобное? Я хочу, чтобы ты знал, что я долбанный психопат, который встречается с людьми только для того, чтобы потом порвать с ними, и поначалу я собирался сделать это с тобой, но потом случайно влюбился? Ты бы дал мне шанс?
Тэхён молчит, поджимая губы.
— Хорошее не приходит к людям, как я, Тэхён. И даже если это случается, оно не остаётся надолго.
Никто никогда не остаётся.
И то, как в следующий момент Тэхён смотрит на него остекленевшими глазами и говорит:
— Я хочу остаться, — окончательно ломается Чонгук. Его желтоватое тело дрожит от непрестанной силы, и приглушенные крики вырываются, как прерывистый вопль, и это больно. Это больнее, чем когда-либо: когда его заставляли сосать член в подворотне или когда он просыпался с нижним бельем наполовину съехавшим с его задницы. Это больно, потому что Чонгук жив, а Тэхён снова смотрит на него как на человека.
Даже монстры заслуживают прощения?
— Прости меня, Тэ, — всхлипывает он; извинение вырывается из его груди между вдохами. — Мне так чертовски жаль, что я любил тебя, когда не любил даже себя, — он хватается за тонкую ткань больничной рубашки, прямо над сердцем, — но это была любовь. Боже, это была любовь, и она всё ещё есть.
— Тогда почему, Чонгук? Почему? — тихо плачет Тэхён, молча хватая ртом воздух и прерывисто дыша. — Если ты действительно любишь меня, зачем ты так поступил с собой? Со мной? Я так боялся, что ты умрешь.
Сдавленный смех срывается с его губ.
— Потому что это была какая-то дерьмовая месть. Потому что я думал, что если уничтожу себя раньше, чем ты… раньше, чем мир, я выиграю. Эта жизнь уже отняла у меня так много, Тэ, — Чонгук наклоняется вперед, все еще прижимая руку к груди, как будто эмоциональная боль проявилась в физической ране. Он не должен чувствовать эту рану, эту боль. Его сердце не должно хотеть ничего, кроме выпивки и кокаина, и тем не менее всё, чего хочет Чонгук, это крепко держать Тэхёна и никогда не отпускать, потому что теперь он уверен, что этот красивый парень повесил на небо Луну. Это похоже на то, словно Чонгук продолжает ковырять свои собственные раны, хотя знает, что должен оставить их в покое. Однако им не дают времени зажить и исцелиться, потому что Тэхён — это гребаный пластырь, который ему нужен, и это звучит так чертовски банально, но иногда клише — это правда.
Ким Тэхён — эфемерное счастье, за которое Чонгук не мог крепко ухватиться. Он тот тип любви, что Чонгук не может не преследовать, даже если она разрушает его в процессе.
— Я хотел сохранить то, что от меня осталось, пока есть возможность. Я думал, что смогу победить.