Я подарю тебе крылья| P.M.

Глава 40

Присутствие Пэйтона в квартире напомнило девушке о ночи проведенной в странной гостинице Гамбурга. И хотя все было по-другому, она не могла объяснить это сравнение. Возможно, именно тогда впервые они делили одну ванну, одну комнату. Тогда они спали на разных кроватях, но было ощущение близости, как сейчас.
Впервые Оливия поняла, что ей не скучно без Ри. Она впервые не хотела лежать целый день на кровати, смотря в потолок или мотаться по городу в поисках ненужных покупок. Сейчас ей было с кем поговорить. Она даже радовалась тому, что жарила яичницу на двоих, при этом напевая до боли родную мелодию своей авиакомпании.
— Мне кажется я на борту рейса 2-1-6, — смеялся Пэйтон, — ты всегда поешь, когда готовишь?
Было странным осознавать тот факт, что она вообще до этого не готовила. Оливия ненавидела готовить. До сегодняшнего дня:
— Я впервые здесь жарю яичницу, Пэйтон, так что прошу прощения, если она будет не вкусной.
Он часто обнимал ее, заставляя чувствовать свое присутствие. И от этих ласк хотелось все бросить, зарыться под одеялом, наслаждаясь друг другом.
— А как можно испортить яичницу?
За время, проведенное вдвоем, Оливия много узнала о Пэйтоне. Он рассказывал про себя, как начал летную карьеру, наперекор всем родным, как переехал в Дубай, как тяжелы были учебные годы. Он рассказывал про свою семью, про отпуск в Аликанте. Лишь пропуская в рассказе одного человека— Лаурен.
Рассказывая про семью, он так же упускал слово «отец». Но Оливии довелось уже узнать про него раньше и сейчас она боялась затронуть эту тему вновь, понимая, что она больна для Пэйтона. В памяти еще свежи были воспоминания его слов, сказанных во время очередной игры между ними. Тогда он сказал, что не желает обсуждать смерть своего отца тем более с ней. Но она поймала себя на мысли, что хочет помочь его воспоминаниям взрываться не гневом, а яркой радугой в душе. Любое воспоминание о любимом человеке не должны проявляться отрицанием того, что было с ним связано. Ей, как никому другому, было это известно. Когда — то она переступила через свою боль, ненавидя самолеты, один из которых убил ее отца. Оливия не родилась небесной феей, она прошла душевную адскую боль, чтобы стать стюардессой и взойти на борт самолета. Но лишь один шрам не мог стереть тот день, когда отца не стало. И этот шрам на груди девушки нежно коснулись пальцы Пэйтона. Теперь он хотел знать о нем, пытаясь забрать боль на себя:
— Если тебе больно об этом вспоминать, я могу ждать столько, сколько ты сможешь молчать.
Она не хотела молчать, смотря на его пальцы, касающиеся этого ужасного шрама. Он не был ему противен, Оливия убедилась в этом, когда его губы мягким шелком коснулись белого следа ее воспоминаний:
— Я расскажу тебе. Мне нечего скрывать. — Она устроилась удобней на его плече, теперь рассказывая о своей жизни, — на улице была ясная погода и я гуляла с соседскими детьми во дворе. Солнце освещало его очень ярко, как никогда, создавая духоту. Я даже не поняла, в какой момент ветер поменял свое направление, надувая темную грозовую тучу. Она появилась из вне, выжимая из себя крупные капли холодного дождя. Именно вода заставила нас разбежаться по домам, и я забежала к маме на кухню, нюхая запахи готовившейся еды. Мне было все равно, что именно она готовила, но запах был обалденный и я ощутила голод. Но что бы отвлечь себя, я включила телевизор. А мама пела, мешая мне смотреть.
Оливия опустила глаза, видя яркую картину в своей памяти, которую поклялась забыть. Но она помнила. Она не забыла ни минуты той страшной новости. Она даже помнила лицо диктора, смотрящего на нее с экрана телевизора:
— Она пела, но я уже не слышала ее, уставившись на фотографию самолета, летевшего из Бостона в Лондон британскими авиалиниями, рейса номер 5-6-3. Диктор сказал, что он упал в Атлантический океан. — Оливия облизнула пересохшие губы, ощущая дыхание Пэйтона возле своего уха:
— Оливия, — прошептал он, пытаясь вывести ее из транса, — не надо, не рассказывай, если тебе тяжело.
Но девушка не слышала его, вновь ощущая тот ужас:
— Я вскрикнула, в глазах застыла пелена тумана. Сердце просто остановилось, останавливая сознание. В голове темнело и гудело, как рой пчел возле улья. Я задыхалась. Я помню, как пошатнулась, хватаясь за столешницу. На его конце лежал нож. Я падала, и он летел вместе со мной, колом втыкаясь мне в грудь. Больше ничего не помню. Ни боли. Ни слез.
Пэйтон прижал ее к груди, шокированный этой страшной историей. Оливия так ясно все рассказала, что эта картина встала у него перед глазами, заставляя задуматься о том, что сейчас он обнимал самую сильную женщину из всех, что встречал. Пережив весь этот ужас, что заставило ее подняться на борт самолета в качестве стюардессы? Она бросила вызов судьбе, твердыми шагами вступая по трапу.
Он капитан самого большого в мире самолета и отвечает за жизни пол тысячи пассажиров, но он не имеет даже половины той храбрости, которой обладает Оливия. Он убежал от своего прошлого, ненавидя даже его запах. Она пошла вперед, чтобы доказать свою силу. Сейчас он был восхищен ею.
— Я очнулась в больнице, слыша разговоры врачей. Они говорили, что нож проткнул кожу, втыкаясь в ребро. Оно спасло меня, удерживая его в сантиметре от сердца, — Оливия взглянула на Пэйтона, — я поправилась быстро, но шрам того дня на всю жизнь остался со мной, как памятник о смерти моего отца.
Он прижал ее к себе сильнее, руками проводя по ее волосам, но Оливии не нужна была жалость, и она отпрянула от него, слегка улыбнувшись:
— Это всего лишь ужасное воспоминание, но я не боюсь его.
Она была сильная во всем. Видимо, как ее мать, которая в один миг потеряла мужа и чуть не лишилась дочери. Сейчас Пэйтон полностью воссоздал минуты той трагедии глазами Оливии и жены Джона Паркера. Раньше его виденья были в кабине пилотов, он слушал запись той ужасной катастрофы на лекциях в университете, отчетливо понимая, как боролся капитан за жизнь, чтобы вновь встретится со своей семьей. Он боролся до последнего, Пэйтон слышал его спокойный голос, в котором чувствовалась надежда на спасения. До последней секунды. В последнюю секунду Джон Паркер шепотом произнес: «Ливи». Тогда Пэйтон не понял, что капитан имел ввиду, это имя могло быть чьим угодно. Спустя столько лет, после прослушивания этой записи, которую им, студентам, преподнесли в качестве примера, он осознал: Джон Паркер шептал имя своей дочери, видя перед собой смерть в лице океана.
Пальцы Пэйтона коснулись щеки девушки, нежным шелком проведя по ней:
— Ты не против, если я буду называть тебя Ливи?
— Так называл меня отец, — вымученная улыбка коснулась ее губ, и Оливия накрыла своей ладонью его руку, — но я не против.
Пэйтон решил никогда не говорить ей, откуда узнал это имя. Он никогда не скажет ей о том, что слышал, как умирал ее отец. Она никогда не узнает от него, что творилось в кабине пилотов в тот роковой полет. Но он будет называть ее так, как хотел бы Джон Паркер.
Девушка прижалась к Пэйтону, слушая тихое биение его сердца. Оно успокаивало и манило в сон. Она поддалась ему, закрыв глаза и погрузилась в тишину и безмятежность.
Целый день они провели наедине друг с другом и им он показался минутой. Пэйтон закинул подальше свой ноутбук, не желая смотреть сводку погоды над Таиландом. Завтра они полетят в Бангкок. Но это будет завтра, а сегодня хотелось отдыхать морально и физически. Он поймал себя на мысли, что никуда не хочет выходить из этой квартиры. И хотя она была маленькой по сравнению с его большой виллой, она была уютней в сотни раз. Он слышал, как напевает Оливия знакомую мелодию, наглаживая его белую рубашка:
— Я сам бы мог погладить, ты не обязана это делать.
Она сняла погоны, знакомый ей значок в форме крыльев с надписью: «Капитан Пэйтон Мурмаер», который видела сотни раз и бережно сложила их на стеклянном столике в гостиной рядом с фуражкой и своим бейджиком:
— Мне приятно это делать, — она проводила утюгом по белоснежной ткани, как самолет скользит над облаками. Где — то она уже видела эту картину. Дежавю из детства вновь пронеслось в памяти. Она много раз видела, как мама готовит форму отца к рейсу, наглаживая его рубашку и пристегивая погоны обратно, — мне знакомо, как готовить капитана к полету.
Пэйтон улыбнулся, наблюдая за ней. Он бы прекрасно справился и сам, но видя Оливию захотелось забыть все свои навыки по самообслуживанию:
— Ты меня разбалуешь.
— У нас есть эта возможность сейчас, — засмеялась девушка, — но когда мы вернемся из рейса, Ри будет уже дома.
Пэйтону захотелось заплатить Райли, что бы она осталась в Америке:
— Я что — нибудь придумаю.
Оливия взглянула на него, пожав плечами:
— У меня Ри, у тебя Джейден. Выбор не большой, вернее, его нет.
— Зато у нас есть целая ночь в гостинице Бангкока.
Оливия не представляла что — то другое. Только гостиница и только вдвоем в одном номере:
— Твоя очередь приходить ко мне в номер.
— Я пришел к тебе домой.
— Ладно, значит, моя.
Предстояло опять лететь в одном самолете, делая вид для всего экипажа, что они абсолютно безразличны друг к другу. Но лучше так, чем встречаться раз в месяц где — нибудь между рейсами в аэропорту. Пэйтон так и не понял, как это получалось у Шона и Дженнет, может быть поэтому они решили день свадьбы выбрать через полгода. Они явно не встретятся раньше. Улыбнувшись, он взглянул на Оливию. Она с серьезным видом наглаживала его рубашку, каждую складочку, каждый шов. Это занятие доставляло ей удовольствие, она не солгала ему. И он рад, что может любоваться этим зрелищем, в отличие от Шона:
— Дурацкое правило авиакомпании, — выругался Пэйтон, нахмурив брови, — логически, у членов одного экипажа больше шансов стать любовниками, они видят друг друга чаще.
— Ты думаешь в твоем экипаже это частое явление? — Она встретилась с его недовольным взглядом и хитро улыбнулась, — может быть Нэсса и Джейден или Келси и Ник, а может быть Луи и Мирем.
Думать об этом ему не хотелось, но даже если бы пришлось, он не мог такого представить. Для него они были идеальным экипажем. Они соблюдали все правила:
— Ты что — то знаешь? — Хитро улыбнулся Пэйтон — конечно, ты же общаешься с ними и наверняка знаешь больше, чем я.
— Конечно больше. Вы с Джейденом, как ведущее звено, идете впереди и ничего не видите, что твориться сзади.
Уже стало интересно и Пэйтон вскочил с дивана, буквально наваливаясь на Оливию:
— Значит ты мне расскажешь, что происходит на борту самолета, пока я глух и слеп.
Она улыбнулась, махая перед ним горячим утюгом и он отпрянул назад:
— Запомни, никто не хочет лишиться своего места. Никто никогда не скажет правды, все будут скрывать ее. Я тоже не буду кричать направо и налево, что сплю с тобой. Все мы идеальны, мы все соблюдаем прописанные правила в договоре. Мне ничего не известно, я слышу только про связи между нашими с людьми из других экипажей.
— Хартман и Нэсса?
— Твой Хартман кобель, — начала заводиться Оливия и Пэйтон взял из ее рук горячий утюг:
— Их отношения ни наше дело. А что касается остальных, пусть что хотят то и делают, я, как капитан, закрою на это глаза, а, как человек, порадуюсь за них.
— Боже, — вздохнула девушка, — я удивляюсь, как у тебя такой порядок в экипаже. Хотя, может за твое понимание и «закрывание на все глаза» они и уважают тебя.
Пэйтону понравились ее слова, он предполагал, что это так, но с ее губ это звучало сладко.
— Я просто думаю о людях. И дело не в «закрывании глаз», Оливия, я отстаиваю их интересы, бьюсь за них. Я многие годы завоевывал их доверие и видимо, это дало результат.
Девушка была с ним согласна. Она не слышала ни одного негативного отзыва о нем из уст людей их экипажа. Они восхищались им, с грустью провожали его в долгий отпуск и с радостью встречали. Они были недовольны, когда вместо Пэйтона ставили другого капитана. И только она радовалась этой замене.
— Они уважают тебя, — она взяла из его рук утюг и продолжила гладить.
Удовлетворенный ее словами, Пэйтон все еще смотрел на нее. Услышать такие слова было важным ему. И дело не в гордости и крутости, он никогда не зазнавался своими погонами, дело в человеческих качествах— в понимании, уважении к своему экипажу.
Он следил за каждым ее движением, как аккуратно и осторожно она проглаживала белоснежную ткань его рубашки, нежно касаясь ее пальцами. Эта картина взорвалась бурей в его мозгу, и он вновь выхватил утюг из ее рук, испугав девушку. Она удивленными глазами посмотрела на него и тут же нахмурила брови. Это тоже было мило. Теперь все, что бы не делала Оливия Паркер было для Пэйтона возбуждающим. Ни на секунду он не пожалел о том, что остался у нее. Он жалел лишь об одном— времени оставалось мало. Завтра снова рейс и снова они будут друг другу чужими. Снова тихий стук в дверь его номера и нежный взгляд ее глаз. Его снова поглотит небо утреннего рассвета. Надо только подождать. Но еще есть немного времени, чтобы насладиться этой девушкой вдоволь, чтобы не думать о ней весь полет. Впереди целая ночь и этого должно хватить.
Он притянул ее к себе, шепча губами возле ее губ:
— К черту рубашку.
Оливия тут же выпустила ее из рук, чувствуя жар и озноб одновременно. Разве такое возможно, чтобы человек лишь одной только близостью вызвал всю эту гамму ощущений? Почему она хочет его бесконечно? Почему дня, проведенного наедине с ним, мало? Почему этот мужчина Пэйтон Мурмаер? Почему она попросила уйти Чейза, ни капли не пожалев об этом? Почему жизнь так не справедлива?
Вопросы крутились в мыслях, как вихрь, создавая поток беспорядка. Но как только губы Пэйтона коснулись ее губ, в голове стало пусто и простонав, Оливия осознала, что перестала дышать. Она стала куклой в его руках, отдавая себя полностью ему. Ее тело уже не принадлежало ей. Он подчинил его, забрал без остатка. Она сгорала, окунаясь в вулкан раскаленной лавы, в которое он завлекал ее. Хотелось бесконечно ощущать эту страсть и остановить время на этом моменте. Но время невозможно остановить, а значит, надо наслаждаться каждой секундой, что оно дарило им сейчас.
Утро ворвалось в комнату, принося суматошный день. Пэйтон застегивал пуговицы на рубашке, одновременно звоня по телефону в центр полета и делая глоток кофе, что принесла ему Оливия. Откинув телефон на диван, он схватил галстук:
— Я уйду раньше, мне надо зайти к Кариму, встретимся на брифинге.
— А потом встретимся в Бангкоке, — прошептала Оливия, застегивая пуговицы на своей блузке.
Пэйтон обернулся:
— Да, в Бангкоке, — он подошел к ней, целуя в щеку, — у тебя накрашены губы. Ненавижу эту помаду.
Девушка улыбнулась, проводя по гладко уложенной гульке, наощупь определяя, что с волосами все в полном порядке:
— Еще одно правило нашей авиакомпании— губы должны быть накрашены.
Пэйтон выругался, снимая пиджак с плечиков и беря фуражку со стола, бережно положенную Оливией. Времени оставалось мало, радовало только то, что ехать до аэропорта совсем недалеко:
— Я пошел, — он взял чемодан за длинную ручку и открыл дверь, но остановился, — я буду скучать, Ливи.
— Шесть с половиной часов, Пэйтон, — девушка подошла к нему, касаясь нашивки в виде крыльев на его черном пиджаке, — и целая ночь в Бангкоке.
Теперь перед ней стоял капитан, пилот, при форме с погонами. Тот самый Пэйтон, с которым она всегда ругалась, которого толкнула в бассейн с холодной водой, которого накормила персиками и чесала его спину, думая, что он умрет от аллергии. Тот самый Пэйтон, который говорил ей вредности и делал гадости, который превратил ее первый рейс в ад, который напоил ее до полусмерти, а потом всю ночь возился с ней, приводя в чувства. Капитан, которого она хотела ни смотря на все это, гордый, красивый мужчина, которого судьба превратила в ее любовника.
— Уговорила, — улыбнулся он, встречаясь с ней взглядами, — ради этого я готов ждать шесть часов.
Ему хотелось ее поцеловать, но видя накрашенные губы красной помадой, он вновь выругался в адрес авиакомпании "Arabia Airline" и вышел из квартиры.
Резко стало пусто и тихо. Одиноко и холодно. Оливия грустно вздохнула, направляясь к окну на кухне. Она выглянула на улицу, и улыбка коснулась ее губ— Пэйтон садился в машину, помахав ей рукой. Он садился в Мазерати, которая являлась бельмом среди старых Тайот и Ниссанов. Но это Дубай. Такой микс часто встречался в этом городе.
Непривычно быстро Пэйтон доехал до аэропорта, решив, что купит квартиру где — нибудь поблизости, желательно поближе к Оливии. Лучше в ее доме. А еще лучше на одном этаже с ней. Он улыбнулся, выходя из машины, ловя себя на мысли, что всю дорогу думал о ней. Еще одна мысль тут же посетила его— ему приятно о ней думать. Впервые за несколько месяцев он понял, что жизнь насыщена яркими красками. И хоть небо было по прежнему голубым, в лучах утреннего солнца, оно его ослепляло. Было сложно смотреть под ноги, и Пэйтон остановился, устремив взгляд вверх, рассматривая безоблачные просторы.
— Как зовут девушку, которой удалось завоевать твое внимание на целых две ночи? — голос Джейдена заставил лазурное небо превратиться в серый асфальт.
От неожиданности Пэйтон растерялся, не зная, что ответить. Неожиданным стало все- и Джейден, и его вопрос:
— Что ты делаешь здесь в такую рань? — Выкрутился он, вопрос прикрывая вопросом, — до брифинга еще час.
— Сегодня к удивлению, нет пробок, доехал слишком быстро. А что ты делаешь так рано в аэропорту? Я думал, ты опоздаешь, — Джейден улыбнулся, — так как зовут девушку, Пэйтон? У нее есть имя?
— Есть, — Пэйтон покатил чемодан к входу в здание, пытаясь протянуть время и понимая, что ответить придется, — я сдал экзамен, Джейден.
Он выкрутился, отвлекая внимание второго пилота от своей личной жизни. Можно было наврать имя девушки, придумать ее внешность, нафантазировать род занятий, даже приплести собачку в ее сумочке. Но Пэйтону не хотелось ни врать, ни придумывать. Его устроило бы обычное равнодушие Джейдена  к этому вопросу. Он просто не хотел о ней говорить.
Джейден присвистнул, хлопнув капитана по плечу:
— Вот, черт, Пэйтон и ты молчишь? Ты должен был кричать об этом на весь аэропорт.
— Это странный результат, Джейден, — Пэйтон остановился, рукой залезая во внутренний карман пиджака и доставая оттуда конверт. Он протянул его второму пилоту и тот быстро вытащил из него бумагу.
Бегло Джейден взглядом прочитал содержимое и улыбнулся:
— Здесь нет ошибки, ты сдал, поднялся на еще один уровень выше. Я поздравляю тебя, капитан. Это фантастика! — Джейден сжал ладонь Пэйтона тряся ее в рукопожатии.
— Вот именно, что фантастика. Пусть Карим скажет мне это в лицо. Иначе я не поверю не единому написанному слову. Кстати, я приехал раньше, чтобы зайти к нему. Хочешь пойти со мной?
— Конечно, — кивнул Джейден, все еще улыбаясь от хорошей новости, — хочу услышать, как будет заикаться Карим, ища оправдания своим словам, сказанными по прилету в Сингапур.
Они прошли к лифту, минуя суету, творившуюся в зале аэропорта. Сегодня было слишком шумно, слишком много людей с чемоданами давили друг другу ноги.
— Что сегодня за день? — Джейден удивленно посмотрел на Пэйтона, но тот лишь пожал плечами, заходя внутрь лифта:
— Может отменили рейсы? Надеюсь наш состоится по расписанию.
Он не хотел никаких перемен. Никаких задержек, никаких изменений. Только в Бангкок и только с отдыхом в гостинице, только Оливия и только до самого утра.
Идя по длинному коридору в здание руководства, Джейден плелся сзади за своим капитаном, пытаясь прочитать текст. Но это плохо получалось из — за тусклого света и он опустил бумагу, обращаясь к Пэйтону:
— Ты криво посадил самолет в условиях сильного бокового ветра? Это так. Сместился с разметки? Да. Но ты его посадил и выровнял. Я не понимаю, что тебя не устраивает?
— Я должен был предугадать такую ситуацию, Джейден. А не садиться черти как криво с заносом. А если бы я не выровнялся с разметкой? Что тогда? Пропахали поле? И наши кишки соскребали с земли. Карим был прав, говоря об уходе на второй круг. Только я это понял уже слишком поздно, когда нас занесло на полосе. — Пэйтон продолжал идти, ругая себя. В памяти вновь пронеслась яркая картина посадки. Он вспомнил свои ощущения, опять испытывая их, не ожидав подвоха в виде сильного ветра на земле. Видимо, в его жизни ветру суждено приносить сюрпризы.
— Надеюсь, ты все это не скажешь Кариму.
Пэйтон улыбнулся, слыша эти слова. Конечно он такое не скажет, но услышать правду о себе из уст человека, ругавшего его и давшего ему дорогу дальше было необходимо.
Дальше они шли молча, каждый думал о своем. Джейден все еще теребил в руках письмо с итогами аттестации своего капитана. Он хотел спросить Пэйтона о девушке, о которой тот так умалчивал, но итоги экзамена сейчас были важнее. Зная своего капитана, ни одна девушка не была важнее для него, чем работа. Образ незнакомки тут же исчез, но вместо нее перед ними предстало лицо Мухаммеда Шараф Эль Дина:
— Мурмаер, ты мне нужен.
Его голос заставил их остановиться. Пэйтону меньше всего хотелось быть нужным Мухаммеду именно сейчас. Он отступил на шаг назад, но тот сделал его вперед, пальцем тыкая ему в грудь:
— Сегодня ты полетишь в Катар на международное собрание пилотов.