Hiraeth

глава 49

Неделя проходит без особых событий, Юнги и Чимин редко бывают дома, вероятно, давая влюбленным время побыть наедине. Жест приятный, но они мало что делают, кроме как весь день бездельничают, смотрят фильмы и играют в видеоигры.
Чонгук всё ещё не выходил из квартиры, и когда Тэхён уходит на занятия, он заставляет себя подремать, потому что не хочет думать о своем будущем или о том, что через несколько дней ему придется съездить в деканат, чтобы обсудить тот факт, что его, скорее всего, вышвырнут из университета из-за того, как сильно упали его оценки за последние пять месяцев.
Он действительно не хочет думать об этом.
Только после третьего фильма за день, когда Чонгук уже начинает дремать, его будит звук закрывающейся входной двери. Повернувшись к лежащему рядом Тэхёну, он обнаруживает, что его парень находится в таком же сонном состоянии, что и он.
— Ты пускаешь слюни, детка, — хрипит Чонгук, протягивая руку, чтобы вытереть слюну с уголка губ Тэхёна.
— Это потому, что ты чертовски горячий, — воркует Тэхён с нахальной ухмылкой, и младший чуть не бьет его.
— Мы вернулись и принесли самую любимую вещь Чонгукки! — объявляет Чимин, поднимая оба пакета в руках.
— Любимую? — переспрашивает Чонгук.
Чимин пытается сделать незаметный визуальный осмотр квартиры, который всё же не остается незамеченным, как будто ожидая найти пятна спермы на каждой видимой поверхности. Он делал так всю неделю, и стоящий рядом Юнги почти ударил себя по лбу.
— Юнги-хён сказал, что ты обожаешь чачжанмён, — говорит Чимин, прежде чем подойти к столу и поставить на него пакеты. — Ну как, ребята, повеселились? — спрашивает он, роясь в пакетах и выставляя коробки с едой на стол.
Тэхён пожимает плечами.
— Мы просто весь день смотрели фильмы.
Чимин одобрительно мурлычет, по-видимому, довольный тем, что пара не осквернила все поверхности в квартире.
— Ну, не сидите просто так. Давайте есть!
Чачжанмён хорош — лучше, чем помнит Чонгук. Когда он лежал в больнице, Сокджин иногда присылал вместе с друзьями еду, и это было самым близким утешением, которое чувствовал Чонгук в то время. Еда, которую ему давали в больнице, не была ужасной, но и не особенно хорошей. Часто за ним наблюдали, и Чонгук искренне ненавидел, когда это происходило. Как будто он собирался спрятать рис между складками салфеток — как будто у него было какое-то расстройство пищевого поведения. Однако тогда у него часто не было аппетита, потому что, находясь на грани панического приступа, каждый новый укус вызывал тошноту.
Тем не менее, в этой квартире со своими друзьями, поедая дешевую еду на вынос, впервые за долгое время Чонгук чувствует себя спокойно.
Чимин пересказывает старые и неловкие истории из своего детства и детства Тэхёна, и когда он открывает что-то особенно неловкое, что заставило Юнги разразиться хриплым смехом, Тэхён кидается лапшой в своего друга. Чимин визжит и кричит на друга за то, что он такой грубый. Лапша в итоге попадает ему на щеку, устричный соус разлетелся во все стороны, и Чимин клянется, что ослеп от капель соуса, попавших ему в глаз.
Чонгук уже давно не слышал собственного смеха. Так долго, что он даже не уверен, способен ли он вообще смеяться. Однако когда рядом Чимин, кипящий от злости в кресле напротив, и Юнги, смеющийся так сильно, что он в конце концов давится лапшой (что заставляет Чимина и Тэхёна также упасть в припадке), Чонгук чувствует, как что-то забытое пузырится внутри него, а затем вырывается из приоткрытых губ. После этого комната почти затихает.
Юнги смотрит на него в шоке, его бледные щеки всё ещё пылают красным, а Чимин в конце концов захлебывается водой, заставляя старшего довольно резко похлопать его по спине. Однако Тэхён… Тэхён выглядит таким очарованным. Чонгук не смеётся так, чтобы его смех эхом разносился по пустым стенам, он мягок, как далекий звон колокольчиков на ветру. Даже застенчивый, будто он просящий разрешения наслаждаться шуткой. Эта покорная сторона чужда даже Чонгуку, но он всё ещё чувствует, как будто его кости обтянуты чужой кожей. Он всё ещё не уверен, что его тело принадлежит ему, но он пытается вернуть его. Медленно.
Он боится, что если позволит своему голосу пробиться сквозь тонкие стены, то сделает слишком многое. Ему страшно, и этот страх понемногу забирает своё счастье, но доктор Хан говорит, что пока он движется вперед, не имеет значения, сколько времени потребуется, чтобы яркие цветы снова проросли между его рёбер.
— Я так долго не слышал твоего смеха, — почти торжественно комментирует Тэхён. — Я скучал по нему. Ты звучишь так красиво, знаешь?
Щёки Чонгука внезапно розовеют, и он пинает ногу своего парня под столом и шипит шепотом тихое «заткнись!».
— Чонгук, — начинает Чимин, по-видимому, преодолев момент благоговения. — Я хотел спросить, не хочешь ли ты завтра встретиться с остальными ребятами и сходить в кино или ещё куда-нибудь? Я слышал, фильм «Конг» хорош.
Чонгук напрягается.
— Я знаю, что мы не можем ходить в бары и всё такое, как раньше… — Чимин неохотно упоминает алкоголь, — но ребята очень по тебе скучают.
Тэхён, кажется, замечает, как чужая нога, мягко задевшая его, напрягается, и Чонгук чувствует, как его парень с беспокойством смотрит на его сжатый кулак и отстраненный взгляд. Однако Чонгук впечатывает взгляд вниз на невидимую пылинку на столе и отказывается смотреть кому-либо в глаза.
— Чимин… не думаю, что это хорошая идея, — говорит Юнги. — Чонгук только что вернулся, и я правда не думаю, что мы должны нагружать его слишком много и сразу.
Прошло уже шесть дней.
— Да, но… — начинает Чимин, но быстро замолкает, заметив позу и отсутствующее выражение лица младшего. — Ты прав. Не знаю, о чём я думал. Прости, Чонгук сказал. Я…
— Всё в порядке, — обрывает его Чонгук, заставляя себя посмотреть ему в глаза и изобразить улыбку. — Всё в порядке, Чимин. Я не собираюсь сходить с ума или злиться. Я тоже по ним скучаю, но мне нужно время.
Если бы Чонгук мог прятаться в пещере целую вечность, он бы это сделал.
— Ты уверен?
— Да, — кивает младший с излишним энтузиазмом, однако внезапно его начинает тошнить. Он встает так быстро, что стул с визгом скрипит по полу и пугает всех.
— Я больше не голоден, — говорит он довольно поспешно, прежде чем кто-нибудь начнёт задавать ненужные сейчас вопросы. — Пожалуй, я пойду спать.
Тэхён уже встаёт и говорит «я тоже доел», хотя его лапши у обоих ещё пол порции, и Чонгук знает, что другой по-прежнему голоден. Он собирается настоять на том, чтобы Тэхён остался, но его бойфренд уже хватает его за запястье и тащит в спальню, в то время как Юнги и Чимин желают им спокойной ночи.
Переодевшись в более удобную одежду, Чонгук скользит под одеяло и поворачивается спиной к Тэхёну, чтобы посмотреть на ту самую стену, по которой, как он однажды клялся, ползали насекомые. Он не помнит, как они выглядели, но от мысли о них по спине пробегает дрожь.
Примерно через минуту Тэхён забирается к нему в постель, обнимает младшего и прижимает его к груди, а Чонгук старается не думать о том, как прекрасно сливаются их тела.
— Ты в порядке? — шепчет Тэхён ему в ухо.
— Да. Просто устал.
— Ты так всегда говорил до того, как всё произошло, — замечает Тэхён, и это чистая правда, но слушать её всё ещё немного больно, потому что Чонгук не хочет вспоминать прошлое, в котором он лгал и манипулировал человеком, которого любит.
Наступает неловкая пауза, во время которой ни один из них не знает, что сказать. Однако, кажется, над ними нависает молчаливая мольба, умоляющая Чонгука просто сказать правду и не ускользнуть, как раньше. И снова Чонгук не знает, с чего начать, но доктор Хан сказал, что лучше что угодно, чем вообще ничего.
— Понятия не имею. Когда Чимин заговорил о том, чтобы встречаться и делать нормальные вещи, которые нормальные люди делают со своими друзьями, мне стало плохо, и, кажется, у меня была мини-паническая атака, — Чонгук произносит слова в подушку так, что они звучат приглушенно, и он даже не уверен, слышит ли его другой.
— Всё в порядке, — говорит Тэхён после очередного продолжительного молчания. — Не расстраивайся, Гук.
Чонгук чувствует, что злится, потому что ему действительно плохо. Он ужасно себя чувствует. Он не способен ни на что, а мысль о том, чтобы выйти из квартиры и заняться простыми делами во внешнем мире, вызывает у него тошноту. Даже когда он мечтает о поцелуях Тэхёна его руки начинают трястись, потому что Чонгук убежден, что его любовник до сих пор не разгадал все его секреты. И хотя Тэхён знает все истории его прошлого, внутренний голос Чонгука шепчет ему оставить Тэхёна в стороне, где он может быть счастлив. Однако когда Чонгук смотрит на него, все меняется, становится простым и правильным. Оно того стоит.
Тем не менее, всегда есть «что если». Что, если это ничего не значит? Что, если он никогда не поцелует первым? Что, если под утренним солнцем Тэхён пожалеет, что открыл ему свое сердце? Что, если солнце, отбрасывающее тень на спящего Чонгука, больше не будет светиться в глазах старшего?
— А что, если однажды ты проснешься и разлюбишь меня? — Чонгук говорит это так тихо, что ему хочется проглотить каждую букву и приковать слова цепью к сердцу.
— Чонгук, — баритон Тэхёна приобрёл твердость, которая заставляет Чонгука сдаться под его прикосновением. Старший садится и поворачивает Чонгука на спину, чтобы тот мог смотреть на него сверху вниз. Лицо у него серьезное, суровое. — Почему ты так думаешь?
Потому что Чонгук — это куча неуверенности. Он не может перестать сомневаться. Что делать, если Тэхён не любит его. Что, если Тэхён всё же любит его, как будто родители не возражают против него, как будто ему с ним достаточно комфортно?
Однако этого он не говорит, потому что боится, как бы они не вырвались у него изо рта, как стихи или проклятие — возможно, последнее.
— А если я тебе надоем? — спрашивает он.
— Я никогда не устану от тебя, — отвечает Тэхён так быстро и так уверенно, не успевает последний слог оставить рот младшего. Выражение его лица заметно смягчается. — Я каждый день нахожу в тебе что-то новое. Это ужасно, понимаешь?
— Почему?
— Потому что как раз в тот момент, когда я думаю, что запомнил тебя всего как свои пять пальцев, ты снова меня удивляешь.
— Я не настолько интересен, Тэ, — довольно сухо замечает Чонгук.
Тэхён выглядит оскорбленным, и Чонгуку становится интересно, какую же версию видит его парень, чтобы заставить себя смотреть на него с такой любовью, чтобы заставить себя прикоснуться к нему, как будто он открыл все семь чудес света.
— Это не так, — тон Тэхёна не оставляет места для спора, ибо он говорит это как факт. — Я знаю, что Джастин Бибер твой любимый певец и что ты страстно ненавидишь грибы. Я знаю, что когда тебе весело, ты всегда морщишь нос, чтобы показать свои милые кроличьи зубы, а когда грустно, твоя улыбка выглядит как ложь. Я знаю, что ты хочешь путешествовать по миру, но слишком боишься перемен, а ещё грозы с пяти лет. Когда я думаю, что знаю достаточно, ты снова удивляешь меня. И это немного страшно, потому что ты страдаешь в тишине.
Чонгук открывает рот, чтобы ответить, но Тэхён бросает на него уверенный взгляд, от которого слова застревают в горле.
— И я это понимаю, — он наклоняется вниз, путаясь пальцами в волосах Чонгука и гладя его по щеке. — Чонгук, я понимаю, что ты боишься. Я понимаю, что с самого детства ты вшивал себя в постель по ночам, а по утрам вырывался и притворялся, что всё в порядке. Я понимаю, что тебе пришлось научиться лгать, чтобы защитить сердце. Однако всё же я хочу, чтобы ты рассказал мне о том, как болит твое сердце. О том, что ты всегда хотел выбраться из маленькой тюрьмы, которую сам построил для себя. Ты просто существуешь, да?
Чонгук молча кивает.
— Но ты же хочешь жить, верно? — Тэхён двигается так, что его тело нависает над младшим, а лбы соприкасаются.
На этот раз Чонгуку даже не нужно думать, чтобы выдохнуть тихое:
— Да.
— Знаешь, моя мама всегда учила меня, что если хочешь кого-то любить, то делай это правильно. Люби их такими, какие они есть. Люби их прошлое, их настоящее и всё, чем они могут стать в будущем. И, Боже, Чонгук. Я люблю тебя. Я люблю твоих призраков, твоих демонов и скелеты, которые ты так отчаянно прячешь в шкафу. Я люблю ту часть тебя, которую ты боишься показать миру, — он тянется к запястью Чонгука и проводит пальцами по зажившим, мягким шрамам. — И те части тебя, которые ты хотел бы спрятать. Я люблю каждую частичку тебя, даже ту, которую любить трудно. Я люблю тебя целиком и полностью, — он зажмуривается и отпускает чужое запястье, чтобы затем переплести их пальцы. — Чёрт побери, Чон Чонгук. Я так люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Не думаю, что когда-нибудь смогу тебя отпустить. Я так безумно люблю тебя, что если ты уйдешь, то заберешь с собой все моё существование.
Чонгук пытается обрести голос и что-то сказать, но ему трудно ответить. Парень переполнен такими эмоциями, что его горло сжимается, а слезы, которые он изо всех сил пытается сдержать, начинают скапливаться в уголках глаз и медленно скатываться вниз.
Он чувствует себя глупо, даже сомневается, потому что старший смотрит на Чонгука так, будто он вся вселенная. Он смотрит на Чонгука, как на весенний дождь, как на фейерверк и цветущие вишневые деревья. Не как на Плутон, а как на Юпитер. Он смотрит на него, будто он чего-то стоит.
Достаточно. Достаточно. Достаточно.
Этого достаточно для Чонгука, чтобы схватить Тэхёна за заднюю части шеи и соединить их губы.
Чон Чонгук не силен в чувствах. Он не умеет покупать шоколад на бессмысленные праздники или сладко шептаться под одеялом. Он хорошо играет с огнем. Он умеет причинять боль. Он хорош в саморазрушении и обвиняет всех, кроме себя, в своих проблемах. Он не силен в любви, потому что никогда не был создан для ленивых субботних свиданий и кофе. Он был создан для ураганов и кокаина. Он был создан для синяков, порезов и прерывистых криков, однако он хочет быть создан для чего-то большего.
И, может быть, Чонгук никогда не будет таким же красивым, как падающие звезды, но он хочет быть чем-то.
Он знает, что поцелуй такой, будто он тонет, а старший — воздух, наполняющий его легкие кислородом. Чонгук знает, что Тэхён забавный и умный, и у него есть способ заставить младшего смеяться и забыть боль. И да, когда они вместе, Чонгук снова чувствует себя целым. Он знает, что глаза Тэхёна освещают комнату, а улыбка заставляет его сердце учащенно биться. Однако Тэхён полностью не сможет ему помочь.
Он знает, что в конце концов Тэхён просто человек.
Однако Тэхён целует Чонгука так, словно ему не нужно думать о будущем. Он целует его горячо и жадно, как будто он голодный зверь, готовый утонуть под прикосновением младшего. Он прижимает их тела так близко друг к другу, что Чонгук не знает, где кончается он сам или начинается другой. Он не уверен ни в чем, кроме губ Тэхёна, прижатых к его собственным, и это превращает всё его тело в лаву. Что-то ползет по его коже, какое-то нехорошее чувство, будто если он будет продолжать так целовать Тэхёна, то может вызвать апокалипсис. Однако он больше не хочет бояться. Он не хочет закрываться и отталкивать всех.
Тэхён выжигает любовь на губах, как обещание, и проводит зубами по линии подбородка, дразняще покусывая впадину там, где горло встречается с телом, и Чонгук думает, что если бы он мог, то превратился бы в ливень и погнался бы за собой в дебри новых стран. А ведь так легко притвориться, что ничего не имеет значения. Так легко раствориться в разбитых сердцах и вечеринках. Всегда было проще купить бутылку виски и запихнуть в неё свои секреты.
Однако притворство не изменит его жизнь к лучшему, так что на этот раз Чонгук хочет быть честным с самим собой.
Тэхён кладёт ладонь к изгибу спины Чонгука и прижимает его к себе. Так близко, словно боится, что младший утонет в постели и исчезнет навсегда. Вечность — это так долго.
— Т-Тэ, — хнычет Чонгук, когда понимает, что старший начал тереться о него. В его свободной пижаме становится жарко. Невероятно жарко. На нем нет нижнего белья, поэтому давление напряженного члена Тэхёна заставляет его дёрнуться от грубого ощущения пуговиц на джинсах. — Я хочу тебя. Я так хочу тебя, — выдыхает он вдруг.
Тэхён стонет в его ключицы, и вибрация заставляет младшего дрожать.
— Ты не можешь так говорить. Это сводит меня с ума, — бормочет он, прижимаясь к коже Чонгука и дразня его эрекцию.
И это приятно. Это хорошо, но Чонгук ещё может утонуть. Его лёгкие всё ещё заводнены солёной водой, и он до сих пор думает о семнадцатилетнем пацане и той аджуме, живущей в старом, старом доме. Однако, кажется, он наконец-то нашёл свою плотину, которая не даст ему утонуть.
Он не на долго отталкивает нависающего старшего, чтобы стянуть с себя футболку и практически разорвать рубашку Тэхёна, прежде чем упасть обратно на подушку и притянуть к себе любимого. Теперь он чувствует тепло, исходящее от кожи своего возлюбленного, и только больше прижимается к его груди.
— Прикоснись ко мне, — почти умоляет он. — Прикоснись ко мне. Дотронься до меня. Ох, трахни меня.
Его прошлое душит. Ему это нужно.
Чонгук убирает руку Тэхёна, чтобы наконец сдернуть свою пижаму и позволить члену освободиться. Не раньше как это происходит, он тянется к молнии на штанах Тэхёна и расстёгивает их.
— Я люблю тебя, — шепчет Чонгук, но это больше похоже на отчаянную мольбу, чтобы заставить себя забыть. Забыть свою печаль, своё прошлое и всё, что превращает его сны в кошмары. Как люди умеют забывать? Чонгук отчаянно этого хочет.