Hiraeth

глава 32

Пак Чимин это много чего. Он милый, с ним легко поладить, он хороший и надёжный друг, терпеливый и по большей части уравновешенный. Чимин хорош во многом, но оставаться рациональным в опасных стрессовых ситуациях — не его сильная сторона. Однако он пытается, потому что Чонгук пропал шесть дней назад, и никто даже не знает, где он, чёрт возьми. Он до сих пор не знает, что произошло между младшим и Юнги. За день до исчезновения Чонгука его любовник появился в дверях через час после ухода и спросил, можно ли ему остаться у него на несколько дней. Чимин даже не осмелился спросить, что случилось, потому что выражение в глазах старшего было похоже на то, которое появлялось всякий раз, когда Чимин спрашивал о психическом состоянии Чонгука.
Скрытный. Холодный.
Сложить два и два и понять, что Юнги и Чонгук ввязались в какую-то серьезную перепалку, было совсем нетрудно, потому что старший практически приклеился к Чонгуку в тот момент, когда они с Тэхёном расстались. И если его скверное настроение не делало это очевидным, то то, как он напрягался, когда Чимин спрашивал о Чонгуке, всё подтверждало.
Однако через три дня уже не такой сердитый, как раньше, Юнги решил вернуться в общежитие. И Чимин почти вздохнул с облегчением, потому что знал, что Чонгуку сейчас больше всего нужен лучший друг. В животе Чимина засело тревожное чувство, которое подсказывало ему, что в каком-то смысле Чонгук страдает больше, чем Тэхён, хотя он и не знал, как именно.
Тэхён был открыт в своих чувствах, Чонгук — нет. Ким Тэхён лил сопли и слёзы даже над пролитым молоком. Он до сих пор сжимал потрёпанный, старый свитер Чонгука и держал его близко к своему дрожащему телу, пока плакал по ночам. Это было единственное, что оставил ему бывший любовник.
Страдания Чон Чонгука были тихими. Иногда его улыбка затмевалась пустотой в глазах. То, как он вынужденно смеялся, то, как ходил, словно на его плечах лежала тяжесть всего мира. Печаль Чонгука скрывалась за ложью и рюмкой водки. Эта печаль преследовала его тяжёлым шлейфом, и Чимину ничего не оставалось, как смотреть на то, как парень продолжает убегать.
Чимин часто спрашивает себя, насколько плохо было Чонгуку в его тихом аду.
Какая-то его часть надеялась, что его любовник будет тем шумом, который нарушит тишину Чонгука, но на следующий день Юнги вернулся к нему в квартиру всё таким же взбешенным, рассказывая о том, что Чонгук выключил телефон и не вернулся домой. «Он, наверное, валяется где-нибудь в канаве, пьяный в стельку. Мудак ебучий». Юнги прошипел эти слова с невероятной злобой, но Чимин видел их насквозь. Старший скрывал под слоем гнева тревогу, вызванную внезапным исчезновением Чонгука.
Однако потом четыре дня превратились в пять, и когда мысли Юнги уходили вглубь, он обнимал Чимина слишком крепко, как будто боялся, что этот яркий мальчик тоже исчезнет. Чимин уверял своего возлюбленного, что с Чонгуком всё будет в порядке, проводя короткими пальцами по черным как ночь волосам. Юнги просто мычал в ответ и говорил: «А если нет?» — отказываясь смотреть в глаза.
Чимину очень хотелось верить, что с Чонгуком всё в порядке, но даже Тэхён волновался, хотя изо всех сил старался это скрыть. Всякий раз, когда они снова начинали говорить о младшем, Тэхён слишком долго прятался в коридоре, а когда Юнги добавлял, что он всё ещё не вернулся, хмурился.
На шестой день Юнги решил позвонить в полицию. Чимину потребовалось немало времени, чтобы успокоить его, потому что в Юнги уже бушевала буря ярости и боли. Однако каким-то чудом Чимин, нежно погладив волосы своего любовника, убедил его сначала осмотреть город, прежде чем прибегать к решительным мерам.
Поэтому они провели весь день, посещая различные места, где мог быть Чонгук, вроде баров и клубов, которые он часто посещал. И хотя они не нашли Чонгука как такового, множество знакомых лиц сказали им, что парень часто бывал здесь.
К тому времени, как Чимин дергает Юнги за куртку и предлагает идти уже спать, уже полночь. Юнги колеблется, но потом неохотно соглашается, недовольно поджав губы.
— Мы найдем его, — уверяет Чимин. Они сейчас всего в нескольких кварталах от квартиры Чимина; ночь тихая, слишком тихая.
Юнги пожимает плечами, глубже зарываясь в свою куртку.
— Я ничего не могу поделать с тем, что он избегает меня, Чимин. Если он хочет быть придурком, тогда какого чёрта.
— Знаешь, я тоже за него беспокоюсь, — говорит он со вздохом. — Ты не должен…
Однако не успевает Чимин договорить, как Юнги вдруг выдаёт:
— Это Намджун?
Брови Чимина в замешательстве хмурятся, прежде чем взлететь вверх, как только он прослеживает взгляд старшего. Посреди дороги на корточках сидит человек, и хотя это всего лишь его спина, по высоким и худым конечностям с розовыми волосами, пара может сказать, что это Намджун. Кто же ещё мог торчать так близко от дома Чимина посреди ночи?
— Намджун-хён, — зовет он, но старший, кажется, не замечает их присутствия.
Он склонился над чем-то, это Чимин точно может сказать. Когда они приближаются к нему, это что-то начинает обретать форму.
— Намджун? — снова зовет Чимин, более нерешительно, хмурясь, когда глаза привыкают и он понимает, что подозрительная тень — это тело.
Намджун вертит головой так быстро, что Чимин почти выпрыгивает из кожи. Его друг выглядит обезумевшим: глаза расширены от паники и остекленели от непролитых слез. В животе у Чимина возникает тошнотворное чувство, которое говорит ему, что что-то очень, очень не так.
— Ч-Чимин, — заикается он. — П-пожалуйста, помогите ему. Я не знаю, что делать, не знаю, что случилось.
Чимин делает несколько шагов вперед, чтобы выглянуть из-за Намджуна, но спотыкается, как будто его толкает какая-то невидимая сила. Нет, абсолютно ни за что.
Юнги практически отталкивает Намджуна с дороги, падая на колени так, что Чимин уверен, что старший содрал на них кожу.
— Что за чёрт! — кричит он. — Чонгук, Чонгук, Гукки!
Чонгук лежит на асфальте, его тело судорожно дёргается, глаза закатываются. Как будто ему снится какой-то адский кошмар: ноги брыкаются, руки бьются, а мышцы продолжают спорадически сокращаться. Юнги выглядит так же, как Намджун, не понимая, что делать. Он просто продолжает повторять имя парня снова и снова, как мантру, но оно теряется, как эхо.
Пак Чимин хорош во многих вещах, но сохранять свое здравомыслие, пока один из его ближайших друзей в судорогах лежит на земле посреди ночи, он не умеет. Только когда Юнги начинает трясти Чонгука, Чимин приходит в себя.
— Юнги-хён, не нужно так делать, — говорит он, двигаясь вперед и мягко пытаясь оттолкнуть старшего, который просто сердито стряхивает руку Чимина.
— Нам нужно ему помочь. Мы должны помочь ему. Нам нужно…
— Юнги! — резко говорит Чимин. — Уберись с моего пути.
Резкость в голосе любовника заставляет Юнги на мгновение поколебаться, однако затем они с Намджуном отходят. Чимин не тратит больше ни миллисекунды и встает рядом с Чонгуком, у которого изо рта идёт пена, а из горла вырываются отвратительные гортанные звуки, как у какого-то существа.
Это страшно. Всё это слишком реально, и, несмотря на стажировку в больнице и уже увиденные на свою долю ужасные вещей, Чимин потрясен до глубины души. Будучи на третьем курсе медицинского, он никогда не был готов к такого рода эмоциональной травме. Даже будучи медиком, он не был готов к этому.
— У него припадок.
— Почему? — панически спрашивает Юнги. — Какого хрена у него припадок?
Чимин хмыкает, игнорируя вопрос.
— Мне нужен свет. Дай мне телефон.
Юнги почти роняет устройство в процессе дрожащими руками. Чимин включает фонарик, приподнимает веки Чонгука, пытаясь пролить яркий свет на его зрачки, но глаза младшего полностью закатились, и он видит только белое.
— Чёрт, — бормочет он.
— Что с ним?
— Он совершенно не в себе, — говорит Чимин. — Помогите мне перевернуть его на бок, чтобы он не захлебнулся собственной рвотой, но не держите его, иначе он может пораниться или вывихнуть сустав.
Оба, Юнги и Намджун, поспешно поворачивают Чонгука на бок, и Чимин кладет руку ему на лоб.
— Он весь горит.
Затем он берет Чонгука за запястье, кладет два пальца туда, где должен быть пульс, и, наклонившись вперед, пытается прижать ухо к груди парня, что, чёрт возьми, почти невозможно, учитывая, как сильно бьётся его тело. Поэтому Чимин решает положить пальцы на скользкую от пота шею Чонгука, сосредоточенно нахмурив брови и считая промежутки между ударами сердца.
— У него аритмия и, судя по звукам, сильная тахикардия.
— Говори, блядь, на людском, Чимин, — огрызается Юнги.
— Это значит, что у него не только неровно бьётся сердце, но и сильно превышен пульс, — тон у Чимина ровный, слишком спокойный для нынешней ситуации, но он должен быть таким. От этого зависит жизнь Чонгука. — Какие наркотики он принимает, Юнги?
Юнги застывает.
— Он не при…
— Мин Юнги, сейчас не время для этого дерьма! — огрызается Чимин. — Ты хочешь, чтобы Чонгук жил, или нет?
Несмотря на то, что его глаза сфокусированы на Чонгуке, Чимин практически чувствует вину Юнги, исходящую от него и смешанную со страхом в его голосе.
— Кокаин, — наконец произносит он.
Чимин напрягается.
Кокаин.
Чонгук употреблял кокаин, а старший даже не знал об этом. Осознание этого подобно удару под дых, и Чимин чувствует, как будто только что это и было сделано. Усталость. Дезориентация. Случайные вспышки раздражения. Как он не заметил этого раньше?
Чонгук прятал монстра в шкафу: наркозависимость.
Чимину остаётся лишь гадать, как долго парень страдал в одиночестве. Интересно, сколько бессонных ночей провел Чонгук, сидя на полу в ванной и пытаясь заглушить боль алкоголем и кокаином? Чимин задаётся вопросом, как, должно быть, больно было Чонгуку, раз у него больше веры в тридцатиминутный кайф, чем в его друзей.
Эй, Гук, насколько это больно?
Чимин сглатывает, пытаясь избавиться от комка в горле, и кивает.
— Окей. Думаю, у нас передозировка кокаином.
— Блять, — Юнги откидывается назад, вцепляясь руками в свои черные волосы. — Чёрт, — снова бормочет он. — Что же нам делать?
— Сейчас ждать, пока пройдет припадок, — говорит Чимин, успокаивающе поглаживая волосы Чонгука, хотя он уверен, что парень даже не знает о присутствии его друзей. — Как давно у него приступы? — спрашивает он Намджуна.
— Не очень давно, — Намджун нервно облизывает губы. — Может быть, две минуты?
Рыжеволосый что-то бормочет.
— Тогда это может произойти в любую секунду. Припадки длятся не больше трех минут.
Слова Чимина, кажется, не уменьшают невыразимый страх, который проявлялся в сгорбленных и напряженных формах его друзей. Темнота, кажется, только усиливает чувство страха, которое почти удушает. Единственный звук, наполняющий тяжелый воздух, — это Чонгук, задыхающийся и хрипящий, издающий такие жуткие звуки, что даже Чимин с трудом сдерживает дрожь.
Всё, что можно сделать, это беспомощно смотреть. Всё, что может сделать Чимин, — это смотреть, как его возлюбленный дёргает себя за волосы и продолжает бормотать проклятия, потому что единственное, что они могут сделать, — это ждать.
Не плачь, говорит себе Чимин, продолжая обратный отсчет. Не смей плакать.
Это у него в крови. Страх. Тошнота. Это своего рода безнадежность, которая продолжает говорить, что уже слишком поздно, несмотря на то, что Чимин знает, что это пройдет. Он уже три года учится на врача и знает об этом, но его мысли путаются, как у сумасшедшего. Однако это все равно, что смотреть, как сгорает твой дом, и единственное, что ты можешь сделать, — это ждать, пока догорит пламя.
Кажется, прошла целая вечность, но через несколько мгновений конвульсии Чонгука прекратились, и Чимин что-то ему успокаивающе промычал и провел своими маленькими ручками по его мокрым от пота волосам.
— Гукки? — неуверенно зовет он. — Это я, Чимин.
Глаза Чонгука слегка приоткрываются, но надежда в сердце Чимина превращается в ужас, когда Чонгук издает мучительный стон боли, прежде чем снова вывернуть свой желудок. Чимин быстро отворачивает Чонгука, чтобы отвратительная жидкость не попала ему на лицо, но, когда ещё один приступ вырывается изо рта младшего, рука Чимина всё же падает жертвой чужой рвоты. Он морщится от ощущения теплой слизистой жидкости.
— Хён, мне нужно, чтобы ты подержал его, чтобы он не захлебнулся собственной рвотой, — снова инструктирует он.
Чонгука перемещают в сидячее положение, его спина на груди Юнги, а голова опущена вперед. Слюна, смешанная со рвотой, стекает по подбородку и капает на землю.
Чонгуку бы уже следует прийти в сознание, однако этого не происходит. Чимин ещё раз проверяет сердцебиение и обнаруживает, что оно не замедлилось, а дыхание теперь затруднено. Он пытается не волноваться и держать себя в руках ради своих друзей, которые полагаются на него, но осознание того, что состояние младшего ухудшается, пугает.
Держи себя в руках, Пак Чимин. Держи, чёрт побери.
— Намджун-хён, звони в скорую.
Намджун кивает, делая глубокий вдох, чтобы собраться с мыслями перед набором из трех цифр.
Глаза Юнги расширяются.
— Я думал, приступ прошел.
— Да, — выдыхает Чимин, стараясь, чтобы его голос не дрожал, — но передозировка гораздо хуже, чем я думал. Он не пришел в сознание, и сердцебиение не замедляется. Нам нужно занести его внутрь.
— Но разве мы не должны просто ждать скорую?
Чимин качает головой.
— Ему нужна срочная помощь, хён. Некоторые передозировки кокаином могут привести к остановке сердца, — он снова кладет руку на лоб Чонгука и обнаруживает, что тот всё ещё невероятно горячий. — Нам нужно внутрь.
Отчаяние на лице старшего почти поколебало решимость Чимина.
— Положи его мне на спину, — говорит Юнги, хотя в его остекленевших глазах мелькает миллион вопросов. Чимин с облегчением выдыхает, радуясь, что, несмотря на панику, Юнги всё ещё пытается держать себя в руках.
Через несколько секунд и несмотря на хрупкое на вид тело, Юнги несёт на себе младшего, не спотыкаясь и не падая.
— Намджун-хён, — резко говорит Чимин, и старший поднимает глаза от того места на земле, куда он завороженно смотрел, крепко прижимая телефон к уху, разговаривая с оператором экстренной службы. — Когда они спросят о его сердечном ритме, скажи, что он превышает двести ударов в минуту, и пусть приготовятся к возможной операции катетеризации сердца. Останешься здесь ждать прибытия медиков. Хорошо?
— Не волнуйся, Чимин. Просто позаботься о Чонгуке, — пытается успокоить его Намджун.
В квартиру Чимина они поднимаются по лестнице, чтобы ни с кем не столкнуться. К тому времени, когда они добираются до верха, пот бисеринками стекает по лбу Юнги, и он тяжело дышит. Он укладывает Чонгука удобнее на спину, чтобы парень не упал, когда Чимин, забывший ключи, стучит в дверь.
— Тэхён, открой эту чертову дверь! — кричит он.
Кажется, прошла целая вечность, прежде чем хмурый Тэхён открывает дверь.
— Минни, что…
Однако у Чимина сейчас нет времени выслушивать жалобы своего лучшего друга. Он протискивается мимо высокого парня внутрь, и Юнги следует его примеру; его ноги уже дрожат и угрожают вывернуться под мертвым весом Чонгука.
Чимин практически срывает дверь ванной с петель, указывая на сиденье унитаза и приказывая Юнги посадить парня на закрытую крышку. Он поворачивает ручку душа налево, включая холодную воду, и затыкает слив.
Тэхён парит у двери, скрестив руки на груди и осуждающе смотря.
— Он пьян? Зачем ты привел его сюда?
От Чимина не ускользает ни то, как рука Юнги сжимает ткань рубашки Чонгука в кулак, ни то, как сжимается его челюсть.
— Отвали, Ким Тэхён, — плюет старший, пытаясь удержать потерявшего сознание парня от падения.
— Что? — Тэхён звучит шокировано.
Юнги стреляет в него неприятным взглядом.
— Это всё твоя вина. Ничего бы этого не случилось, если бы твоя голова не торчала так глубоко в твоей заднице.
Блондин фыркает.
— Ты издеваешься надо мной, да? Чонгук использовал меня, но это я с головой в заднице. Ты бредишь, брат?
— Тэ, — умоляет Чимин, бросая на него отчаянный взгляд, который игнорируется.
Юнги, похоже, готов вскочить и ударить кипящего от злости парня, а Чимин уверен, что если бы старший не держал Чонгука, Тэхён бы уже лежал на спине с разбитым носом.
— Ты даже не слушал его! — огрызается Юнги. — Ты никогда не пытался поговорить или позволить ему объяснить всё это дерьмо.
— Объяснить что? — кричит блондин в гневе. — Объяснить, как он изменил мне? Что я был просто игрой? Как он никогда ко мне ни хрена не испытывал?
— Он никогда тебе не изменял, придурок.
— Он сделал мне больно!
— И ты его ранил!
Юнги делает глубокий вдох, прежде чем довольно тихо сказать:
— Чонгук сейчас такой из-за тебя.
Выражение на лице Тэхёна превращается в чистое замешательство.
— Что ты имеешь в виду?
Юнги хмурится, плотно сжав губы, и снова поворачивается к Чонгуку, отказываясь отвечать.
Наступает удушающая тишина, и шум воды, наполняющей ванну, отдается в ушах Чимина. Он проглатывает застрявший в горле ком, обходит любовника и легонько толкает Тэхёна в плечо, пока они не оказываются в коридоре.
— Тэ.
— Что значат слова Юнги, хён? — резко спрашивает он.
— Тэ, — повторяет Чимин. — Мне нужно, чтобы ты сохранял спокойствие.
— Спокойствие? — фыркает младший. — Я, блять, спокоен, Минни. Я просто хочу знать, зачем ты привел его сюда. Это не твоя работа — нянчиться с ним, только потому что ему захотелось нажраться.
— Он не пьян, — выдыхает Чимин. — Или, ну, он да, но это, не главное.
Тэхён закатывает глаза.
— Я серьезно, — Чимин чувствует, как в другом вспыхивает раздражение. — Слушай, у меня нет времени сидеть здесь и держать твою чёртову руку только потому, что ты хочешь закатить истерику, Тэ. Чонгук… — он медлит. — У него передозировка кокаином.